8. Jaspers K. Zu Nietzsches Bedeutung in der Geschichte der Philosophie // Neue Rundschau, 1950, vol. 61, p. 346–358.
103. Ханна Арендт Гертруде и Карлу ЯсперсМаномет, Массачусетс, 11 июля 1950
Дорогие, дорогие друзья,
Получите ли вы это письмо еще в Базеле? Я получила ваше, перед тем как отправиться на каникулы, оно согрело душу и помогло мне выбраться из поглотившей меня тоски. Мы добрались благополучно. Озеро, дюны, лес, немного напоминает побережье Самбии1, на котором я выросла. Особенно чудесны озера. Мы в компании наших американских друзей, юного литературоведа, очень одаренного молодого человека русско-еврейского происхождения, – со свойственной им открытостью и теплотой. Его имя (на случай если он когда-нибудь окажется в Европе и выучит немецкий) – Альфред Кейзин. Он очень помог мне с английским в работе над книгой и продолжает помогать с корректурой.
Из издательства сообщили, что книга Рюстова уже отправлена, но мы ее пока не получили. Почта из Нью-Йорка идет сюда столько же, сколько почта из Европы в Нью-Йорк. Ваше описание просто чудесно, я вдруг представила вас, в вашей комнате, словно во плоти. Обычно, когда я (очень часто) вспоминаю о вас, я представляю в первую очередь лестничный пролет, на котором стоим мы втроем: я чуть выше, а вы вдвоем на первом этаже, внизу, и так мы и беседуем. Вот что мне недавно приснилось. Разговор был восхитительным.
Что вы думаете о Гейдельберге? Мне очень любопытно. Конечно, у меня здесь много работы, но есть время и на купание, и на прогулки. Вычитка корректуры отвратительна – ужасная скука. Я нашла в «Логике» новый эпиграф, не тот, о котором писала Вам раньше. «Не подчиняться власти прошедшего или грядущего. Все определяет положение в настоящем»2. Эта фраза поразила меня в самое сердце, поэтому я хочу ее позаимствовать.
Между тем написал Пешке: Merkur, кажется, действительно на грани банкротства, но пока ничего не решено. Deutsche Verlagsanstalt уже заключили сделку с Harcourt, Brace, очевидно, уже несколько месяцев назад. Я об этом ничего не знала. Различные отделения разделены на крупные издательские дома, и одно даже и не подозревает о существовании другого. Но меня это совершенно ни к чему не обязывает. Говоря о «возвращении в руки прежнего владельца», Вы имеете в виду, что издательством управляют мошенники? Должна ли я дать обратный ход и лучше обратиться к Пиперу? Посоветуйте что-нибудь. Чтобы ориентироваться в современной Германии необходимо пройти целый учебный курс, если не успеваешь идти за прогрессом по пятам.
Я счастлива, что все сложилось удачно с братом и Голландией, а также потому, что все миновало и Вы в добром здравии вернулись в Базель3. Что в Европе говорят о событиях в Корее4? Санкт-Мориц, конечно, прекрасен. Возможно, получится что-то устроить следующим летом. Разумеется, все решают деньги, о которых моя мать всегда говорила, что для нас это не имеет никакого значения, это сущая мелочь. Мсье передает сердечный привет, слышу, как он играет в настольный теннис, и впервые вижу пробудившееся в нем тщеславие. Забавно видеть, как он старается. Зимой он будет читать лекции в Новой школе5, под Вашим влиянием, после того как этой зимой он прочитал несколько публичных докладов, которые наделали много шума.
Всего наилучшего, take good care of yourselves, по-немецки (или по-еврейски?): будьте здоровы и примите самые теплые пожелания.
Ваша Ханна
1. Восточнопрусский остров в Балтийском море.
2. Jaspers K. Philosophische Logik. Erster Band: Von der Wahrheit. München, 1958, p. 25.
3. Пассаж относится к дополнению Гертруды Я. к п. 102, в котором она сообщает, что побывала в Голландии, где встретилась с младшим из своих братьев (Фрицом Майером), приехавшим из Палестины.
4. 25 июня 1950 г. северокорейские войска перешли границу с Южной Кореей, что стало началом Корейской войны (1950–1953).
5. Речь идет о Новой школе социальных исследований в Нью-Йорке, см. п. 31, прим. 11.
104. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 19 августа 1950
Дорогая Ханна!
Вы имеете полное право быть недовольной моим продолжительным молчанием, я ни разу даже не передал привет! Никакие извинения не помогут. Но, возможно, я мог бы упомянуть о невероятном напряжении, с которым оказались связаны Гейдельбергские лекции (несколько дней назад ушедшие в печать). Я начал писать их 13 июля. Затем мы отправились в Гейдельберг. Это стоило того. Старые друзья, прекрасный город, сдержанные коллеги, преданные мне студенты: актовый зал никогда не был так полон, не было ни одного свободного места, топать запретили из-за опасности обвала, входные двери университета были заперты, сотни ушли ни с чем. Затем около 25 откликов на состоявшийся по завершении коллоквиум, некоторые из них весьма серьезные. Немецкие студенты! Их так много, хоть они и в меньшинстве! Лица сильно отличаются от тех, что я видел три года назад: заинтересованные, никаких масок, никакого напряжения, прекрасные, светлые юноши и девушки. Я был весьма тронут. И все же мы с радостью вернулись в Базель. Меня сильно поддерживает воздух мирового гражданства. Отсутствие опоры и чуждость нашего бытия кажутся мне настоящими и естественными. Студенты могут приехать и в Базель. Немецким студентам доступна валюта. Они могут прочитать мои тексты, если захотят. Я не чувствую вины за то, что покинул Германию, и за то, что не стремлюсь назад. Одна деталь: я – член Гейдельбергской академии. Пока я был там, как раз состоялось одно заседание. Меня забыли пригласить. Верный признак того, насколько я им безразличен. Я им – сильнее, чем они мне!
Мы прекрасно провели время в компании семейства Вальц. Моя жена постоянно встречала людей, которые искренне, почти безмерно были счастливы ее видеть. Она была в приподнятом настроении, поскольку чувствовала, как сильно ее любит огромное количество людей, которые были с ней рядом во времена нацистов. Сердечность некоторых, например, хирурга Бауэра1 и его жены2 (когда Бауэр был ректором, в 1945 году, мы вместе занимались восстановлением университета), она выделяла среди остальных. Там сохранилось что-то от прежней солидарности. В остальном 1945–1946 годы забыты.
А теперь о Ваших письмах. Первое (от 25 июня) пересеклось с моим. Смерть Вашей подруги: мы хотели бы умереть так же спокойно – вот истинная связь с людьми, умение не скрыться от внешнего за оболочкой лжи. Но остаются разлука и тайна. Внезапно умер наш дорогой, любимый Шварбер3, директор библиотеки. И тоже в ясном сознании, попрощавшись со всей семьей. Я вижу, как это укрепило его связь с его оставшимися в живых родными. Мы с женой многое потеряли с его уходом. Я обязан ему своим назначением в Базеле.
Благодарю за копию слов Черчилля 1938 года. Помимо этого, должно быть и открытое письмо Гитлеру, в котором говорится примерно то же самое.
Merkur в безопасности еще на один год. Во времена нацистов я не слышал о Verlagsanstalt. Я без сомнения согласился бы у них публиковаться. Я упомянул Пипера только на тот случай, если Verlagsanstalt откажется. Хотя это маловероятно.
О переводе моей книги по истории в Лондоне я больше ничего не знаю. Если и Вам до сих пор ничего не пришло, я должен обратиться к ним с запросом.
Что касается войны: Ваша история о еврее и лающей собаке выражает самую суть. Мировая история прямо сейчас зависит от пары людей в Кремле. Никто не знает, хотят ли они развязать войну любой ценой, как Гитлер, или, в случае неудачи своего шантажа и блефа, в конце концов удовлетворятся половиной земного шара. Последнее, однако, учитывая исторический опыт, маловероятно, но, к сожалению, возможно: если Кремль решит, что война и для него будет слишком рискованной, и потому будет постоянно ее откладывать. Я не был бы так уверен в том, что война неизбежна. Но я, как и Вы, живу в тревоге, что она может начаться в любую минуту. В любом случае ситуация в Корее не так плоха. Если все идет к мировой войне, она разразится и без Кореи. Если нет, то американцам стоит понять, что одна лишь техника не сможет восстановить мировой порядок.
Полагаю, Вы прекрасно провели время посреди восхитительного пейзажа вместе с мужем и Вашем приятелем Альфредом Кейзином и теперь снова вернулись в Нью-Йорк. Надеюсь, корректура книги готова. И она выйдет уже зимой. Я с нетерпением жду – после прочтения последней главы и после Ваших рассказов, после полученного ранее фрагмента – невероятного успеха, но никогда невозможно узнать наверняка, поэтому я осторожен – из некоторой суеверности. Но уже горжусь Вами.
Я невероятно рад, что Вы выбрали эпиграф из моей «Логики». Каждая примета, связывающая Вас со мной, невероятно меня воодушевляет. Отрывок о «драконе»4 несомненно подходит гораздо лучше. Новый гораздо философичнее и убедительнее.
Через несколько дней мы отправляемся в Санкт-Мориц, с нетерпением ждем отличного отдыха – надеюсь, его ничто не омрачит.
Мы думаем о вас: о том, как в следующем году вы вдвоем посетите Европу, если…
Сердце моей жены гораздо лучше. Приступы случаются реже. Общее состояние не хуже, чем год назад. Она чувствует себя такой бодрой, что я должен удерживать ее от перенапряжения. Она как раз пакует наш чемодан!
Сердечный привет, также и Мсье
От нас обоих
Ваш Карл Ясперс
1. Карл Генрих Бауэр (1890–1978) – хирург, с 1933 г. профессор университета Бреслау, с 1943 г. – в Гейдельберге, первый ректор Гейдельбергского университета после войны, сыграл важнейшую роль в восстановлении университета, был близким другом Я.
2. Инга Бауэр, урожд. Фукс.
3. Карл Шварбер (1889–1950) – с 1935 г. директор университетской библиотеки Базеля.
4. Предположительно имеется в виду следующий пассаж: «Важнейший, судьбоносный вопрос для человечества – можно ли не стать драконом в битве с драконом и не утратить силу, необходимую для победы». (Jaspers K. Rechenschaft und Ausblick. 2. Aufl. Munchen, 1958, p. 324).