Я хотел бы поучаствовать в Вашей работе, посвященной американской революции. Я лишь с трудом припоминаю ранние тексты. Больше всего меня поразил Гамильтон: эрудированный аристократ, отважный и, вероятно, заносчивый, государственный деятель, лишенный иллюзий, обладающий силой установить свой порядок в этом отвратительном мире. Джефферсон показался мне в гораздо большей степени американцем, в самом привычном смысле, несомненно выдающийся, исполненный усредненных добрых намерений, не лишенный хитрости, не лишенный иллюзий. Но, возможно, я запомнил все совершенно не верно. Замечательно изучать таких людей и видеть, чего они смогли добиться. Все это было возможно – это вдохновляет.
Вы достигли определенных высот и теперь выбираете лишь достойные Вас высокие материи и, конечно, Вы сохраните энергичность ума и точность выражений, не поддавшись опасным искушениям успеха.
Благодарю за книгу о палестинских беженцах2. Вы, очевидно, приняли в работе над ней определенное участие и заверили ее своим именем. Повествование и слог пришлись мне весьма по душе. Предложенное решение соответствует обстоятельствам: одну точку невозможно отделить от другой, целое представляет собой единство. Это многосоставное, но при этом простое, сконцентрированное, ясное исследование кажется мне подготовкой к моменту, когда арабы смогли бы заключить мир с Израилем. До этого оно, вероятно, могло бы быть фактором, способным подтолкнуть к миру разумных арабов, а неразумных среди евреев подтолкнуть к сговорчивости. Дух этого решения, как и должно быть в случае достойных политических мыслителей, – анализ конкретных обстоятельств с точки зрения чистого разума и человечности. Мы должны надеяться, что настанет момент, когда сможет воплотиться задуманное, и к его воплощению приближает как раз его анализ. Это прекрасный, основательный, великий документ. Вероятно, сначала он будет убедительнее для евреев, чем для арабов. Поскольку решающим моментом, без которого важнейшие способы решения теряют смысл, должно стать заключение мира.
Благодарю Вас и за другие известия об Израиле. Если Вы приедете и в следующем году, в первую очередь мне нужно будет расспросить Вас, в чем заключается, на Ваш взгляд, моя близорукость в отношении Израиля. Во время наших бесед в этот раз я, к сожалению, слишком быстро ушел от темы.
Мы снова погружены в покой философствования. Гертруда чувствует себя превосходно. Она с радостью проводит время с детьми из Голландии, и я радуюсь вместе с ней3. Рождество мы отпраздновали с ними, их матерью4 и Эллой.
Меня очень вдохновляет мнение Генриха о том, что я должен написать книгу о Германии. Пока не могу, потому что по-прежнему поглощен работой над «Великими философами». Если успею закончить второй том, то попробую поработать над книгой о Германии перед тем, как приступать к третьему. Вам хорошо известно: я не хочу политически аннексировать Швейцарию, но хотел бы аннексировать Ханну и ее мужа, хотя в его случае в этом нет серьезной необходимости. Гертруда уже захвачена, даже сильнее, чем мне бы того хотелось.
Сердечный привет вам обоим
Ваш Карл Ясперс
Прошу прощения за диктовку. В противном случаем письмо снова бы задержалось.
1. Arendt H. Die Ungarische Revolution und der totalitäre Imperialismus. München, 1958.
2. Предположительно: Brickner B. As Driven Sand. The Arab Refugees. New York, 1958.
3. См.: п. 190, прим. 5.
4. Мис Майер, урожд. Йорг.
235. Ханна Арендт Гертруде и Карлу Ясперс31 января 1959
Дорогие, дорогие друзья,
Ваша телеграмма1 прибыла за мной вслед из Принстона. (Я переезжаю только на следующей неделе, и, поскольку каждые выходные я по-прежнему провожу в Нью-Йорке, лучше всего продолжать писать на нью-йоркский адрес и игнорировать Принстон.) Да, премия Лессинга2, как раз когда Вы читаете лекции о нем в Колледже3. Вы и заварили эту кашу, предисловие к «Тоталитаризму» и потом Церковь Св. Павла4. Что поделать? Я чувствую, что мне все это не по плечу, голова кругом, так что я просто об этом не думаю. Иначе я бы, разумеется, написала Вам раньше. Я просто не хочу этим заниматься. Как Вы совершенно справедливо заметили, я «упряма». Вероятно, потому, что я, естественно, в ужасе перед Принстоном. И, конечно, меня невероятно пугают «известные дамы». Я не уверена, что смогу научиться быть «невозмутимой». Утешаю себя тем, что подобные явления в наше время живут весьма недолго, все пройдет.
Куда важнее, что моя венгерская брошюра пригодилась Вам на семинаре. Это настоящая честь, и я краснею от смущения, когда думаю об этом. Американская революция – мне кажется, Джефферсон был лучше, чем Вы думаете. Величайшая фигура, вероятно, Джон Адамс. Но в целом – что за компания! И как быстро рушится государство, если измерять его по его собственной мерке. Тем временем я остановилась на Французской революции. Есть что сказать по этому поводу, прежде всего о Робеспьере. Но лучше в другой раз.
Я завидую Вашему покою. Для нас недели накануне и сразу после Рождества всегда полны суматохи, в этот раз добавилась история с Принстоном – слишком много людей, слишком большой город и всегда куча дел. Генрих отметил шестидесятилетие, мы устроили настоящий праздник, с икрой и шампанским, провели вечер с друзьями. Все было прекрасно, и в этот раз он тоже был очень рад. Смешно наблюдать, как он поражен тому, что теперь ему действительно шестьдесят, он мыслит только десятилетиями, так что событие, можно сказать, произошло совершенно внезапно.
Особенно меня обрадовало такое счастливое письмо от дорогой и милой Гертруды5. Надеюсь, платок6 действительно Вас порадует. Я искала для Вас такой же кашемировый платок в Европе, но нигде не смогла его раздобыть, а потом неожиданно обнаружила его здесь. Он очень легкий и теплый и отлично подходит для поездок.
Снова наступает время обсудить европейские планы. Я писала в Гамбург, что не смогу приехать раньше осени, и мои собеседники оказались невероятно дружелюбны и отзывчивы. Как обстоят дела у Вас? Я скорее всего должна буду оказаться в Гамбурге в первой половине октября. Какое время подошло бы Вам? Раньше? Позже? После 25 сентября мне подойдут любые даты. Я была бы счастлива узнать о Ваших планах раньше, чем дам окончательный ответ.
От всего сердца
Ваша
Ханна
1. Телеграмма от 29 января 1959 г.:
«С огромной радостью мы только что узнали, дорогая Ханна, о присуждении премии Лессинга. Искренне Ваши
Гертруда, Карл Ясперс».
2. В 1959 г. Х. А. присуждена премия Лессинга города Гамбург.
3. В течение зимнего семестра 1958–1959 гг. Я. два часа в неделю читал лекции о «Побуждающих философах» (Лессинг, Кьеркегор, Ницше).
4. В Церкви Святого Павла (Франкфурт) проходит вручение премии мира немецких книготорговцев.
5. Имеется в виду письмо от Гертруды Я. Ханне Арендт от 6 января 1959 г.
6. Рождественский подарок Гертруде Я. от Ханны Арендт.
236. Ханна Арендт Гертруде и Карлу ЯсперсПринстон, 21 февраля 1959
Дорогие, дорогие друзья,
двойной день рождения, к тому же один из двух – восьмидесятый1, и я боюсь, что опоздала. Последний год, на мой взгляд, был прекрасным и богатым на события для вас обоих. Пусть все будет так еще многие, многие годы. Для меня он останется незабываемым, чистая гармония во франкфуртском обществе после недель, проведенных с вами, и невероятный финальный аккорд в Гейдельберге.
В моей медлительности виноват Принстон. Все так, как я и думала: важнее всего так называемые parties, на которых можно познакомиться с уймой новых людей, чьи лица крайне трудно запомнить, а имена – и вовсе невозможно. О студентах пока не успела составить полноценного впечатления, но то, что успело возникнуть, не очень положительное. К сожалению, всё вокруг его только подтверждает. Это последний из старых университетов, который прививает идеалы джентльменов, а к ним относится, помимо прочего, и то, что знать слишком много – неприлично. Под влиянием прогрессивного воспитания, которое, разумеется, проникло и в Принстон, возникает опасность, что от «не слишком много» вскоре не останется совершенно «ничего». Впервые в Америке я не могу не обращать внимания на классовые различия: в особенности между профессорами, которые по большому счету простые служащие, и господами студентами, которые собираются вскоре дозреть до выпуска и превратиться в спонсоров университета. К сожалению, я почти не общаюсь со студентами, но атмосфера царит повсюду. Мысль о том, что именно здесь мне предстоит рассуждать о понятии революции, невыразимо комична. Лучше и не придумаешь.
Генрих, с которым я созваниваюсь каждый день, как раз сказал, что рукопись «Атомной бомбы» пришла из Чикаго. К сожалению, эти выходные я не смогу провести в Нью-Йорке – как раз из-за пресловутых parties! – и смогу взглянуть на нее лишь в конце недели. Ральф Мангейм начал работу над «Великими философами» только в январе. Что поделать? Гораздо важнее, вероятно, то, что Курт Вольф покинет Америку весной и собирается обосноваться в Цюрихе. Но тем не менее он собирается сохранить издательство под своим контролем, удастся ли ему это – другой вопрос. Все это возможно благодаря фантастическому успеху Пастернака2, на котором издатели в самых разных странах зарабатывают баснословные деньги. Хотя это не то чтобы очень хорошая книга или по-настоящему выдающийся роман.
За исключением вечеринок, дела идут хорошо. У меня чудесный небольшой домик с двумя просторными комнатами для приглашенных профессоров без детей, все совсем новое, обставлено на деньги университета. Я первая и живу в настоящей роскоши. Глава департамента, мой так называемый босс, приятный и невероятно влиятельный господин, ему около 65, – только что заходил, чтобы передать мне механическую щетку для ковра. Нечто подобное попросту невозможно в Европе. Мы сразу ее опробовали. Он растворился с обещанием привезти пылесос. Я все бы отдала за возможность зайти к Вам хотя бы на часок и побеседовать с Вами, например, о Лессинге. Но снова приходится ждать, несмотря