Дорогие, дорогие друзья,
С опозданием благодарю за ваши письма1 и поздравляю вас обоих с днем рождения. Пару дней назад я вернулась с лекции с гриппом, по глупости начала пить антибиотики, так что теперь страдаю от самой распространенной аллергической реакции. Удивительно, как природа смогла адаптироваться к нашим изобретениям и теперь начала с ними бороться. Одно из невероятнейших явлений!
Примите мои соболезнования в связи со смертью брата (но я счастлива услышать хорошие новости о невестке2, с которой знакома и которая очень мне по душе). По-человечески, не в отношении «экзистенции», наша собственная смерть, если речь не идет о болезнях юности, подготовлена смертью других, наших близких, словно мир отмирает постепенно, по крайней мере, те его части, которые мы считаем своими.
Генрих снова в Барде, он полностью восстановился. Неделю назад он получил известие о возмещении. Ему причитается полное возмещение ущерба здоровью в связи с профессиональной деятельностью, весьма достойное решение, поскольку он уже давно вернулся в норму. Он не хотел подавать никаких заявлений, потому что ему было неловко, но теперь совершенно доволен, что мы (мой адвокат3, мой близкий друг еще с юных лет, и я) его заставили. Приятно время от времени получать подарки.
Книга о революции готова, остались технические детали, и я очень счастлива, что Вы согласились принять посвящение. Но вынуждена возразить: это в том числе и жест интеллектуального признания, которое так тесно связано с человеческой привязанностью, настолько, что уже невозможно точно сказать, где заканчивается одно и начинается другое. И на мой взгляд, так было испокон веков. К слову, первый том «Великих философов» выходит в марте, в издательстве работают очень быстро и точно. Я очень довольна.
Здесь после студенческих демонстраций перед Белым домом разразилась масштабная дискуссия о возможности войны. Но Кеннеди предложил кофе студентам, которые вышли протестовать против него – против намерения возобновить испытания и шумихи по поводу убежищ4, которая кажется настоящим безумием, – потому что погода стояла просто ужасная. Вряд ли Аденауэр сделал бы нечто подобное. Мои лекции в целом ряде небольших университетов и колледжей на Среднем Западе были крайне занимательны и могли бы доставить куда больше радости, если бы не моя простуда. Так что я счастлива, что вернулась домой. Повсюду «мирные земли», и я вернулась с лучшим представлением об Америке. Там сохранилась настоящая материя, которую не поглотила суета удовольствий. Везде можно встретить немецких евреев, их замечаешь сразу, их легко узнать и их везде принимают, ни у кого нет сомнения в том, что они – часть общества.
С наилучшими пожеланиями на грядущий год и сердечным приветом
Ваша
Ханна
1. К письму 302 было приложено письмо от Гертруды Я.
2. Речь идет об Элле Майер, которая в то время с успехом проходила лечение от пернициозной анемии.
3. Генри Г. Зольки (1902–1962).
4. Речь идет о дебатах по поводу эффективности защитных сооружений на случай ядерного нападения.
304. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 18 марта 1962
Дорогая Ханна!
Harcourt and Brace… выпустили первый том «Великих философов»1. Несколько недель назад Курт Вольф уже прислал мне экземпляр. Теперь я вижу все старания и тщательность, которые Ты вложила в работу над этим изданием: сокращения, библиография и, разумеется, все, что мне недоступно, – Твоя работа по сверке перевода. Я искренне Тебе благодарен. Эта задача была непростой. Будет ли книга интересна американским читателям? Громкий начальный успех «Атомной бомбы» быстро прошел, второй волны, которая следует за первой реакцией на книгу, в этом случае, вероятно, не будет. Оформление первоклассное. После стольких лет ожидания печать была закончена на удивление быстро. Я очень благодарен издательству, с которым не работал до сих пор, но не написал им напрямую, поскольку фактическим издателем является Курт Вольф. Манасс2 (из Дарема) написал, что считает перевод восхитительным […]
Продолжаю работу над книгой3. Статья в сборнике Генриха Барта4 была слишком поспешной, сырой, по большей части плохо написана. Я поддался давлению сжатых сроков. Теперь это новая книга. Сейчас я каждый день продолжаю работу над ней и не хочу заниматься ничем другим, пока не закончу, надеюсь, в конце мая или в июне. Когда пишу, нередко вспоминаю о вас. Короткая фраза в письме Генриха5 о нашем единодушии (…трансценденция…) всегда меня вдохновляет. Твои сомнения и Твоя робость в отношении этих тем ставят передо мной новые вопросы, но не останавливают меня. Я знаю не больше вашего, но мне кажется немаловажным, как выражается наша неуверенность и как выражается в слове все, что она скрывает. В книге я мечусь от радикального реализма к пустоте, в которой перехватывает дыхание. В конце концов, не знаю, что об этом и думать. В любом случае я полностью ей поглощен, Гертруда мне помогает, с привычной осторожностью, в снисходительном терпении, иногда смиренно. Мы оба живем этой книгой. Она определяет порядок наших дней.
Только что по радио сообщили, что перемирие в Алжире подтверждено официально. Ужасные предсказания о грядущих событиях, полагаю, не подтвердятся. Все уже готовы к тому, о чем говорили так много. Мир и гармония, разумеется, установятся не сразу. Если де Голлю это удастся, он станет великим государственным деятелем, а не просто политической фигурой. Говорят, он собрал всех, от полковников до офицеров, чтобы лично обсудить с каждым положение дел и необходимые меры. Интеллектуалы склонны к пессимизму. Надеюсь, в этот раз они не правы.
Сердечный привет вам обоим
Твой Карл
1. Jaspers K. The Great Philosophers, Ed. by H. Arendt. Trans. by R. Manheim, vol. 1, New York, 1962.
2. Эрнст Мориц Манасс, профессор философии Центрального университета Северной Каролины в Дареме.
3. «Философская вера и откровение».
4. См.: п. 262, прим. 2.
5. П. 295.
305. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 27 марта 1962
Дорогая Ханна!
Сегодняшнее известие от госпожи Берадт одновременно с беспокойством принесло и утешение. Но и мне, и Гертруде все же было не по себе. Серьезность этого несчастного случая1 была очевидна, граница смерти так близка, что казалось, будто тьма в одно мгновение поглотила весь мир. Но Ханна жива! Она восстает над бездной и заявляет, несмотря на многочисленные травмы, что опасность сильно преувеличена. Какое счастье для нас и для Генриха, что Ты жива! Пусть твое измученное тело скорее восстановится! После такого происшествия это кажется настоящим чудом.
От Генриха, полагаю, мы узнаем, как идут дела. Конечно, ты не можешь и не должна писать. Очень мило с Твоей стороны побеспокоиться о том, чтобы мы узнали обо всем напрямую, а не из газет!
Сердечный привет и наилучшие пожелания вам обоим
Твой Карл2
1. См.: п. 306.
2. Письму предшествовала телеграмма от того же дня: «После парализующего страха счастливы узнать, что нет риска для жизни. Гертуда, Карл».
306. Ханна Арендт Гертруде и Карлу Ясперс31 марта 1962
Дорогие друзья!
как только пришла ваша телеграмма, я начала упрекать себя, что попросила Лотте1 оповестить вас. Но с этой проклятой прессой и публичностью никогда не знаешь наверняка. Вчера я вернулась домой из больницы и сразу обнаружила ваше письмо. Какая радость. Теперь расскажу обо всем в двух словах. Генрих тоже уже написал.
Авария, перекрывшая все движение на несколько часов, произошла из-за того, что грузовая машина врезалась в мое такси. Я ее не видела, потому что читала, и сразу потеряла сознание! В итоге: сотрясение мозга и повреждение головы, но никакого перелома черепа, не сломан нос, не сломана челюсть. Все лицо – сплошной синяк, но все уже вернулось к норме. К тому же девять сломанных ребер и трещина в запястье, но это не мешает печатать, как я только что выяснила. Энергичный, молодой хирург, в руках которого я тут же оказалась, сразу сказал – выглядит страшно, но предположительно ничего серьезного. И оказался совершенно прав. Пришлось сделать одно переливание крови, во втором, как нам показалось, уже нет необходимости. Я лучше съем стейк. Изначально был поврежден глаз, но очевидно, травма была лишь внешней. Я вижу и читаю как обычно. Никаких внутричерепных кровоизлияний или внутренних кровотечений. Остались лишь шрамы, но ничего серьезного. Боль не была нестерпимой, и я принимала кодеин лишь две ночи. На третий день я уже выползла из кровати, чтобы выяснить, как держусь на ногах, не было ни головокружения, ни слабости, и врач разрешил вставать, но очень осторожно. С тех пор все в порядке – никаких осложнений и на удивление быстрое восстановление, которое поразило и моего энергичного хирурга. Вчера рано утром меня выписали – в том числе и потому, что иначе я бы попросту сбежала. Больница, хоть и прекрасная в том, что касается лечения, – настоящий свинарник в отношении администрации и сестер, к тому же неоправданно дорогой. Дома меня ждала дорогая Эстер, которая занимается домашними делами, но в крайнем случае я могла бы справиться и сама. Но пока нельзя. Я веду себя очень ответственно. Пока не работаю, хожу на прогулки, читаю, собираюсь сходить в кино и всю неделю вести себя очень спокойно.
Что касается долгосрочных повреждений, конечно, в первую очередь я обеспокоена своим внешним видом. Сперва я была похожа на неудачную работу Пикассо. Но все уже в прошлом, и теперь я переливаюсь всеми цветами радуги и вынуждена носить платок из-за ран на голове (30 швов) и наполовину обритого черепа. Небольшой шрам на лбу и над глазом. Когда выхожу на улицу, надеваю темную вуаль и притворяюсь арабской или весьма таинственной дамой. К тому же потеряла зуб, что тоже не добавляет мне красоты. Вероятно, все наладится в ближайшие недели. По-прежнему сохраняется риск отслоения сетчатки и других осложнений, но все это маловероятно.