Мы уже с нетерпением ждем «Логику». Что это за книжка, над которой идет работа сейчас? Как радостно видеть, как много и продуктивно Вы работаете, несмотря на напряжение.
Еще раз просматриваю Ваше письмо: новость о 5000 возвращенцах из Палестины15 была поддельной: Еврейское агентство16 полагает, их было всего 50. Они легко превратятся в 500.
Всего хорошего, с сердечным приветом
Ваша
Ханна
1. Договор с Dial Press о переводе «Вопроса о виновности».
2. Письмо лондонского издательского дома Secker and Warburg от 6 марта 1947 г. с вопросом о возможной публикации «Вопроса о виновности» в Англии.
3. Письмо от Г. Вейля Х. А. от 19 марта 1947 г. о различных трудах Я.
4. Текст не был приложен к письму (см. п. 56). Также в последствии не был включен в англоязычное издание.
5. Эрнст Ландсберг (1860–1927) – историк немецкого права, с 1899 г. – профессор Боннского университета.
6. Пауль Людвиг Ландсберг (1901–1944) – немецкий философ.
7. Письмо от Гертруды Я. Х. А. от 23 февраля 1947 г. Нижеследующее адресовано Гертруде Я.
8. Хассо фон Зеебах.
9. Людвиг Б. Лефебр в то время находился на службе в американских оккупационных войсках, позже работал психотерапевтом в Сан-Франциско.
10. Пауль Арендт (1873–1913) – инженер.
11. Мартин Беервальд (1869–1913) – коммерсант.
12. Клара Беервальд (1900–1931) – фармацевт.
13. Ева Беервальд (1902–1988) – ортодонт.
14. См. п. 34, прим. 9.
15. Приписка от Гертруды Я. Х. А. в письме от 23 февраля 1947 г.
16. Основанная в 1929 г. общественная организация, официально представлявшая евреев, защищавших экономические, социальные и другие сферы интересов еврейского населения перед палестинским правительством.
56. Карл Ясперс Ханне АрендтГейдельберг, 19 апреля 1947
Дорогая и уважаемая Ханна!
Снова вечер – довольно бессмысленное время несмотря на «каникулы», устроенные университетским руководством, – и снова я пишу Вам очень уставшим, если вовсе смогу что-то написать. Поэтому прошу простить меня, если письмо выйдет тусклым и деловым.
В первую очередь благодарю за известия о «Вопросе о виновности» и профессоре Вейле. Я счастлив. Но мне следует отправить Вам копию письма, в котором мне запрещают передавать права на перевод. Дела, имевшие место до получения письма, уже завершены, но новые соглашения я заключать не могу, пока у меня не будет лицензии, которую я фактически не могу получить, что стало вновь очевидно после очередной консультации в Рейхсбанке, который я посетил несколько дней назад. Доклад Вейля я пока не получил. Ваше решение по этому поводу кажется мне изначально верным. Об этом нет смысла писать далее.
Книга Броха – «Смерть Вергилия» – пришла несколько дней назад. Благодарю Вас! Моя жена уже читает – я пока не добрался.
Сразу по многим причинам я принял приглашение прочитать лекции в Базеле в последние две недели семестра1 – для них мне, разумеется, придется подготовить что-то новое. Я размышляю над темой «философской веры», или она кажется невозможной сама по себе?
Теперь о госпоже Вирусовски: как прекрасно было бы, если бы она приехала! Мой коллега, историк Средневековья, профессор Эрнст2 (его лекция3 опубликована вместе с моим «живущим духом университета»), стоило мне назвать ее имя, сразу очень заинтересовался, хотя и не знаком с ней лично, но читал некоторые ее работы, о которых тут же мне рассказал. Я прикладываю его письмо госпоже Вирусовски. Наша идея состоит в следующем: если госпожа Вирусовски решится приехать в Германию, в Гейдельберг, она непременно должна нам об этом написать. Тогда мы подготовим заявление для учебной части, но невозможно сказать наверняка, будет ли оно одобрено. Только когда администрация даст свое согласие, в поездке будет смысл, поскольку госпожа Вирусовски в этом случае точно будет иметь твердую почву под ногами. Теперь надо оговориться: это не должностная ставка – администрация может отказать, но до сих пор никогда этого не делала – но мы не знаем, что произойдет, если после валютной реформы прекратятся нынешние спекуляции и все начнут беспощадно экономить. В Германии нет никакой стабильности.
Но госпоже Вирусовски нужен мой совет. Я не решусь его дать. Я могу лишь рассказать, как обстоят дела. О ситуации в мире и будущем Германии Вам известно гораздо лучше, чем нам: между двух держав, гласис4 двух сторон, свалка, на которую выбрасывают людей, не нужных в другом месте. Взгляд отсюда: Гейдельберг прекрасен, каждый день, проведенный в лучах этого весеннего солнца, на этих улицах, среди гор соблазняет обещанием прекрасного мира, восхитительной жизни. Но повсюду страшная толкотня. Два человека в комнате – это норма. Супружеская пара получает одну комнату. Студент не имеет права жить в одиночестве, только по двое (у одиноких рабочих и служащих, у так называемых трудящихся все иначе). Недостаток продовольствия невероятен. Без посылок жить невозможно (только голод, немощь и нетрудоспособность). Общение с ведомствами – «заносчивость властей» – крайне изнурительно, так что многие просто сдаются (мы с женой живем так хорошо потому, что у нас уже были квартира и имущество, а также благодаря моему «состоянию здоровья, положению в научном мире и в связи с политическим преследованием моей жены» мы пользуемся некоторыми привилегиями в рабочей сфере). Никому не известно, как ситуация будет складываться в дальнейшем.
На вопрос об антисемитизме я, удивительным образом, не могу ответить с полной уверенностью. Я сам, разумеется, никогда не слышу ничего антисемитского. Но говорят, что среди населения часто встречается привычный антисемитизм – бездумный, невежественный. Я никогда не считал «народ» антисемитским. Не состоялось ни одного спонтанного погрома, о которых так мечтали и безуспешно провоцировали нацисты. Но если Вы чувствительны, то в словах – не в поступках – слышится нечто абсурдное. И общее настроение, которые Вы выразили в вопросе «кого из нас ты убил?», для людей вроде моей жены неискоренимо, несмотря на то что она дружелюбна и приветлива с каждым встреченным ею немцем, стоит ей обменяться с ним парой слов.
Немецких евреев почти не осталось, кроме тех, что состоят в «смешанных браках». Но много евреев из Восточной Европы, таких разных, в целом не способствующих положительному отношению к евреям – поскольку они иногда аморальны (что понятно, после всех этих лет), почти всегда отчуждены – хотя время от времени и среди них можно встретить удивительно искренних, человечных евреев, что случается, однако, нечасто.
Если бы госпожа Вирусовски могла сохранить возможность вернуться в Америку, я без промедления посоветовал бы ей сперва остаться здесь на год и осмотреться. В нынешних – непредсказуемых – обстоятельствах такое решение рискованно. Возможно, по прибытию возникнет, по выражению Х. ф. Зеебаха, ощущение «западни». Единственное положительное обстоятельство заключается в том, что есть молодежь, пусть и в меньшинстве, которая нуждается в образовании, несокрушимая, благодарная, устремленная к жизни ума. Тот, кто страстно мечтает преподавать, может узнать много нового.
Что касается университета, то в Германии все направлено против него: партии, правительства, профсоюзы, городские советы и т. д. – ресентимент, направленный против высших учебных заведений. Но пока мы справляемся. У нас в Гейдельберге есть книги. В университете множество студентов – более 4000. Аудиторий хватает, хоть они и тесны. Новое здание ректората все еще занято американской армией. Для солдат: «Информация и образование», кроме того есть и аудитории для детей американцев, которых на автобусах привозят сюда из самых отдаленных регионов.
Но я могу продолжать еще очень долго. Госпожа Вирусовски, если ей угодно, может обо всем спросить.
Если она остановит свой выбор на Гейдельберге и сообщит об этом, мы подадим заявку. После этого она должна дождаться решения в Америке. Я надеюсь, положительного, поскольку в подобных случаях правительство готово помочь из политических соображений.
Пожалуйста, передайте привет профессору Вейлю, меня невероятно обрадовали его добрые слова о моей «Идее университета».
Сердечный привет и вечная благодарность!
Ваш Карл Ясперс
1. Я. получил приглашение прочитать курс лекций в Базеле еще в 1946 г. В то время он отказал, поскольку уже принял приглашение к участию в Международном съезде в Женеве. Независимый научный фонд и философско-исторический факультет Базельского университета отправили повторное приглашение в 1947 г. На этот раз Я. согласился. Курс лекций был прочитан в июле 1947 г.
2. Фритц Эрнст (1905–1963) – историк. С 1937 г. профессор новой и новейшей истории в Гейдельберге. После войны Эрнст играл важнейшую роль в восстановлении Гейдельбергского университета. Поэтому поддерживал тесный контакт с Я.
3. Ernst F. Vom Studieren – Jaspers K., Ernst F: Vom lebendigen Geist der Universität und vom Studieren, Heidelberg, 1946, p. 41–62.
4. Насыпная стена, которая должна защищать от нападения, здесь, очевидно, в значении «свободный сектор обстрела».
57. Ханна Арендт Карлу Ясперсу3–4 мая 1947
3 мая 1947
Дорогой Почтеннейший,
Прилагаю к письму исправленные страницы «Посвящения»1. Надеюсь, наш дорогой Ламберт Шнайдер будет терпелив. Вы были совершенно правы, и я постфактум, но только постфактум, была удивлена и раздосадована, что мы здесь не уловили и не заметили этот провокационный тон. Конечно, как раз потому, что это и есть апология, я больше (слишком много) думала об окружающих меня здесь людях и, так или иначе, писала, находясь под этим давлением. Глупо отрицать, что это все же «оправдание», и я расстроена, что оно расстраивает Вас. Ведь я не могу этого изменить: ничего не объяснить было бы, на мой взгляд, высокомерно, а каждое объяснение таит в себе зерно оправдания. Тогда мне показалось уместнее, понятнее и точнее написать «оправдание». Помимо этого, я искренне верю (скажите, если я заблуждаюсь), что не только для моих еврейских друзей, но и для Германии оправдание необходимо. До сих пор, насколько мне известно, евреи в Германии могут публиковаться только если они покорно соглашаются быть немцами-антифашистами. То есть делают вид, будто с 1932 года ничего не изменилось. С другой стороны, в Германии, насколько я могу судить, боязливо избегают разговоров о еврейском вопросе, на что, безусловно, есть свои причины. Иными словами,