Сейчас пишу обширную главу о Юлиусе Лебере1. Я хотел бы раскрыть то немногое в движении Сопротивления, что выдерживает критику и чему Ты посвятила лишь одну страницу. В Твоей характеристике немецкого сопротивления на первый план выходит тот его фрагмент, в котором явлены величие и истина. Работая над Лебером, я постоянно думаю о Генрихе. Думаю, это его типаж. Тираж книги2 распродан. Я взял экземпляр в библиотеке. В ней есть не только репортажи, но и документы. О ней редко вспоминают в работах о Сопротивлении, как будто это просто текст очередного социалиста. В последние годы Лебер дружил с Штауффенбергом3. У них не было ничего общего, кроме того, что они были «мужчинами» и понимали друг друга. Штауффенберг хотел, чтобы Лебер, а не Герделер, стал рейхсканцлером, и Л. Бек в это поверил. Но Лебер, от природы слишком скромный, к этому не стремился: он хотел укрепить внутреннюю политику и полицию. Для него это было важно, и он полагал, что способен на это. Звучит странно. Но для меня Лебер – глоток свежего воздуха, который так благотворно на меня влияет. От Штауффенберга я все же слишком далек. Меня впечатляет лишь то, что он был единственным (за исключением Лебера), кто обладал настоящим мужеством и решимостью. С нашей точки зрения, Твой взгляд на проблему кажется мне верным. В соответствии с логикой Твоей работы, я обратил внимание на несколько ярких моментов. Надеюсь, когда Ты прочитаешь ее, Ты останешься довольна и согласишься со мной.
Но все это лишь случайные, косвенные мелочи, когда я думаю о книге, которая должна продемонстрировать непредвзятость Твоих суждений.
Наше время прошло: по всей Германии распространилось преклонение перед властью. Критика безобидна, даже если очень резка. Давление мнений сильно как никогда. Мы не смогли справиться со свободой после Первой мировой и после 1945-го. Мы оба раза не воспользовались ею.
Рождество мы встретим с Эрной и ее сестрой Ирмой. Мы позаботились о том, чтобы эти дни прошли так же спокойно и беспечно, как и все остальные. Все просто прекрасно. Pianissimo преклоннейшего возраста4, о котором, ссылаясь на Уильяма Пенна5, писал Макс Вебер – по крайней мере пока упадок, на который обречена всякая жизнь, так нежен и исполнен покоя.
В новом году ваш дом вновь будет полон гостей.
Всего наилучшего
Искренне ваш Карл
Мог бы я оставить у себя присланные Тобой документы до вашего приезда? Я пока не закончил работу над главой, для которой они мне понадобятся.
1. Юлиус Лебер (1891–1945) – политик, социал-демократ, казнен за причастность к движению Сопротивления.
2. Ein Mann geht seinen Weg. Schriften, Reden und Briefe von Julius Leber, Hrsg. von seinen Freunden. Berlin, 1952.
3. Клаус граф Шенк фон Штауффенберг (1907–1944) – офицер генерального штаба, один из первых организаторов попытки переворота 20 июля 1944 года, казнен по обвинению в подготовке покушения.
4. Weber M. Gesammelte Aufsätze zur Religionssoziologie, Bd. 1. Tübingen, 1920, p. 563.
5. Уильям Пенн (1644–1718) – квакер, имевший значительное политическое и философское влияние, основатель Пенсильвании.
367. Ханна Арендт Гертруде и Карлу ЯсперсРождество 1964
Дорогие друзья,
Лишь короткое поздравление с Новым годом!
Я давно не получала от вас новостей и надеюсь, у вас все в порядке. Вот уже почти две недели я дома и совсем разленилась. Я все с тем же удовольствием занимаюсь корректурой «Кузанского» – перевод Мангейма действительно хорош, Хелена1 сказала, что хочет издать его осенью, потому что сейчас они как раз заняты «Тремя эссе»2, которые во всех отношениях – и в типографском, и в графическом – получились очень хороши.
У нас никаких новостей. Мы чувствуем себя хорошо и живем очень мирно, только следующая неделя обещает быть бурной, потому что приедет целая компания друзей. Завтра мы идем на свадьбу Герхарда Каспера (из Гамбурга), который когда-то навещал Тебя и очень Тебе понравился. Кажется, я рассказывала Тебе о его поразительной истории любви, в которую, увидев этого почтенного гамбуржца, совершенно невозможно поверить. Теперь мы стали свидетелями большого счастья, и как любила повторять моя мать: где любовь упадет, там и закипит. И здесь она кипит со всей мощью. Он успел стать старшим преподавателем в Беркли, а она заканчивает медицинскую школу. Они празднуют свадьбу здесь, потому что наша подруга, госпожа Берадт, благородно согласилась устроить прием у себя, к тому же у них тут больше никого нет. Не то что бы нас можно считать семьей, но нас усыновили, что тоже невероятно забавно.
Всего хорошего и будьте здоровы, напишите хотя бы строчку.
От всего сердца
Ваша
Ханна
1. Хелена Вольф.
2. Jaspers K. Three Essays. Leonardo, Descartes, Max Weber. New York, 1964.
368. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 8 января 1965
Дорогая Ханна!
Благодарю за Твое рождественское письмо! То есть Ты занята моим «Кузанским». Я счастлив, что перевод оказался хорош, и надеюсь, что Твоя работа не слишком обширна. Кажется, книга Тебе хоть немного нравится.
Я продолжаю углубляться в литературу о немецком сопротивлении. Дискуссия развернулась благодаря Тебе. И ее должны услышать и в Германии. Твои наблюдения бьют в самую цель. Я уточняю их. Каждый, кто достигнет точности, яснее увидит источники света в Гансе и Софи Шолль и Юлиусе Лебере. Я стараюсь быть справедлив к Беку и Штауффенбергу, не вступая в спор с Твоим мнением. О Трескове известно слишком мало. Герделер слишком глуп и смешон, чтобы тратить на него силы. Но теперь об общих понятиях: «совесть», «порядочность». И здесь Ты касаешься самой сути, но Твои формулировки должны быть точнее. Работа продвигается медленно. Если бы только мне удалось продлить звучание заданной Тобой ноты, чтобы ее услышали повсюду, и изобличить тех, кто хотел уклониться!
Гертруда заболела незадолго до Рождества. Совершенно неожиданно, ночью, страшный озноб и скачущий, не поддающийся измерению пульс. Наш милый доктор Бернштейн на пару дней прописал пенициллин. Теперь она снова здорова. Но сердце сильно ослабло, и на ногах она держится нетвердо. На улицу пока не выходит. Настроение бодрое. Передает вам сердечный привет.
Госпожа Салмони1 попала в аварию с трамваем. Ситуация ужасная. Она легко отделалась. Переломы ребер и небольшие ссадины. Все наладится, но нужно запастись терпением.
Из-за этого я не отвечаю на письма вот уже несколько недель. Но в конце концов я думаю, что все-таки я на пенсии. Я откладываю решение даже «важных» вопросов. Но потом придется искать помощника.
От всей души
Ваш Карл
1. Мадлен Салмони-Хубер (1926–?) – жена Х. А. Салмони (см.: п. 184, прим. 12), на протяжении многих лет была секретарем Я. и тесно дружила с супругами Я.
369. Ханна Арендт Карлу Ясперсу19 февраля 1965
Дорогой Почтеннейший,
я сама не понимаю, почему не писала так давно, настолько давно, что это письмо уже будет поздравлением с днем рождения. Только что от Майера-Гутцвиллера1 я получила письмо о Твоем радиоинтервью с Петером Виссом2 и еще одно письмо от Spiegel о том, что Ты согласился принять участие в беседе об истечении срока давности3. Меня это в некотором смысле подстегнуло. Разумеется, я рада и с большим облегчением узнала, что Ты согласился на интервью Spiegel. Рассуждения министра юстиции4 были не только жалкими, но и возмутительными. К тому же его возмутительный тон – все мы заурядные бюргеры и прочее – просто потрясает, даже если не обращать внимания на содержание. В Zeit я прочитала статью «Преодоление прошлого» Бенно Визе5 – на мой взгляд, совершенно недопустимую. Одна глупая пошлость за другой. Иногда думаешь, когда же это поколение попросту вымрет. Чтобы больше не пришлось выслушивать эту лживую болтовню. Я написала Бенно и напомнила ему, что он страдает не от «цайтгайста», а от страха перед ним. И было бы мудрее это признать. Вместо ответа очередная болтовня в оскорбленном тоне. Безнадежно. Как раз поэтому я так благодарна, что Ты прислал мне умную и симпатичную студенческую рецензию6. Такие тексты всегда воодушевляют. Ты читал выпуск геттингенской студенческой газеты7, посвященный теме прошлого? Тоже вполне обнадеживающе. Но у немецких профессоров от такого, должно быть, сердце уходит в пятки. Немецкая молодежь наконец становится откровеннее и перестает бездумно признавать вину. Не очень приятно. И, конечно, не лишено опасности. Если теперь они вместо того, чтобы защищать друг друга, начнут вынюхивать прошлое и доносить друг на друга, результат будет не очень обнадеживающим.
Еще одна моя личная неприятность – Дольф Штернбергер. Но об этом строго между нами! Он решил устроиться в Чикаго, но там нет никаких перспектив. Может быть, ему бы и предложили работу в университете, если бы он обладал выдающимися способностями, но это не тот случай. Его осыпают обычными комплиментами, и, конечно, все с ним очень милы, здесь так принято, но он этого не понимает. Теперь он изо всех сил пытается привлечь и меня. Я ненадолго устроила его на работу, он очень хотел – почему бы и нет? Никто не был против. Теперь он пишет, что хочет посвятить мне одну из своих книг. Но этого не хочу я – по крайней мере не в подобных обстоятельствах. Кроме того, во время дела Эйхмана он дважды отказался публично встать на мою сторону. FAZ просили его написать рецензию, а Пипер спрашивал, не согласится ли он вести мою пресс-конференцию. И от того, и от другого он наотрез отказался. Он был «предусмотрителен». Простите пожалуйста, что я могу поделать? Я вспоминаю Панофски8, как-то его спросили, что он думает по поводу одной картины, он ответил: «Если Вы ждете от меня правды, мне придется соврать». Я бы очень хотела соврать, но ничего не приходит на ум.