Дорогой Почтеннейший
Это письмо – не письмо, но улаживание «дел». Все пришло: «Психопатология», дарственная на права для меня и дарственная на права по «Вопросу о виновности» для Dial Press. Последние письма я сразу отправила в Dial Press, но пока не получила ответа: они продолжают разбираться с американскими ведомствами. «Психопатология» – выдающаяся книга, воодушевляющая в своей аналитической рассудительности. Я передала ее в Dial Press, не успев подробно с ней ознакомиться, чтобы не терять время, и сказала им, что вместе с «Психологией мировоззрений»1 эта книга излагает уникальную «Психологию», в которой содержится все, что может быть сказано на эту тему. Пока не получила ответа, но уже нашла других заинтересованных издателей. Герман Брох был очень оскорблен, что не смог сразу ее одолжить, и предложил Princeton University Press, если Dial откажет. (Я должна была сперва предложить ее Dial, чувствовала себя обязанной.) Другая возможность: Houghton Mifflin в Бостоне, одно из старейших издательств в стране, с которым я как раз заключила договор на книгу об империализме.
Я получила женевское письмо2. Надеюсь, и Вы получили мой ответ.
Очень рада за Ламберта Шнайдера. Но у меня есть одна просьба, надеюсь, она не покажется Вам embarrassing: Вы и без лишних слов знаете, что книга принадлежит Вам, и среди всех моих сочинений нет ни одного, которое было бы написано без мысли о Вас. Я хотела бы заявить об этом публично, желательно в предисловии, которое могло бы быть адресованным Вам письмом. Если это не то, чего Вы хотите, то в форме простого посвящения. Если Вы не хотите и этого – поверьте, Вы можете совершенно спокойно мне об этом сообщить, – то все останется лишь между нами. Но мне кажется, предисловие я должна написать в любом случае. Собираюсь заняться этим в конце этого или в начале следующего месяца. Но снова возникла глупая трудность, по большому счету это незаконно: самостоятельная печать статей легальна, поскольку речь в любом случае идет о перепечатке. Дело с оригинальными текстами обстоит иначе – мне сказали, что у меня есть право передавать все, что я хочу. Но имеет ли такую возможность издатель? Но, пожалуйста, не беспокойтесь, Штернбергер все уладит. Я бы не стала об этом писать, если бы это напрямую не касалось Вас из-за посвящения.
Профессор МакГрат из Айовы: мне не писал, у него здесь хорошая репутация, возможно, я все-таки ему напишу, чтобы выяснить, где он хочет опубликовать «Идею университета».
То, что Вы пишете о положительном политическом обращении, меня не удивило. Я не хотела никого критиковать. Мсье пытался предпринять нечто подобное в эмиграции сразу после капитуляции, но ему не удалось собрать необходимые нееврейские подписи. Единственным немцем, который на сто процентов был готов принять в этом участие, был прежний друг Тротта, Хассо фон Зеебах, который в этом месяце возвращается в Германию и, возможно, когда-нибудь появится и в Гейдельберге. Он был университетским товарищем Адама фон Тротта3 и был с ним очень дружен, даже накануне и во время войны, когда его политические взгляды были весьма далеки от взглядов фон Тротта. Ваши слова, опровергающие мои замечания о поступках нацистов, находящихся «по ту сторону преступления и невиновности», отчасти меня убедили, то есть я полностью осознаю, что мои идеи в том виде, в котором они изложены сейчас, действительно находятся в опасной близости к идее «сатанинского величия», которую я, как и Вы, полностью отвергаю. Неужели нет разницы между человеком, задумавшим убийство своей старой тетушки, и теми, кто без очевидно рассчитанной выгоды (депортации весьма неблагоприятно сказались на ведении войны) возводит фабрики по производству трупов. Достоверно одно: необходимо бороться с любыми зарождающимися мифами ужаса, и до тех пор, пока я не избавлюсь от подобных выражений, мне не удастся понять и сам процесс. Возможно, за всем этим стоит лишь то, что индивиды не убивают индивидов из человеческих соображений, но предпринимают попытку уничтожить само представление о человеке.
Ваш почерк: читаю бегло! Пишу, поскольку Вы упоминаете об этом в каждом письме.
Прошу прощения за это письмо. Я очень устала и понимаю, что отложу его на несколько дней, если не закончу прямо сейчас. А этого я не хочу.
Мне о многом хочется написать, а еще больше рассказать. Но пора заканчивать. В январе все наладится, по крайней мере, я каждый день убеждаю себя в этом. Хотя бы закончится преподавательская деятельность4, которая все же приносила мне немало удовольствия. Дела с издательством в некоторой степени улажены, так что можно снова заняться рутиной.
От всего сердца
Ваша Ханна
Только что увидела Ваш вопрос, еврейка я или немка. Честно говоря, лично для меня это не имеет никакого значения. Решение, предложенное Гейне, к сожалению, уже не работает. Это решение властелина грез. Но, несмотря ни на что, все-таки это уже не так важно. Я хочу сказать: в вопросах политики я всегда буду говорить от имени евреев, пока обстоятельства вынуждают меня заявлять о своей национальности. Мне проще, чем Вашей жене, ведь я дальше от всех особых обстоятельств и никогда не чувствовала себя «словно немка», спонтанно или по настоянию. Все, что осталось, – язык, важность которого осознаешь лишь когда скорее неволей, чем добровольно вынужден говорить и писать на других языках. Разве этого не достаточно?
1. Jaspers K. Psychologie der Weltanschauungen. Belin, 1919.
2. См. п. 46, прим. 2.
3. Адам фон Тротт цу Зольц (1909–1944), немецкий дипломат, по обвинению от 20 июля был приговорен к смерти и казнен.
4. См. п. 31, прим. 10.
51. Карл Ясперс Ханне АрендтГейдельберг, 28 декабря 1946
Дорогая и почтенная!
Органы управления американской военной администрации (отдел расследований и обеспечения правопорядка) обращает мое внимание на то, что в соответствии с законом № 53 я не имею права передавать за рубеж права на перевод своих сочинений без соответствующего разрешения. Поэтому я, к своему сожалению, вынужден отозвать переданную Вам дарственную на права на перевод моих сочинений о вопросах виновности.
Практически мне вряд ли удастся чего-то добиться. Я с трудом могу заполнить выданный мне формуляр, так как перечисленные в нем вопросы совершенно не касаются моей темы. И я слышал, что ответа на подобный запрос придется ждать, вероятно, полгода и скорее всего он будет отрицательным.
Остается только одно: Вы или издательство Dial Press должны подать заявку на получение разрешения на печать переводов моих сочинений. Если от меня требуется какое-то решение или ответ, я соглашусь со всем. Так как право на перевод принадлежит исключительно мне, а не издательству, я могу распоряжаться им по своей воле, если могу. Но кто-то с той стороны должен взять инициативу в свои руки, чтобы все получилось. К сожалению, я ничего не могу поделать.
Напишу вскоре. Как раз начались рождественские каникулы.
С наилучшими пожеланиями
Карл Ясперс
52. Карл Ясперс Ханне АрендтГейдельберг, 8 января 1947
Дорогая и уважаемая Ханна!
Вы вряд ли можете представить, как обрадовало меня Ваше желание посвятить мне предисловие Вашей книги! В этом причудливом мире, в котором так часто мы чувствуем себя лишь куклами – как в положительном, так и в отрицательном смысле, – которых по мере необходимости вытаскивают или бросают в ящик, в мире, в котором мы никогда не присутствуем лично, любое общественное мнение неизбежно – и не из тщеславия – со временем воспринимается с растущим безразличием, в этом мире тем ценнее одобрительный оклик немногих, чье мнение по-прежнему важно, тем дороже дружба единственных, чье признание поддерживает уверенность в себе. И поскольку мы живем в тесном социальном кругу, в котором есть предполагаемые, неизвестные друзья, публичное выражение привязанности так благотворно, когда человек находит то, чего жаждет сам. Поэтому я так рад Вашему намерению и от всего сердца благодарю Вас. Не знаю, о чем Вы хотите написать, но совершенно уверен, что меня удовлетворит каждая фраза.
Вынужден отправить в приложении письмо1 делового характера. Я, ничего не подозревая, очевидно преступил закон и на ближайшее время вынужден отозвать дарственную. Надеюсь, Вам удастся добиться права ее оформить. Интеллектуальное сообщение наверняка вскоре возобновиться. Для меня, конечно, важнее всего перевод как таковой.
«Немецким» – на деле остается лишь язык, в этом я с Вами соглашусь, но это очень много, и если в грядущие столетия в мире еще будут говорить или писать по-немецки – это будет великим достижением. Конечно, все уже не так. Все определяется тем, победит ли наконец принцип свободы или вместо мирового порядка в форме диктатуры воцарится мировая империя. Как несущественны сегодня стали «нации» и все же их крики в авангарде открытой и видимой политики.
В этом семестре я продолжаю читать о Германии – полагаю, в последний раз. В следующем семестре2 хочу заняться античной философией (в Китае, Индии и Греции), весьма заносчивая идея, учитывая мою зависимость от переводов в азиатских странах. Я хотел бы продемонстрировать в преподавании то, что во времена нацизма приносило мне пользу, как воспоминания об общечеловеческом фундаменте в целом. Китай для меня – если позволите столь утрированное и безрассудное выражение – почти вторая родина.
У нас все хорошо. Но здесь это почти противоестественно. С наступлением морозов выяснилось, что у нас почти нет запасов угля. Реки замерзают, локомотивы выходят из строя и все реже поддаются ремонту, новые не производятся. Промышленность внезапно рушится из-за нехватки угля. Последние три дня работа остановилась и у Ламберта Шнайдера. Двенадцатый выпуск3 готов наполовину, в одночасье все замерло. Кажется, морозы могут затянуться. При этом у нас остались последние прошлогодние запасы угля – поскольку мы экономили еще во времена Гитлера и кутались в одеяла. Сейчас в комнате +11 C˚, на улице –6˚. Те, у кого ничего нет, подвержены серьезной опасности – и их множество.