2. Очевидно, этот пассаж Я. относится к письму, не сохранившемуся в архиве.
3. Имеется в виду третья лекция из цикла «Краткий курс философской мысли».
4. В течение зимнего семестра 1931–1932 гг. Я. четыре часа в неделю читал лекции по логике. В то время он впервые представил свое учение о способах объемлющего и способах открытия истин, которые впоследствии в форме периехонтологии стали центральными понятиями его логики. Оно и стало своего рода «ключом всех ключей», о котором Я. пишет в письме.
5. Кристиана Циммер (1902–1987) – дочь Гуго фон Гофмансталя, после того как вышла замуж за индолога Генриха Циммера, была близкой подругой супругов Я.
375. Ханна Арендт Гертруде и Карлу Ясперс28 мая 1965
Дорогие друзья!
Нет смысла писать снова – слава богу. Сегодня мы заказали обратные билеты – 7 сентября на корабль из Роттердама, где мы планируем поближе познакомиться с Голландией, о которой Генрих ничего не знает. Поскольку Эрна возвращается только 8 августа, мне кажется, нам не стоит приезжать раньше 15-го, чтобы предоставить вам возможность немного отдохнуть и прийти в норму. Может быть, я приеду на пару дней раньше. Генрих, конечно, снова хочет повидаться со своим другом Робертом1 и, может быть, с Наташей2, его очень милой первой женой, и приедет в Цюрих из Парижа. Я, в свою очередь, хочу увидеться с Мэри3, которая в августе будет в Италии, либо в Цюрихе, либо у нее, в Италии. Слава богу, в августе ничего не происходит, поэтому никто не пристает с лишними просьбами.
Здесь Пипер, рассказывал о вас. Не может ли быть такого, что ревматизм на самом деле окажется невритом, который усугубляется после приема аспирина и салицила? От него страдали многие наши друзья, и я знаю, сколько боли он причиняет. Здесь его – с успехом – лечат витамином B.
Переслал ли Тебе Герц пьесу о сопротивлении? Если нет, сразу напиши: я пришлю Тебе экземпляр – одну из рукописных копий, не финальный вариант. Наверняка Ты, как и я, уже узнал из Spiegel, что господин находится в тюрьме, не может удержаться от краж, и после тяжелой юности, очевидно, в тюрьме чувствует себя куда безопаснее, чем на свободе. Мне все равно. Кстати, о немецких писателях: прямо сейчас они все здесь, я познакомилась с Грассом4 и Йонсоном5, об этом лично. Скоро приедет и Энценсбергер6. Нехватка человеческого взаимопонимания нередко вгоняет в отчаяние.
В отношении политики мы испытываем беспокойство и отвращение. Я была в Вашингтоне, где принимала участие в созванной президентом комиссии по образованию. Какую они несли ерунду – просто уму непостижимо. Председательствовал один известный физик, которому, вероятно, стало просто слишком скучно в лаборатории, потому что никаких новых идей у него не было. При этом он, кажется, совершенно потерял рассудок. И за этот невероятный бред мы платим налоги! Единственное, что внушает надежду: сильная оппозиция по всей стране, откровенность, с которой люди высказывают свое мнение, единодушное бесстрашие.
О многом, очень о многом лично
Сердечно
Ваша
Ханна
1. Роберт Гильберт.
2. Натали Жефройкин была второй женой Генриха Блюхера, Х. А. – третьей.
3. Мэри Маккарти.
4. Гюнтер Грасс (1927–2015) – писатель, член «Группы-47».
5. Уве Йонсон (1934–1984) – писатель, позже друг Х. А.
6. Ганс Магнус Энценсбергер (род. 1929) – писатель, член «Группы-47».
376. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 29 мая 1965
Дорогая Ханна!
Хотел хотя бы передать привет.
Репортаж о болезни: я постарался по возможности во всем разобраться. Провели еще массу обследований. Теперь точно установлено, что в моем случае болезнь развивается из-за того, что организм сам производит вещества, провоцирующие воспаления (отсюда и кратковременное повышение температуры), которые не связаны с бактериями, и организм сам вырабатывает антитела к этим веществам. Антитела обнаружены в крови. Шесть недель назад анализ крови показал их значительный уровень, который сейчас подтвердили результаты исследований, проведенных двумя разными институтами. Этиология болезни неизвестна. Специальных медикаментов не существует, но есть средства, чтобы справиться с симптомами, которые я начинаю принимать: пока понстан, на следующей неделе бутазолидин и позже в какой-то момент кортизон. С приемом каждого из них, к сожалению, связаны определенные риски, как раз в случае кровотечений и пониженного иммунитета, иными словами, это именно то, что доставляет мне наибольшее беспокойство в связи с моими хроническими заболеваниями. Так что успех лечения зависит от риска, на который я готов пойти. До сего момента болезнь без сомнения прогрессировала, как в интенсивности болей, так и в их масштабе. Американцы приводят статистику, согласно которой в 25 % случаев болезнь проходит так же резко, как и появляется, или по крайней мере возможна ремиссия. Болезнь не считается смертельной. Однако физическое состояние, в котором оказывается больной, сложно назвать приятным. Я уже чувствую некоторую беспомощность, когда одеваюсь, и каждый раз, когда вынужден делать что-то руками. Неделю назад появился еще один симптом – не проходит усталость, хотя я часто сплю днем. Ночь и день стали почти неразличимы. Ночи кажутся слишком длинными. О работе пока не может быть и речи, не могу даже работать над заметками. Но каждый день, тем не менее, приносит много радости. Медитация, о которой я ничего не пишу, тоже очень помогает. Мир предстает передо мной в столь разнообразных формах, что я не могу жаловаться. Пример: в первые недели ревматизма я написал текст еще одного радиовыступления «Что значит немецкий?», а недавно переработал и улучшил его. Я отправил его (Кельн, Немецкое радио) в страхе, что подобный текст не выпустят в эфир. Несмотря на осторожные формулировки, это очень внятное и, на мой взгляд, весьма убедительное опровержение фундаментального представления о Германии, на котором основывается Федеративная Республика. Я уже был готов к оправданиям, после того как опоздал со сдачей на два дня. И что же? Юный редактор, ответственный там за этот вопрос, пишет мне восторженное письмо. Он не совсем согласен с содержанием, но согласен с тем, что текст следует представить общественности. Молодой человек полагал, что он может произвести сильное впечатление. В конце он ни с того ни с сего повысил мой гонорар с 1000 до 3000 марок. Так что на радио еще много свободы, а в Германии еще встречаются люди, которые готовы думать, а литераторы могут, как мне кажется, даже высказать со мной солидарность. Меня это невероятно обрадовало. Но я совсем не представляю, что об этой беседе скажете вы. Поскольку, в сущности, однозначный ответ невозможен, она может лишь создать необходимую атмосферу и затронуть множество значительных фактов.
Хоххут передал мне номер Spiegel, в котором пишут о Гретце и его новой пьесе1, Ты писала мне о нем. Упоминается и Твоя положительная оценка. К сожалению, Гретц так и не прислал мне пьесу. После того как я прочитал рецензию, меня охватило беспокойство. Все, что выдается в ней за слова Людвига Бека, совершенно неверно. Исчезла изысканная ясность и точность выражений Бека. В пьесе Бек выдвигает упреки и обвинения, чего в действительности никогда не делал. Напротив, он пытался «сплотить ряды» и устроить государственный переворот любой ценой. Я совсем не в восторге от Бека, по иным причинам. Но здесь он изображен слишком грубо. Может быть, дело в рецензии, и пока я не могу судить о пьесе сам. Можно сказать лишь одно, за исключением Юлиуса Лебера (и, конечно, за исключением не относящихся к делу Ганса и Софи Шолль еще в 1942–43) все участники движения Сопротивления не смогли справиться с замешательством и прийти к ясному компромиссу. К тому же многие из них, несмотря на серьезность намерений, выдающиеся идеи и красноречие, так и не поняли, что они, собственно, делают. Они сознательно пожертвовали жизнью. Крайне тяжело написать об этом верно. С политической точки зрения почтение перед борцами сопротивления, за некоторыми незначительными исключениями, – злая судьба. Это почтение наследует националистической традиции и продолжает ее.
Вчера Занер помог мне купить аппарат, парлограф, который записывает мою речь. Хочу дать ему шанс. Он может записать текст, сбивчивый, афористичный, который может сойти за основу. Занер, который помогает мне с огромным радушием и невероятной изобретательностью, очень меня воодушевляет. Две недели назад здесь был один парижский писатель, который хочет написать своего рода рекламную статью о моей атомной книге для журнала Réalités2 и хотел обсудить премию, которую мне присудили за эту книгу в Бельгии3. Мне предоставили список вопросов на французском, чтобы я мог их прочитать и записал ответы на пленку. По мнению Занера и парижского репортера, получилось удачно. Но, конечно, там нет ни одной мысли, которую я бы не изложил прежде, и [разговор] не покинул привычного русла. Прямо сейчас я думаю об этом скорее с весельем и допускаю, что, возможно, Занер прав. Болтать я все еще могу.
Все это кажется несколько жалким. Пожалуйста, не думайте, что мы пребываем в таком настроении постоянно. Эрна чувствует себя отлично. Деловая, лишенная сентиментальности, она полна энтузиазма и всегда довольна. Гертруда весьма рассудительна, хоть не выносит страданий близких. Благодаря слуховому аппарату мы снова беседуем и много смеемся.
Каждый визит госпожи Салмони, которая снова записывает это письмо под мою диктовку, для нас настоящее благо. Это не пустые слова. Она всегда готова помочь. Без нее я бы не смог написать такое письмо. Меня смущают все, кроме нее.
Теперь я вижу, к чему приводит болтовня. Меня сковывают чернила и тяготы письма. Теперь же я отправлю письмо без раздумий, потому что полностью вам доверяю.
сердечный привет от Гертруды
Ваш
Карл
P. S. Только что пришло Твое письмо от 28 мая.