Это письмо Вы получите в Гейдельберге. Да, необычно. Надеюсь, Вам повезет с публикой. Там еще остались приличные люди. И город по-прежнему прекрасен, прекраснейший в Германии.
Жена – Вы спрашивали об этом – с трудом переносит жару, я в полном порядке, если не приходится работать. Во время затяжной жары я становлюсь ленивым и имею на это право. Но сегодня, к счастью, уже прохладнее.
Берлин: я не одобряю Вашу поездку. Сегодня писали: в центре города похищен юрист (из союза независимых юристов), преследователи не смогли остановить машину – русские уже открыли на границе недавно установленный шлагбаум и автомобилю удалось скрыться. Его похитили прямо на улице. Но Ласки будет счастлив, если Вы действительно приедете. Передайте ему привет, мы давно от него ничего не слышали.
Сердечно
Ваш Карл Ясперс
129. Карл Ясперс Генриху БлюхеруБазель, 21 июля 1952
Дорогой господин Блюхер!
Мы до сих пор так и не встретились и тем не менее кажется, словно Вы были здесь, у нас, вместе с Ханной1. Прежде Вы были лишь «Мсье», теперь Ханна часто говорит «Генрих». Правда, она не так много рассказывает о Вас, но Вы всегда с нами. И все же я кое-что узнал: о Ваших лекциях, Ваших методах работы, внешних обстоятельствах Вашей жизни. Когда я упомянул, что хотел бы в своих лекциях рассказать о четырех выдающихся (в мировой истории) персонах, она радостно воскликнула «точно как Генрих». Скрытая в них основополагающая идея кажется схожей, но разнятся имена. Помимо Сократа, Будды, Конфуция и Иисуса Вы говорите также о Аврааме и Моисее. Этих двоих я упоминал только касаясь темы библейского божественного промысла. Возможно, Вы правы, и их тоже стоит выделить на общем фоне. Я еще поразмыслю над этим. Я счастлив, что Вы считаете действительность Авраама достоверной. Такого не придумаешь специально.
Ханна, на мой взгляд, продолжает меняться на протяжении всех этих лет: ее ужасный гнев почти угас, она становится справедливой, толерантной по отношению к чуждому. Германия становится ей все безразличнее. Мне до этого пока далеко. Поэтому мы иногда вступаем в осознанное противоборство, не непримиримых «позиций», но скорее волнующего меня риторического мастерства в пространстве общих тем. Благодаря ей я лучше понимаю обстоятельства жизни современных литераторов и поэтов, ее ужасные стороны, на которые она не закрывает глаза, но понимает и самым выдающимся образом превращает в предмет исследования, озаряет своим любящим взглядом, иногда может заблуждаться, но само это заблуждение очаровательно.
Мы с женой хотели бы поблагодарить Вас за то, что Вы с такой легкостью разрешили ей остаться в Европе дольше. Мы надеемся прекрасно провести время в Санкт-Морице, за работой, отдыхом и разговорами, если будет желание и настроение.
Меня очень впечатлила разница, которую Ханна видит между высотами и низинами современной истории: в своей книге она выбрала низинный путь и потому ни слова о Марксе. Новая книга должна исследовать путь через вершины. Ее уважение к духу великих мыслителей не позволяет ей взять на себя ответственность за все зло, возникшее из той действительности, что стала предметом ее книги. Она предлагает восхитительный всеобъемлющий взгляд. Я не всегда с ней согласен. На идеях Маркса и его личности – с его раздражительностью, склонностью к насилию и диктаторской натурой, исполненной ненависти, – значение которых невозможно переоценить, на мой взгляд, лежит и ответственность за произошедшее. Я не могу испытывать к этому человеку ничего кроме ненависти (как к Лютеру и Фихте), к уникальной остроте его взгляда в той пусть и ограниченной, но невероятно влиятельной сфере действительности, к его навязчивому уму, который он использует для удовлетворения воли к справедливости, которая с самого начала была одновременно и стремлением к власти, и мстительностью. Маркс не использовал свою любовь и свою ненависть как органы познания, чтобы затем отложить их в долгий ящик, отказаться от них, разыграть их друг против друга, чтобы через самокритику достичь максимума истины, но поддался своей ненависти и следовал за ней во имя справедливости, поддавшись отвратительной иллюзии. Поэтому я вижу в нем извращение философии и чудовищную, губительную абсурдность. Мне очень любопытно, что с этим сделает Ханна. Я готов изменить свое мнение. И все же Маркс почти безукоризнен, «порядочный гражданин» в сравнении с писателями, которым Ханна не отказывает в уважении и терпимости, возможным, на мой взгляд, лишь в кабинете психиатра.
Надеюсь, жизнь не прервется до того, как мы сможем увидеться в Базеле. Когда-нибудь, я полагаю, робость, которая удерживает Вас вдали от Европы, пройдет – Вы еще достаточно молоды для путешествий.
Сердечный привет и всего наилучшего
Ваш
Карл Ясперс
1. Имеется в виду визит Х. А. в Базель в конце мая.
130. Карл Ясперс Ханне АрендтБазель, 24 июля 1952
Дорогая Ханна!
26-го мы отправимся в Санкт-Мориц. После 30 июля ждем Вас – к тому времени мы успеем немного отдохнуть – пару первых дней неизбежно придется провести в кровати, из-за высоты. С нетерпением ждем Вас. Пришлите телеграмму – если отправить письмо уже не получится – и сообщите, как обычно, о своем приезде.
Искренне благодарю за Мальро1! Чтение очень вдохновляющее, иллюстрации прекрасны. Немаловажный взгляд, гениальные наблюдения перемежаются с ассоциативными диалогами. Хочу продолжить чтение. Стоит того прежде всего из-за основополагающих взглядов на искусство. В этом большая доля его притягательности.
Россман писал из Гейдельберга о Вашей невероятно впечатляющей лекции и Вашей непревзойденной твердости во время дискуссии. Я был очень рад. Из-за Берлина я больше не беспокоюсь. Если Вы не будете выступать публично, а самолет не совершит экстренную посадку, вряд ли что-то случится. Но нет никаких сомнений в том, что Вы там – враг № 1 и о Вас знают. Кто так же хорошо, как и Вы, сумел разглядеть туза в рукаве? Возможно, старые коммунисты, но для них это не смертельно, ведь они до сих пор связаны. То, как Вы рассуждаете, находясь в другом, свободном, мире, – они, разумеется, не смогут простить Вам этот спокойный взгляд – несмотря на то что теперь у Вас есть американский паспорт.
До встречи! Сердечно
Ваш Карл Ясперс
1. Malraux A. Psychologie der Kunst. Das imaginäre Museum. Baden-Baden, 1949.
131. Ханна Арендт Гертруде и Карлу ЯсперсФранкфурт, 26 июля 1952
Дорогие, дорогие друзья
Благодарю за ваше милое, полное заботы письмо. В Берлин я действительно не поехала, все сложилось не сразу, и я решила, что это знак и лучше будет не лететь вовсе. Прямо сейчас не очень хочу прикладывать излишние усилия.
О Гейдельберге лично. Город пуст и лишен центра без вас. Это факт. Кое-что все же радует, кое-что огорчает. Я расскажу позже. Рюстов еще скучнее, чем я предполагала, но и гораздо дружелюбнее.
Вы получите письмо в Санкт-Морице, надеюсь, вы уже успели немного отдохнуть. Операция в Голландии1 завершена, надеюсь, все прошло удачно и вы можете вздохнуть с облегчением.
Я уже считаю дни, невероятно рада. Если я больше не получу от вас новостей и вас все устраивает, я приеду в Санкт-Мориц в четверг, 31-го, около половины восьмого и сразу возьму такси и направлюсь к вам. Я была в гостях у супруги др-а Вальца, какой прекрасный и энергичный человек!
Если вы хотите что-то еще сообщить, здесь я живу в Hotel am Zoo, Вальдшмидштр., 61/61а.
От всего сердца
Ваша Ханна
1. Намек на операцию, которую должен был перенести Эрнст Майер.
132. Генрих Блюхер Карлу ЯсперсуНью-Йорк, 5 августа 1952
Дорогой, уважаемый профессор Ясперс!
Я глубоко тронут, что Вам показалось, будто я нахожусь с Вами. В любом случае для меня сейчас это единственная возможность вновь оказаться в Европе.
Как бы тяжело это ни было, но я готов подождать возвращения Ханны1 еще немного, ради того, чтобы еще ненадолго предоставить вас друг другу. Я смотрю со стороны, и время, проведенное Вами, Вашей женой и Ханной совместно (как хорошо, когда слово так точно отражает суть), кажется мне семейным праздником родственных душ, и как уместен он в высоких горах, где жил и работал Ницше2.
Да, я тоже задумываюсь о том, чтобы поговорить о прообразах человека. Но к ним я не причисляю ни Моисея, ни Павла – Ханна, вероятно, ошиблась. Это выдающиеся государственные деятели, и их я отношу скорее к Солону, которому Вы в своем небольшом сочинении3 воздвигли настоящий мемориал – и изобразили его со всей непревзойденной мягкой силой – подобный вечным образам мертвых на греческих погребальных барельефах. Я пока не уверен по поводу Будды, несмотря на то что у него в определенном азиатском смысле много общего с Иисусом. Я склоняюсь к Конфуцию, а не к Лао-Цзы, который при подробном изучении все сильнее напоминает мне Сократа. И, разумеется, Иисус и Сократ. Авраам кажется мне уникальным. Отец рода человеческого, отец истории – для меня это не столь важно. Для меня он – отец человеческих возможностей и, возможно, человек, через благодетельное существование нашедший единого, то есть возможного Бога. Того, для кого Вы готовите бесконечный ритуал собственной трансценденции. Я придумал это определение возможного Бога и затем нашел Авраама, и все же обязан этим понятием именно ему.
Во время подготовки к курсу введения в философию я воспользовался Вашей книгой4 и убедился в том, что так долго твердил Ханне: Вы могли бы стать невероятно важны здесь, для молодых людей в Америке. Ваше образцовое различение науки и философии здесь необходимо, как хлеб насущный. У американцев хорошее чутье на предметный профессионализм, и они чувствуют, что это слова ученого и философа. Они вздыхают с облегчением, когда понимают, что кто-то заботится о чистоте обоих областей и испытывают благодарность, когда в руку им вкладывают меру, вооружившись которой они могут упразднить модернистскую вязкую кашу из псевдонаучных и псевдометафизических идеологий и мировоззрений. Помимо этого, они чувствуют, что имеют дело с либеральным – в лучшем смысле этого слова – мыслителем, и быстро проникаются к нему доверием. От немцев меня всегда отделяло то, что им никогда – за исключением пары выдающихся примеров – нет дела до свободы, и, приношу свои извинения, это отделяет от них и Вас. И именно поэтому Вы – немец, которого услышат в Америке.