Конечно, все это глупости, но мне очень нравится делиться ими с вами. Но лучше о Твоем письме: немецкое сопротивление. Я не совсем согласна с Твоим мнением о Герделере. Он был так называемым интеллектуальным лидером движения, этого у него не отнять, насколько мне известно, он был единственным, кто выдвигал конкретные предложения на тот случай, если путч увенчается успехом, – и они ни в какое сравнение не идут с фантазиями кружка Крейзау9. Если бы переворот удался, союзникам с большой долей вероятности пришлось бы иметь дело с Герделером и его планами. Конечно, эти планы были «глупыми и смешными», но никаких других планов, кроме глупых и смешных, не было, и это, на мой взгляд, имеет решающее значение.
Из Твоего письма я поняла, что Ты планируешь что-то вроде своей книги о Германии – или я что-то путаю? Конечно, совершенно в иной форме, но в том же направлении. Мне страшно, страшно любопытно. В первую очередь, разумеется, интервью Spiegel. Потрясающе, что Ты на него согласился.
У меня много работы с подготовкой к лекциям, на которые я добровольно согласилась. О «моральных» проблемах – дополнение к тому, что я узнала благодаря Канту – или полагаю, что узнала. Но в чуть более популярной форме, чем лекции для студентов. Генрих на следующей неделе отправляется в Бард, где начинается новый семестр. Он чувствует себя отлично и очень счастлив. Я немного боюсь, что он взял на себя слишком много, но, как и всегда, ничего не могу с этим поделать. В любом случае он в хорошей форме.
В местных университетах все большим и большим успехом пользуются Твои «Великие философы». О них твердят со всех сторон. Совершенно необходимо выпустить отдельные главы тиражом в мягкой обложке, прежде всего «Канта». Студенты не могут себе позволить большое издание – оно слишком дорогое. Я приложу письмо10 от одного студента из Калифорнии, с которым совершенно не знакома. Оно меня очень тронуло, но я не уверена, в себе ли этот молодой человек. «Сочинение», которое он мне прислал, до странности непоследовательно, но написано несомненно талантливо. Может быть, Ты мог бы дать ему какой-нибудь совет? Он хочет изучать немецкий, что для него не составит труда. Куда, к кому его отправить, если он закончил колледж? Также прикладываю и небольшую вырезку из New York Times Book Review11, которая может Тебя заинтересовать.
Чем еще я могла бы вам докучать? Лекции больше не приносят мне радости. Куда бы я ни приехала, аудитории всегда переполнены, ненавижу. Когда выхожу в свет, на меня вешают ярлыки – знаменитость! Все будет как прежде, но пока это просто невыносимо! Чувствую себя зверем в западне – я больше не могу быть собой, потому что никто не примет меня такой, какая я есть, им лучше знать. Остаются открыты одни лишь выходы, поэтому я никуда не хожу, а если и иду – ухожу сразу. Ничто не приносит радости. Все точно так, как сказал одной моей подруге совсем не глупый руководитель еврейской семинарии12: «Эти идиоты сделали ее популярной». Смешно, но смеяться совсем не хочется.
Самое интересное – студенческие беспорядки в Беркли13. Они, разумеется, начались с движения за гражданские права, впервые за десятки лет у студентов появилась возможность всерьез на что-то повлиять – и они с радостью ее используют, они организовали движение с удивительной точностью. В Беркли им удалось добиться выполнения всех требований – и теперь они не могут и не хотят останавливаться. Не ради злого умысла или из-за горячности, но просто потому, что узнали вкус крови, узнали, что значит действовать по-настоящему, и теперь, когда их цели достигнуты, они не готовы просто отправиться домой. Студенческое протестное движение очень опасно как раз потому, что они действительно могут что-то изменить. Я могу лишь повторить слова Джефферсона: Centrum censeo14 – Ward15 – система советов маленьких республик, где у каждого есть возможность принять участие в решении общественных проблем. Иначе большие города превратятся в настоящие джунгли, в метро небезопасно, в сущности на улице тоже, даже в лифте. Условия чудовищные. Подростковая преступность превратилась в настоящую катастрофу, никто не знает, что делать. Иногда мне кажется, студентов необходимо мобилизовать, но нельзя просто отправить их без оружия разбираться с наркозависимыми. Вот настоящая проблема первостепенной важности.
Ты пишешь о болезни Гертруды, и что она снова здорова. Каждый раз охватывает ужас, который сменяют радость и благодарность за то, что вы есть в этом мире. Все ли в порядке у госпожи Салмони?
Всего самого, самого лучшего к дню рождения
Ваша
Ханна
Я снова подумала о ситуации с Штернбергером. Я поддержу его, так будет проще. В сущности у меня нет причин его не поддержать, напротив, по целому ряду вопросов мы придерживаемся одного мнения. И в конце концов очень трогательно видеть, как ему понравилось жить и работать среди столь искренних людей. Простите, что утомляю вас. Но переписывать письмо в очередной раз я не стану.
1. См.: п. 321, прим. 1.
2. Эйхман в Иерусалиме. Беседа об одноименной книге Ханны Арендт с Петером Виссом. Вышла в эфир Radio Studio Basel 14 февраля 1965 г.
3. Für Völkermord gibt es keine Verjährung. Gespräch mit Rudolf Augstein // Der Spiegel, 10.03.1965, p. 49–71.
4. Министром юстиции в то время был Рихард Йегер (ХСС). Его высказывания на дебатах, посвященных истечению срока давности, см. в: Протоколы немецкого бундестага, 170 заседание, 10.03.1965, 175 заседание, 25.03.1965.
5. Wiese B. von. Bemerkungen zur «unbewältigten Vergangenheit» // Die Zeit, 1 Januar 1965, vol. 19, № 52, p. 9.
6. Müller M. Von der Banalität des Bösen // Diskus. Frankfurter Studentenzeitung, Dezember 1964, p. 4.
7. Politikon, Геттингенский студенческий журнал Нижней Саксонии, в № 9 за январь 1965 г., посвященном «Университету в Третьем рейхе», были опубликованы работы и документы на соответствующую тему.
8. Эрвин Панофски (1892–1968) – немецко-американский историк искусства, преподававший в Принстоне с 1935 г.
9. Группа движения Сопротивления, основанная в 1942 г., названная по месту формирования – поместью Крейзау в Шлезии. В нее входили Теодор Хаубах и Карло Мирендорф.
10. Письмо от Эдвина Т. Мэйсона Х. А. от 27 января 1965 г.
11. См.: п. 307, прим. 1.
12. В то время главой иешивы, основанной в Нью-Йорке в 1886 г., был Луи Финкельштейн.
13. В 1964 г. на кампусе университета Беркли студенты начали выступать за право заниматься политической деятельностью, участвовать в принятии решений по управлению университетом и протестовали против притеснения чернокожих студентов.
14. «Карфаген должен быть разрушен».
15. Репрезентативная система американских городов, в которой представители отдельных районов заявляют о своих интересах.
370. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 28 февраля 1965
Дорогая Ханна!
Лишь короткая благодарность за Твое милое поздравление, конфеты и гиацинты! Рука отказывается писать – начинаются ревматические боли, которые так донимают меня в последнее время. Гертруда оправилась после второй «бронхопневмонии», которая началась с озноба так же внезапно (диагноз мне не до конца понятен). Но не хочу, чтобы письмо состояло из одних жалоб. На самом деле мы очень бодры и довольны для столь преклонного возраста.
С самого Рождества я не брался за работу над книгой о Твоем «Эйхмане в Иерусалиме». Надеюсь, скоро вернусь к ней снова.
Между тем я успел поддаться соблазну «бесед» и интервью. Это проще. Одна из них состоялась на прошлой неделе с Аугштейном из Spiegel об «истечении срока давности». Все прошло довольно посредственно – из-за бессонной ночи накануне, но позже мне позволили исправить и уточнить все, что я хотел сказать, предоставив в мое распоряжение стенографа и машиниста.
Интервью показалось мне поразительно интересным, потому что Аугштейн, маленький человечек с острым умом и невероятно обширными знаниями, произвел на меня неизгладимое впечатление. Очень «современный» человек, независимый, даже от собственного Spiegel! После обеда мы еще два часа продолжали разговор наедине. Он свободно владел всей информацией, мне даже не нужно было говорить, я лишь задавал вопросы. Расскажу Тебе позже. Но не могу сказать, что доверяю ему, напротив, отношусь к нему с подозрением. Никогда не встречал таких людей. Казалось, я чувствую с ним некоторое родство, но затем вдруг между нами разверзлась пропасть.
Одно меня очень расстроило. Поэтому я и решил написать. Аугштейн цитировал Твое письмо, в котором Ты говорила:
что с пониманием относишься к потребности людей в том, чтобы подвести финальную черту. «Она сомневается, что еврейский народ когда-нибудь сможет понять, как можно подвести черту, но мировая общественность готова на это при одном условии: если и придется подводить черту, то подвести ее нужно и под вопросом о восточных границах Германии и под признанием границы по Одеру – Нейсе, а также в отношении решительных мер против тех, кто мелет вздор о возвращении Судетской области».
Я ответил, что вопросы о пограничных территориях и вопрос о неприменимости срока давности к военным преступлениям нельзя отнести к одной категории «финальной черты».
Сразу после этого я добавил, что эту часть интервью, разумеется, публиковать нельзя. Твое письмо было личным, и мы могли обсуждать его исключительно в Твоем присутствии.
Так что эта часть будет вырезана, потому что изначально было строго условлено, что Spiegel имеет право публиковать только то, что я однозначно утвердил в рукописи.
Эта попытка Аугштейна добавить в разговор очередную сенсацию усугубила мое недоверие. Может быть, я был прав, когда вежливо отказывался от интервью с 1958 года? Посмотрим, что теперь будет.
Мне показалось, что со времен дела Spiegel ситуация изменилась. В чем-то с Аугштейном мы действительно «едины». И как средство массовой информации,