ром, также поддерживал идеи о немецком политическом величии, считая при этом Швейцарию и Голландию немецкими, что, к счастью, не подвергало их политическим рискам и предоставляло «немецкому» возможность существования, находившуюся под угрозой в Германской империи (например, в 1914-м). Тот факт, что эта Германская империя не только не рухнула, но и уничтожила «немецкость», представив ее преступной чертой, не упраздняет другую возможность, относящуюся к нашим благородным воспоминаниям (от Фрайхера фом Штайна2 до Макса Вебера). Но ослепленные этой возможностью, мы серьезно ее переоценили. Только во времена национал-социализма я понял, что моральное бедствие началось еще в 1860-е, и увидел облик некоторых до того высоко ценимых умов: уже тогда все было так же, как теперь, словно плебейские восстания XIII века прикидывались национальными. Но я увлекся… Как обрести себя без твердой почвы под ногами нам еще предстоит узнать. Теперь и впредь суша – место, где встречаются «Нои», поэтому я так рад общению с Вами.
Вы говорите о предисловии как «неподходящем» и «несвоевременном» – я должен смириться с этим, потому что молчал во времена нацизма и в то же время хочу надеяться, что Вы говорите об этом не всерьез, ведь гестапо еще не стоит у дверей, а угроза далека. Похожим образом меня заклинают молчать мои шурины (особенно голландец3). Но это последние остатки «подозрений», которые и я в конце концов заслужил. Но я не готов поверить, что Вы действительно о них думаете.
То, что Вы пишете в отношении процента «убийц», я считаю верным, даже от общей массы населения. Несмотря ни на что: я не знаю, кто «немцы» сегодня, масса людей в своих внешних проявлениях и манере выражаться – лишь проявление «привычки», привитой воспитанием и обстоятельствами. Они ничего не знают о самих себе и повторяют сказанное другими.
Лекция Вейля о немецких университетах показалась мне выдающейся.
Я отвечаю не на все вопросы Вашего письма: могу лишь Вас поблагодарить.
Заканчиваю письмо только 18-го числа. Делаю все в глупой суете. В июле, возможно, лекции в качестве приглашенного лектора в Базеле, новый цикл лекций здесь, в Гейдельберге4. Иногда кажется, голова вот-вот взорвется. К тому же очень много того, что Вы называете «чепухой». Долго так продолжаться не может. Созерцательность и «леность» – источник всех удачных мыслей. Моя нынешняя жизнь грозит превратиться в «фабричную».
Сегодня занимался китайцем Мо-цзы5 (V в. до н. э.): фанатичный рационалист, утилитарист, монотеист и экономист-плановик (сегодня именуемый социалистом), человеколюбие как принцип, но сам он лишен человеколюбия, жестокий аскетичный устроитель мира: принудительно насаждает человеколюбие. Знакомая история. Меня захватывает китайская духовная борьба того созидательного столетия. Не Мо-цзы, но по истине великие мыслители того времени были мне утешением с 1937-го: человечество произошло от одного корня. Там, в Китае, существовала чистейшая, непринужденная человечность. Затем, в конце III века пришел Цинь Шихуанди6, китайский Гитлер (если это не слишком серьезное оскорбление для этого все-таки великого китайца). Можно ознакомиться с речью одного министра этого деспота в свидетельствах одного китайского историка приблизительно 100 г. н. э. во французском переводе7: точно Геббельс. И вскоре наступил конец эпохи великих созидательных мыслителей. Конечно, все еще оставались образованные ученые, необходимые для государственных нужд, и скептики – вот подготовка к лекции.
На семинаре: Кант8. Уже два превосходных реферата. Страстно рассудительная молодежь со склонностью к изучению Канта: докладчиками были химик и математик.
С сердечным приветом,
Всегда Ваш, К. Ясперс
Должен ли я отправить Вам Вашу диссертацию9? У меня по случайности оказалось два экземпляра, и я подумал, что у Вас вероятно не осталось ни одного.
Отправляю Вам сборник стихов Хаусхофера10 (сын «геополитика» и национал-социалиста Хаусхофера11). Он меня тронул.
1. См. п. 22–24 и п. 59.
2. Карл Фрайхер фом Штайн цум Альтенштайн (1770–1840) – прусский государственный деятель.
3. Эрнст Майер.
4. См. п. 52, прим. 2.
5. Мо-цзы (479–381 гг. до н. э.) – китайский философ и этик, в некоторых источниках считается основателем религиозного учения, широко распространенного в Древнем Китае.
6. Цинь Шихуанди, первый китайский император, время правления: с 221 по 210/206 г. до н. э; создал первое централистско-бюрократическое единое государство Китая, название государства Китай происходит от имени его династии.
7. Речь идет о: Granet M. La civilisation chinoise. La vie publique et la vie privee. Paris, 1929, p. 55, 114.
8. В летнем семестре 1947 г. Я. вел семинар о «Критике чистого разума» Канта.
9. См. п. 10, прим. 1.
10. Альбрехт Хаусхофер (1903–1945) – лирик и драматург. В 1946 г. были выпущены его «Моабитские сонеты», написанные в тюрьме. В 1945 г. арестован гестапо из-за связи с движением Сопротивления и расстрелян.
11. Карл Хаусхофер (1869–1946) – генерал-майор Баварии, с 1921 по 1939 г. профессор географии в Мюнхене, основоположник геополитики Германии.
59. Ханна Арендт Карлу Ясперсу30 июня 1947
Дорогой Почтеннейший,
Какое страшное недоразумение. Писать письма – опасное хулиганство. (Видите, я снова преувеличиваю.) Нет, я ничего не имела в виду, говоря о «прямо сейчас несвоевременном», кроме того, что я, во-первых, боюсь, что не могу справедливо оценить положение дел в Германии, и знаю лишь, что еще не перевелись представители власти, которые предпочитают отвечать на доводы с помощью револьверов. И во-вторых, я верю в своевременное и несвоевременное в политике, как и Вы: и в этом действительно нет никакого оппортунизма.
О Вашем молчании: я всегда относилась к нему с уважением, даже в 1933-м, когда в течение нескольких месяцев ослепления еще полагала, что Вы могли бы помочь, если бы не молчали. Возможно, Вы припоминаете: в апреле 1933-го Вы были в Берлине, я задала Вам прямой вопрос и получила прямой ответ. Пожалуйста, поверьте, не существует «остатков», как и «подозрений», их точно нет и у Ваших шуринов. Скорее всего, они тоже просто боятся. Мы довольно трусливый народ. Если бы сейчас Вы могли ответить, что прекрасно стреляете, как американский шериф, который может молниеносно выстрелить сквозь брючный карман, все было бы хорошо.
Благодарю Вас за сборник Хаусхофера, который меня тоже весьма тронул. Если бы у Вас получилось прислать мне экземпляр диссертации, было бы чудесно. У меня остался один, который в Париже, в предвкушении путешествия по морю, я уронила в ванну, так что выглядит он соответствующе. Кроме того, я то и дело получаю запросы из университетских библиотек.
Но позвольте вернуться к еврейскому вопросу. Я хорошо осознаю разницу между нами, из-за которой Вы однажды сказали (или написали), что все мы были в одной лодке. Я уже не помню, ответила ли или только подумала, что с Гитлером в роли капитана (это было до 1933-го) мы, евреи, не сидели бы в той же лодке. Но и это было неверно, поскольку в подобных условиях Вам бы тоже не нашлось в ней места, в лучшем случае в роли заключенного. В условиях свободы каждый должен иметь право самостоятельно решать, кем бы он хотел быть: немцем, евреем или кем угодно еще. В безнациональной республике, как в Соединенных Штатах, где национальность и государство не равны друг другу, это в той или иной степени становится вопросом исключительно социального или культурного значения, бессмысленного в политическом отношении. (Например, так называемый антисемитизм здесь носит исключительно социальный характер, те же люди, что никогда не станут жить в одной гостинце с евреем, будут возмущены и удивлены, если их еврейские сограждане окажутся лишены права голоса. Конечно, все может измениться, но пока дела обстоят именно так.) В национально-государственной системе Европы все гораздо сложнее, но, боже мой, если немец говорит, что он скорее был бы итальянцем или vice versa, и поступает в соответствии с этим, – почему нет?
Если немецкие евреи больше не хотят быть немцами, безусловно, нас нельзя в этом упрекать, но, конечно, это выглядит немного странно. Но тем самым они хотят сказать, что не собираются разделять политическую ответственность Германии, и в этом они снова правы. Сам по себе этот факт уже имеет определяющее значение. Понимаете, и для меня, и для многих других сегодня уже совершенно естественно, открыв газету, в первую очередь проверить, что творится в Палестине – хотя я вовсе не собираюсь туда отправляться и почти полностью убеждена, что там все пойдет наперекосяк.
Я бы хотела такого (недостижимого сегодня) изменения обстоятельств, при котором каждый смог бы выбирать, где ему реализовать свою политическую ответственность и в условиях какой культурной традиции он чувствует себя лучше всего. Вместе с этим наконец закончатся и повсеместные генеалогические исследования.
На мой взгляд, прямо сейчас важнее всего не переоценить такие вопросы, поскольку иначе все снова забудут, что вполне возможно это – потоп, во время которого лучше нигде не чувствовать себя как дома, не полагаться ни на один народ, так как в одно мгновение он может превратиться в массу и стать слепым орудием разрушения.
Мы с Мсье иногда возвращаемся к обсуждению еврейского вопроса, и если я оставляю его в покое, он возвращается к своим, как я их называю, ассимиляционным корням. И в сфере исключительно частного я с радостью признаю, что невероятно трудно понять, почему господин или госпожа Такие-то перестали быть немцами, если совершенно очевидно, что они ими являются.
Хелена Вирусовски написала Вам лично после долгого вечера у меня. Вы очень обрадовали ее своим дружелюбным письмом, я была счастлива, поскольку совершенно неважно, какое решение она примет, такое письмо было необходимо ей как хлеб. Она никогда не устроится в этой стране и не сможет быть по-настоящему счастлива, но несмотря на это, для нее вернуться сложнее, потому что она идентифицировала себя с Германией и раньше и ее реакция на происходящее куда острее, прежде всего потому, что в области политики она страшно наивна.