5 и Рек-Маллечевене6, как о единственных в своем роде? Насколько я помню, ты согласна с оценкой в 100 000, конечно, эта оценка приблизительна, их могло быть и триста и пятьдесят тысяч. Штернбергер – хоть я ни о чем его и не спрашивал – несколько дней назад рассказал, что Рек-Маллечевена осуждали в кругу Теодора Хекера7 в Мюнхене. Они сомневались, что его отправили в концентрационный лагерь по политическим причинам. Таким слухам не стоит доверять, как, возможно, и самому Теодору Хекеру. Решающее значение имеет все, о чем Ты рассказываешь на своих лекциях, учитывая, что Ты не расслышала фальшивых нот в книге Рек-Маллечевена. Упоминание двух имен как единственных, очевидно, показалось кому-то странностью или остроумным экспромтом, поскольку они так непохожи друг на друга. Твое подробное изложение национальных мотивов как основополагающих, конечно, кажется мне верным. Так все и было. Настоящая подлость со стороны Голо Манна опубликовать письмо Герделера, чтобы опровергнуть Твои идеи8, он и сам не подозревает об этом. Герделер, кстати, после поражения Гитлера планировал основать еврейское государство на Мадагаскаре, которое было бы открыто и для немецких евреев. Но при желании они могли бы остаться и в Германии! Какая грубость и неосмотрительность в те времена! Книга Риттера9 очень мне понравилась, потому что он, словно прилежный ученик, подробно излагает все факты, которые опровергают его собственную позицию. Но преклонение перед Герделером, против воли автора, превращается в уничтожение Герделера. Это напомнило мне о «Космополитизме в национальном государстве» Мейнеке10, где так же – но на более высоком уровне – Мейнеке приводил материалы (о Гнейзенау11 и других), которые для читателя вроде меня противоречили его одобрительным высказываниям о политике Бисмарка.
Сердечный привет вам обоим от Гертруды и
Вашего Карла
Генрих успел пройти медицинское обследование. Если нет новостей, значит ли это, что все в порядке?
1. В архиве не сохранилось.
2. См.: п. 336.
3. The New York Times Book Review, 23.06.1963.
4. В результате Я. выбрал название «О независимости мышления». Над этой книгой, которая так и не была закончена, он работал в последние годы жизни.
5. Фридрих Рек-Маллечевен (1884–1945) – врач и писатель, убит в концентрационном лагере Дахау. О мнении Арендт см.: Arendt H. Eichman in Jerusalem, p. 91, 97; Арендт Х. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме. М.: Европа, 2008, с. 156–157, 179.
6. В американском издании «Эйхмана в Иерусалиме» А. причисляет Рек-Маллечевена и Я. к числу немногих исключительных людей, никогда не имевших дела с национал-социализмом. Этот фрагмент Арендт изменила позже в немецком издании.
7. Теодор Хекер (1879–1945) – философ культуры и религии.
8. Mann G. Hannah Arendt und der Eichmann-Prozess, p. 630.
9. Ritter G. Carl Goerdeler und die deutsche Widerstandsbewegung. Stuttgart, 1954.
10. Meinecke F. Weltbürgertum und Nationalstaat. Studien zur Genesis des deutschen Nationalstaates. München und Berlin, 1907.
11. Август Нейдхардт фон Гнейзенау (1760–1831) – прусский полководец. Я. имеет в виду восьмую главу книги Мейнеке.
348. Ханна Арендт Карлу ЯсперсуНью-Йорк, 19 февраля 1964
Дорогой Почтеннейший!
я не хотела писать Тебе прежде, чем смогу приложить к письму эти страницы1 о движении Сопротивления, а теперь вижу, что сегодня 19 февраля – ровно год назад я приехала в Швейцарию, где меня подхватил прекрасный незабываемый поток понимания, уважения и любви, который захватил и вас. Это было словно вчера! В этом году все будет спокойнее и посыльному не придется приносить вам телеграммы в огромных конвертах. Как бы я хотела оказаться там снова. Самое обидное, что в этот раз в Цюрихе нет никого, кто мог бы позаботиться о гиацинтах, я не хочу утруждать Эрну и попробую найти здесь кого-то, кто мне поможет. Я снова оформлю подписку на Zürcher Zeitung2. Нет нужды снова говорить, чего я желаю и себе, и вам.
Ты, вероятно, мог бы просмотреть приложенные страницы и сообщить мне о своем мнении. Я ознакомилась с целой уймой материалов, единственно полезным был Риттер, пусть и неприятный, но поразительно объективный. В остальном же – что тут скажешь? В одном из воспоминаний о Герделере он пишет, что немецкий народ обо всем знает (имея в виду: нет никакой опасности, в любой момент мы можем устроить переворот), а на следующей странице в следующем абзаце он заявляет, что немцы ни о чем не подозревают, в противном случае они не допустили бы произошедшего (и здесь он доказывает, что необходимо публично рассказать о том, что происходит, тогда все поддержат сопротивление, в том числе и ради того, чтобы оправдать немецкий народ). И абсолютно те же идеи появляются у Хенка3. Например, в тексте, который прислали мне вы: на первой странице он пишет, что в гестапо 20 июля ничего не происходило, они ничего не знали. И на следующей странице: с самого начала у гестапо было все, что нужно. Рек-Маллечевен: книга4 говорит сама за себя, такого не придумаешь. Слухи, вероятно, восходят к столь распространенной клевете со стороны гестапо, которые предпочитали не арестовывать никого по политическим причинам, а потому фабриковали обвинения на любых возможных основаниях. В это я не верю. И мне совершенно все равно. Я действительно не могу сделать ничего, кроме как подробно рассказать о том, что изложено в англоязычном издании в несколько сокращенной форме, поскольку к главной теме книги этот вопрос имеет опосредованное – второстепенное – отношение. Это неправда, будто никто не знал о подготовке покушения, как считает Хенк. В Стокгольме об этом твердили на каждом углу, и множество фактов указывают на то, что все было доведено до сведения Гиммлера. Все это крайне неприятно. Я снова назвала Твое имя, но мы можем его вычеркнуть, если Тебе это упоминание покажется неуместным. Я не буду отправлять текст Пиперу, пока не получу ответа от Тебя.
Шумиха вокруг меня стихла, и все готовятся к охоте на Хоххута. Я написала статью для Herald Tribune5. Почтенные католики заняли сторону Хоххута, католики Спеллмана6 буквально разрешили Антидиффамационной лиге (которая вела кампанию против меня) подготовить обвинения в его адрес. И в своей изощренности выдуманная этим джентльменом чистейшая ложь превосходит все, что им удалось придумать по поводу дела Эйхмана – если это только возможно. Что касается меня – меня спасли университеты. Куда бы я ни приехала (на прошлой неделе Йель, Law School, на этой – колледж неподалеку и т. д.), меня встречают овациями и спрос среди студентов так велик, что нам пришлось поторопиться с выпуском издания в мягкой обложке. К тому же Национальный институт искусств и литературы, своего рода местный Французский институт, имеющий здесь серьезную репутацию, избрал меня своим членом7, что с людьми вроде меня случается крайне редко: там нет ученых, лишь художники и литераторы. Конечно, они сделали это aus reiner Daffke [ради шалости] (если Ты не знаешь, что это значит, Гертруда Тебе объяснит).
Хелена Вольф здесь уже несколько недель и несколько раз нас навещала. Она очень мне приятна. Я прочитала «Кузанского»8 – великолепно. Хелена сразу его забрала, чтобы отдать на перевод. Взамен она оставила эссе о Максе Вебере из сборника «Три эссе»9, который она хочет опубликовать, но с ним у нас возникли некоторые проблемы. Хелена, как и Мангейм, обеспокоена некоторыми несколько националистскими фрагментами. Я просмотрела их и полагаю, беспокойство могут вызвать только следующие пассажи (цитирую по немецкому изданию10), с. 24–26: «немецкая задача в мировой истории», далее на с. 33 последнее предложение первого абзаца и на с. 34: «первый поляк, который рискнет вступить на территорию Данцига, будет убит». В предисловии Ты пишешь: «Сегодня вся политика предстает в свете новых исторических условий, которые практически выходят за пределы поля зрения, доступного Максу Веберу»11. Мне кажется, хорошо было бы, если бы Ты иными словами мог бы повторить это в трех упомянутых мной фрагментах. Или прямо связать эту мысль с упомянутыми пассажами в предисловии. Что Ты думаешь?
Мы снова живем той же, по Твоим словам, «прекрасной жизнью». Обследование Генриха не дало никаких результатов. Мы с Элкопли убеждены, что дело в мозговом спазме, который невозможно обнаружить и который прошел, не оставив никаких серьезных последствий. В любом случае он чувствует себя хорошо – как физически, так и морально. Но нетерпелив с людьми, однако не раздражается из-за мелочей и не так устает. Депрессия тоже наконец прошла. Конечно, мне не стоит отлучаться надолго. Но как это устроить? В Чикаго все устроено специально для меня, как я могу резко уехать? Не говоря о нашем финансовом положении. Из Йеля больше ничего не слышно, они не станут ждать вечно. Если бы я могла иметь здесь все то, что имею в Чикаго, и если бы на меня не рассчитывали чикагские студенты, не было бы никаких проблем. Между тем мой так называемый шеф из Чикаго – декан факультета – заезжал к нам и познакомился с Генрихом, они сразу подружились. Но это совершенно не облегчает ситуацию. Сегодня мы с Генрихом пришли к выводу, что нападения лишь грозят уничтожением (это лишь полбеды), но именно одобрение может свести в могилу. Эта страна слишком велика.
Я могла бы многое написать о политике – и ничего обнадеживающего. Кеннеди не имел права умирать, как и Ронкалли12. Друг из Рима написал, он читал Хоххута, и его спросили, что с ним делать. Он ответил: «А что можно поделать с истиной?» Аденауэр в свою очередь сказал о нем (итальянскому послу): «Этот идиот! Настоящий коммунист».
Всего хорошего и будьте здоровы!
С любовью
Ваша Ханна
1. В архиве не сохранились.
2. Подписка для Я.