<олкон>ского, ритмики. Кончалось так:
«Ритмика В<олконского> мне дорога, п. ч. она природна: в ней, если кто-нибудь и побывал, то не Белый, а — Бог». Крачковский уже в последнюю минуту, после 2-ой корректуры «исправляет»:
… «то, вероятно, только один Бог».
Хотела было поднять бурю, равнодушие читателя остановило. Черт с ним и с издателем!)
________
Живу далеко от станции, в поле, напоминает Россию. У нас, наконец, жаркое синее лето, весь воздух гудит от пчел. Где Вы и что Вы?
Пишите о своих писаниях, планах, возможностях и невозможностях.
Думаю о Вас всегда с нежностью.
МЦ.
Адр<ес>: Praha II Lazarska, 10
Rusky studentsky Komitet
— мне —
Прага, 11-го августа 1924 г.
Милый Гуль,
Месяца два назад я направила Вам письмо для Пастернака (заказным) и 20 крон на марки, — получили ли? А еще раньше — лично Вам — № «Воли России» с «Фениксом». Но Вы упорно молчите, — больны, недосуг или рассердились? А может быть — переехали? Но тогда бы Вам переслали. (Как странно: все строчки с заглавных букв!) Адрес мой на обороте был, и обратно ничего не пришло.
Я очень озабочена, — особенно письмом к Пастернаку, письмо было не житейское, важное. Известите меня хоть открыткой о судьбе его.
Держу в настоящее время корректуру своего «Мòлодца» (пражское из<дательст>во «Пламя») — по выходе (недели через три) пришлю. Но раньше хочу знать, где Вы и что Вы. Молчание ведь — стена, люблю их только развалинами.
_______
О себе: живу мирно и смирно, в Дольних Мокропсах (оцените название!) возле Праги. У нас здесь паром и солнечные часы. На наших воротах дата 1837 г.
Пишу большую вещь,[1268] — те мои поэмы кончены. Есть и новые стихи. Печатаюсь. Хотела бы издать свою новую книгу стихов (за два года за границей) в России. Если в какой-нибудь связи с Госиздатом — предложите.
Политического стиха ни одного.
Что Геликон? (Из<дательст>во.) Что другие берлинские? Прозу, кажется, пристроила. (Книги, даже самые мужественные — сплошь дочери. Издатели — женихи. И всегда неравные браки!)
Читали ли «Быт и Бытие» Волконского, посвященную мне? Хорошая книга. Он сейчас пишет роман.[1269]
_______
Как Вáши писания?
Словом, Гуль, отзовитесь. Мы с Вами, по нынешнему времени — старые знакомые. Шлю привет.
МЦ.
Мой надежный адрес:
Praha II. Lazarska ul., č.11
Rusky studentsky Komitet
— мне. —
ЦЕТЛИНОЙ М. С
Прага, 9-го нов<ого> января 1923 г.
Милая Мария Самойловна,
Очень жалею, что не получила Вашего первого письма, — будьте уверены, что ежели бы получила, ответила бы сразу. — У меня о Вас и о Михаиле Осиповиче[1270] самая добрая память. —
Жалею еще и потому, что у меня в данный час почти все стихи розданы: скоро выходит моя книга «Ремесло», а написанные после нее размещены по различным берлинским альманахам.[1271]
Посылаю Вам пока «Рассвет на рельсах». Если подойдут, очень просила бы известить.
Стихов у меня за последний год мало, пишу большие вещи.[1272]
Есть драматическая сценка «Метель», — в стихах: новогодняя ночь, харчевня, Богемия — и встреча в этой метели — двух. Не зная места, уделенного в «Окне» стихам, — сейчас не посылаю.
_______
Недавно закончила большую русскую вещь — «Молодец». И вот, просьба: не нашлось ли бы в Париже на нее издателя? — Сказка, в стихах, канва народная, герой — упырь. (Очаровательный! Насилу оторвалась!)
Одно из основных моих условий — две корректуры: вся вещь — на песенный лад, много исконных русских слов, очень важны знаки.
Недавно вышла в Берлине (к<нигоиздательст>во «Эпоха») моя сказка «Царь-Девица» — 16 опечаток, во многих местах просто переставлены строки. Решила такого больше не терпеть, тем более, что и письменно и устно заклинала издателя выслать вторую корректуру.
_______
«Мòлодца» можно (и по-моему — нужно) было бы издать с иллюстрациями: вещь сверх-благодарная.
Жаль, что не могу Вам выслать «Царь-Девицы», те немногие экз<емпляры>, высланные из<дательст>вом, уже раздарила. А в Берлине «Мòлодца» я бы печатать не хотела из-за несоответствия валюты: живя в Праге, работать на марки невозможно, а простите, что затрудняю Вас просьбой, но в Париже у меня у никого, кроме Бальмонтов,[1273] нет, а зная их хронически трудный быт, обращаться к ним не решаюсь.
_______
Вы спрашиваете о моей жизни здесь, — могу ответить только одно: молю Бога, чтоб вечно так шло, как сейчас.
Сережа учится в университете и пишет большую книгу о всем, что видел за четыре года революции, — книга прекрасна, радуюсь ей едва ли не больше, чем собственным.
Але 10 лет, большая, крепкая, с возрастом становится настоящим ребенком, сейчас наслаждается природой и свободой, — живем за городом, в деревенской хате.[1274]
— Вот и все пока. —
Шлю сердечный привет Вам и Михаилу Осиповичу.
Марина Цветаева.
Мокропсы, 31-го нов<ого> января 1923 г.
Милая Мария Самойловна,
Пишу Вам с больной рукой, — не взыщите, что плохо.
Получила недавно письмо от кн<язя> С. М. Волконского: писателя, театр<ального> деятеля, внука декабриста. Он сейчас в Париже. И вспомнила поэму Михаила Осиповича о декабристах. И подумала, что вас непременно надо познакомить.
Сергея Михайловича я знаю с рев<олюционной> Москвы, это из близких мне близкий, из любимых любимый.[1275] Человек тончайшего ума и обаятельнейшего обхождения. Неизбывная творческая природа. Пленительный собеседник. — Живая сокровищница! — Памятуя Вашу и Михаила Осиповича любовь к личности, я подумала, что для вас обоих Волконский — клад. Кладом и кладезем он мне пребыл и пребывает вот уже три года. Встреча с ним, после встречи с Сережей, моя главная радость за границей.
Недавно вышла книга С<ергея> Мих<айловича> — «Родина», в феврале выходят его: «Лавры» и «Странствия». О его «Родине» я только что закончила большую статью, которой Вам не предлагаю, ибо велика: не меньше 40 печатных страниц![1276]
— А может быть вы давно знакомы и я рассказываю Вам вещи давно известные!
Адр<ес> Сергея Михайловича: B
Если пригласите его к себе, попросите захватить что-нибудь из «Лавров». Это книга встреч, портретов. — Он прекрасно читает. — Приглашая, сошлитесь на меня, впрочем он наверное о Вас знает, и так придет.
И — непременно — если встреча состоится, напишите мне о впечатлении. Это моя большая любовь, человек, которому я обязана может быть лучшими часами своей жизни вообще, а уж в Сов<етской> России — и говорить нечего! Моя статья о нем называется «Кедр» (уподобляю).
_______
«Метель» свою Вам послала. Живу сама в метели: не людской, слава Богу, а самой простой: снежной, с воем и ударами в окна. Людей совсем не вижу. Я стала похожей на Руссо: только деревья![1277] Мокропсы — прекрасное место для спасения души: никаких соблазнов. По-чешски понимаю, но не говорю, объясняюсь знаками. Язык удивительно нечеткий, все слова вместе, учить не хочется. Таскаем с Алей из лесу хворост, ходим на колодец «по воду». Сережа весь день в Праге (универс<итет> и библиотека), видимся только вечером. — Вот и вся моя жизнь. — Другой не хочу. — Только очень хочется в Сицилию. (Долго жила и навек люблю!)[1278] — Шлю сердечный привет Вам и Михаилу Осиповичу.
МЦ.
В феврале выходит моя книга стихов «Ремесло», пришлю непременно.
Прага, 17-го нов<ого> мирта 1923 г.
Милая Мария Самойловна,
У меня к Вам просьба: не могли бы Вы попросить «Звено» о высылке мне гонорара за «Метель».[1279] (Хотелось бы и оттиск.)
Скоро Пасха и мне очень нужны деньги. Простите, что обращаюсь к Вам, но в «Звене» я никого не знаю.
Если бы Вас не затруднило, сообщите им, пожалуйста, мой адрес:
Praha, II, Vysehradska tř. 16
Městsky Hudobinec
S. Efron
«Ремесло» мое уже отпечатано, но Геликон[1280] почему-то в продажу не пускает. Прислал мне пробный экз<емпляр>,[1281] книга издана безукоризненно. Как только получу, пришлю.
А пока — сердечный привет Вам и Михаилу Осиповичу. — Как Вам понравился Сергей Михайлович?[1282]
Шлю привет.
МЦ.
Чехия, Мокропсы, 31-го нов<ого> мая 1923 г.
Милая Мария Самойловна,
Ваше «Окно» великолепно: в первую зарю Блока, в древнюю ночь Халдеи. Из названного Вам ясно, что больше всего я затронута Гиппиус и Мережковским.[1283]
Гиппиус свои воспоминания написала из чистой злобы, не вижу ее в любви, — в ненависти она восхитительна. Прочтя первое упоминание о «Боре Бугаеве»[1284] (уменьшительное здесь не случайно!) я сразу почуяла что-то недоброе: очень уж ласково, по-матерински… Дальше-больше, и гуще, и пуще, и вдруг — озарение: да ведь это она в отместку за «лорнет», «носик», «туфли с помпонами», весь «Лунный друг» в отместку за «Воспоминания о Блоке»,