Сегодня я в сущности пишу ради книги о Германии. Я видела пару реакций и, если честно, ошеломлена, с одной стороны, враждебностью общественного мнения, а с другой – тем фактом, что книга возглавляет списки продаж. Ты увидишь, что в New York Review of Books4 вышла крайне враждебная и гнусная рецензия и еще одна, Нила Эшерсона, боннского корреспондента лондонского Observer. Не хочу больше писать об этом, скоро нам предоставится возможность обо всем поговорить.
Ты знаешь, что Chicago Press попросили меня написать для книги предисловие. Если бы все не было охвачено хаосом, я бы написала об этом. Разумеется, я сказала, что согласна, если Ясперс не против, и Морис Инглиш5 написал, что Ты согласен. Зачем она им мне не до конца ясно, разве что люди здесь совершенно ничего не знают о Германии.
Вчера у нас был Эштон, слава богу, он согласился на перевод и хочет успеть к осени. Мы обсудили, что можно сделать с двумя первыми частями. Я предложила сократить приложение. Но потом мы сошлись во мнении, что было бы жаль его сокращать, и Эштон выдвинул, на мой взгляд, одно прекрасное предложение: он хочет отдельно опубликовать две первые части вместе с «Вопросом о виновности», который вышел в Германии с новым предисловием6. Он уверен, что сможет продать эту идею Harper. Нам показалось, что дебаты об истечении срока давности в сущности относятся к «Вопросу о виновности» или с тем же успехом могут быть опубликованы одновременно с ним. Что Ты думаешь? Разумеется, необходимо согласие Chicago University Press, потому что они владеют опционом на всю книгу. Может быть, они сами согласятся взять на себя работу над переизданием «Вопроса о виновности». Я не вижу никаких препятствий, разве что выход книги придется отложить, потому что они не могут опубликовать две книги Ясперса одновременно. Что Ты думаешь? Полагаю, Эштон напишет Тебе сам. Он также расскажет Тебе, что его работа над «Философией» не замедлится из-за этого перевода.
Я не стану писать предисловие, пока Эштон не сдаст текст, разумеется, будет удобнее, если у меня будет возможность взглянуть на английский вариант. Кроме того, мы успеем поговорить до того, как я примусь за работу.
Ты видел репортаж о процессе по делу Освенцима, подборку судебных отчетов для Frankfurter Allgemeine, которая вышла в издательстве Athenäum?7 Поистине чудовищно, в первую очередь потому, что речь идет о зверствах, совершенных без получения приказа. Пишу об этом, потому что должна составить предисловие для английского издания8. Не знаю, что и сказать.
И еще одна просьба: Ты, вероятно, помнишь, когда я подавала заявку на выплату компенсаций, Ты составил рекомендательное письмо о моих перспективах в получении доцентуры в Гейдельберге9. Тогда все ходатайства были отклонены. Теперь были внесены некоторые поправки, на основании которых, по словам моего адвоката10, необходимо еще раз попробовать заново подать старое прошение. При этом значительное преимущество состоит в том, что я смогу получать пенсию. В генеральном консульстве Германии мне посоветовали этого адвоката, как лучшего специалиста в вопросах возмещения ущерба. Мой личный адвокат11 покончил с собой четыре года назад.
Как мне объяснили, ситуация следующая: есть шанс, что все, кому было гарантировано получение доцентуры, могут рассчитывать на получение выплат в условиях новых поправок. Для этого адвокату потребуется получить от Тебя еще одно заявление. Он его уже составил. Я пришлю Тебе образец, что, разумеется, не значит, что Ты просто должен его подписать. Он считает, очень важно, чтобы Ты был знаком с биографией Рахели. Ты помнишь, я когда-то передавала ее Тебе через Аннхен. Важным, хоть и сомнительным, для меня будет Твое заявление, что факультет, как правило, одобряет кандидатуру, если этого требует научный руководитель соискателя. Как видишь, адвокат сформулировал это через отрицание, написав, что Ты никогда не видел, чтобы факультет отклонил утвержденную Тобой кандидатуру. Я сказала ему, что коллоквиум не был настоящим экзаменом. Но и с этим можно поспорить. Я прикладываю документ в трех экземплярах, на случай если Тебе кажется, что Ты можешь просто его подписать.
Здесь по-прежнему смертельно жарко, но в квартире царит прохлада. Генрих занимается корректурой, когда он закончит, мы переедем в Палленвиль до конца августа. Почту мы будем получать либо через Chestnut Lawn House, Паленвилль, Нью-Йорк, либо через наш привычный нью-йоркский адрес. Надеюсь, у вас все в порядке. И, пожалуйста, не злись, что я диктую. Мне нужно успеть разобраться со всеми делами в ближайшие дни, чтобы мы могли уехать, поэтому я немного нервничаю.
Температура уже превысила сотню градусов12 – и даже наша квартира стала невыносима. Я сбегаю, Генрих догонит послезавтра утром.
Как у вас дела? Как Эрна проводит отпуск? Как вы все устроите?
Еще одно послесловие по поводу книги о Германии: заключение о результатах выборов придется убрать. Его здесь не поймут.
Всего самого, самого лучшего
Ваша Ханна
1. См.: п. 373, 395, 396.
2. Diskus. Frankfurter Studentenzeitung, Januar 1963, vol. 13, № 1, p. 6. Студент Клаус К. Шредер в упомянутом номере Diskus опубликовал открытое письмо, адресованное Адорно, в котором задавался вопросом, не является ли он автором рецензии, опубликованной в июньском номере ежемесячного журнала Die Musik, «официального информационного бюллетеня молодежной организации Германского рейха», за 1934 год. Теодор Визенгрунд-Адорно рассматривал там некоторые новые произведения для мужского хора. Среди них он особенно выделял цикл Герберта Мюнцеля «Знамя гонимых». Цикл был музыкальным переложением одноименного сборника стихотворений Бальдура фон Шираха, который автор посвятил «Адольфу Гитлеру, фюреру». Рецензия была объективной, но содержала побочные замечания, которые и сегодня можно интерпретировать как преклонение перед нацистами: цикл Мюнцеля заслуживает особого внимания «не потому, что благодаря выбору стихотворений Шираха в качестве материала приобретает особенно выраженный национал-социалистический дух». В этой музыке «воссоздан образ нового романтизма, может быть, того, который Геббельс назвал „романтическим реализмом“». Имевшиеся в сборнике стихотворения, в которых содержался прямой призыв к массовому убийству, казались Адорно несущественными. В открытом письме Шредер спрашивал Адорно, как фраза из Minima moralia о том, что после Освенцима поэзия невозможна, сочетается с тем фактом, что «Вы восхваляли подобные песнопения еще до Освенцима». Кто теперь дал ему право, «просвещать немецкую молодежь в вопросах бесчеловечных погромов нацистского антисемитизма?». Адорно после войны «осудил всех, кто был причастен к происходившему в Германии начиная с 1934 г. и позже (я имею в виду, в частности, Ваши замечания о Хайдеггере)». Все это время Адорно скрывал авторство этой статьи.
3. Ответ Адорно был опубликован в виде открытого письма в том же номере Diskus. Адорно признал авторство. «Я глубоко сожалею о том, что тогда написал подобный критический отзыв». Прежде всего потому, что речь идет о «поэзии Шираха», и потому, что в ней употреблен «геббельсовский термин». «Но…» Затем следуют оправдания: каждому разумному читателю в тех обстоятельствах 1934 г. должно было быть понятно, что «глупо-тактические» фразы следует понимать как captationes benevolentiae, с целью «защитить новую музыку» и помочь ей «пережить зиму Третьего рейха». 33 долгих года назад газета была «обычным, популярным аполитическим техническим журналом». А летом 1934 г. Адорно добровольно отказался от сотрудничества. «Сам сборник стихов я не видел до сих пор». «Мне самому отвели почетное место на выставке Дегенеративной музыки». «Истинная ошибка» заключалась в «ложной оценке обстоятельств». В то время он был убежден, что «эпоха Третьего рейха не может быть долгой» и «необходимо было спасти все, что было возможно спасти». Но все же, принимая это во внимание, все, что бы ни составляло его философию тогда и теперь, он хочет «предоставить на суд читателей, чтобы они смогли составить мнение о том, свидетельствуют ли приписываемые ему слова против его работ и идей». «Тот, кто способен проследить преемственность в моих трудах, никогда не станет сравнивать меня с Хайдеггером, чья философия насквозь пронизана идеями фашизма». Или Шредер полагает, что однажды совершенная глупость «должна приговорить меня к пожизненному молчанию»? Х. А. сочла тактику Адорно лживой, что глубоко презирала: подспудная попытка заслужить доверие нацистов, скрывающая попытку утверждать, что имелось в виду совершенно другое. И в конце концов обращать внимание на виновных, чтобы снять с себя ответственность. Адорно использует весьма уклончивую логику, которая превращает письмо в «невообразимо жалкий» документ.
4. Рецензия Нила Эшерсона на книгу Я. «Куда движется ФРГ?» опубликована в New York Review of Books 07.07.1966.
5. В то время старший редактор Издательства университета Чикаго.
6. В 1962 г. Я. написал новый эпилог к «Вопросу о виновности» для нового издания в сборнике «Ключевые проблемы немецкой политики», как и текст «Надежда и беспокойство».
7. Naumann B. Auschwitz, Bericht über die Strafsache gegen Mulka und andere vor dem Schwurgericht Frankfurt. Frankfurt, 1965.
8. Naumann B. Auschwitz, A Report on the Proceedings Against Robert Karl Ludwig Mulka and Others Before the Court at Frankfurt. Trans. by Jean Steinberg. With an introduction by H. Arendt, New York, 1966.
9. См: п. 251, прим. 1. В июле 1966 г. Я. снова написал небольшой отзыв, в котором особое внимание обращал на то, что крайне вероятно, что Х. А. смогла бы защитить работу:
«Госпожа профессор доктор Ханна Арендт-Блюхер попросила меня в дополнение к моему свидетельству от 9 ноября 1955 года написать о правилах защиты докторских диссертаций, принятых в 1933 году, как и о процедуре ее собственной защиты. По этому поводу я хочу заявить: