льством: он будто бы при Домициане поддерживал в суде обвинителей Сальвия Либерала13. (34) Его присудили к высылке на остров14. Когда я обвинял Касту, я больше всего напирал на то, что ее обвинитель уличен в двурушничестве. И напирал напрасно; случилось нечто неожиданное: обвинителя осудили, а обвиняемую оправдали.
(35) Ты спрашиваешь, что я тем временем делал? Я указал сенату, что Норбан научил нас необходимости заново пересматривать уголовное дело, если доказано обвинение в двурушничестве. А затем, пока дело шло, я спокойно сидел. Норбан все дни присутствовал на суде и до конца пронес свою спокойную уверенность или наглость.
(36) Спрашиваю себя: не пропустил ли еще чего? Едва не пропустил. В последний день Сальвий Либерал накинулся на остальных послов за то, что они не привлекли к суду всех, кого поручила провинция, а так как он человек горячий и страстный, то им пришлось туго. Я взял под охрану этих прекрасных, исполненных благодарности людей: они заявляют, что обязаны мне спасением от этого смерча.
(37) Кончаю, кончаю по-настоящему; буквы не прибавлю, если даже вспомню, что пропустил что-то. Будь здоров.
10
Плиний Вестрицию Спуринне и Коттии1 привет.
(1) Когда я был у вас в прошлый раз, я не сказал вам, что написал кое-что о вашем сыне2, – не сказал потому, что писал не затем, чтобы об этом рассказывать, а чтобы утолить свою любовь и свое горе. А потом, Спуринна, когда ты сказал, что слышал о моей рецитации, я подумал, что ты слышал и о чем она была. (2) А кроме того, я боялся нарушить праздники, оживив эту тяжкую скорбь.
И теперь я несколько колеблюсь, прислать ли вам, как вы требуете, только то, что я читал, или добавить и то, что я думаю оставить для другой книги. (3) И моей любви мало одной книжки, посвященной этой дорогой и священной памяти. Я больше сделаю для нее, разумно все распределив и разложив. (4) Я колебался, вручить ли вам все написанное или кое-что пока придержать, но потом решил, что и откровеннее, и более по-дружески послать все. Тем более, по утверждению вашему, до моего решения издавать это будет находиться только у вас.
(5) Еще прошу вас: если вы сочтете, что нужно что-то прибавить, изменить, опустить, укажите мне с такой же откровенностью. (6) Трудно в горе заниматься этим, трудно, и, однако, вы указывали скульптору и художнику, работавшим над портретом вашего сына, что надо выразить, что исправить. Так же руководите и мной: я ведь пытаюсь создать образ не хрупкий и обреченный на забвение, а вечный (так вы думаете). Чем правдивее, лучше, законченнее он станет, тем долговечнее будет. Будьте здоровы.
11
Плиний Юлию Генитору1 привет.
(1) Наш Артемидор2, по природе своей человек очень благожелательный и привыкший превозносить дружескую помощь, о моей услуге распустил слух верный, но только все преувеличил.
(2) Когда философы были изгнаны из города3, я навестил его на его пригородной вилле. Я был претором, мой приезд был приметен и тем более опасен. Он тогда нуждался в деньгах – и больших – для уплаты долга, сделанного из побуждений прекрасных. Под ворчание некоторых моих важных – и богатых – друзей я сам взял взаймы и подарил ему эти деньги. (3) Сделал я это, когда семеро моих друзей были или убиты, или высланы: убиты Сенецион, Рустик, Гельвидий; высланы Маврик, Гратилла, Аррия, Фанния4 – столько молний упало вокруг меня. Словно опаленный ими, я, по некоторым верным признакам, предугадывал нависшую надо мной гибель5.
(4) Этим поступком, о котором он трубит, я особой славы не заслужил, я только не вел себя постыдным образом. (5) Г. Музонием6, его тестем, я восторгался и был с ним – в меру своего возраста – близок; с Артемидором меня связывает тесная дружба со времени, когда я в Сирии был военным трибуном. Впервые тогда обнаружились во мне кое-какие неплохие задатки: я сумел понять, что передо мной или мудрец, или человек, очень похожий на мудреца и близкий к мудрости. (6) Среди всех, кто сейчас называет себя философами, ты едва ли найдешь одного-двух столь искренних, столь правдивых. Я не говорю уже о том, как терпеливо переносит он и холод, и зной, как неутомим в труде, как равнодушен к еде и питью, как умеет управлять взглядом и душой. (7) Все это велико – для другого, в нем это мелочи по сравнению с теми достоинствами, которыми он заслужил выбор Музония, наметившего в зятья, среди всех искателей и всех званий, именно его.
(8) Я вспоминаю об этом, и мне приятно, что у других и у тебя он засыпает меня похвалами. Я боюсь только, как бы он не переступил меру: по своей благожелательности (я возвращаюсь к тому, с чего начал) он не умеет соблюсти меру. (9) Только в этом одном он, человек вообще здравомыслящий, иногда ошибается (ошибка, правда, благородная): он думает, что друзья его стоят больше, чем в действительности. Будь здоров.
12
Плиний Катилию Северу1 привет.
(1) Я приду на обед, но вот мои условия: он должен быть прост, дешев и изобиловать только беседами в сократовом духе, но и тут в меру2. (2) Еще до рассвета появятся клиенты3, а наткнуться на них не прошло даром и Катону, хотя укоры ему от цезаря – скорее похвала. (3) Он описывает, как люди, встретившись с ним, застыдились, стянув у него, пьяного, с головы плащ, и добавляет: «ты мог бы подумать, что не они застигли Катона, а Катон их»4. Можно ли было воздать Катону больше уважения? Даже пьяный, внушал он такое почтение. (4) В нашем обеде пусть все будет в меру: и убранство стола, и расходы, и обед, и время, за ним проведенное. Мы не из тех людей, похвала которым сквозит и в порицании врагов. Будь здоров.
13
Плиний Воконию Роману1 привет.
(1) Благодарственную речь, которую я по обязанности консула произнес перед наилучшим принцепсом2, я послал по твоему требованию, но собирался послать, хотя бы ты ее и не потребовал. (2) Обрати, пожалуйста, внимание, как прекрасна тема и как трудна ее разработка. В других речах новизна темы держит читателя в напряжении, здесь все знакомо, общеизвестно, уже сказано, и поэтому читатель, словно отдыхая от забот, обращает внимание только на слог, а занятого только им удовлетворить труднее. (3) Если бы одновременно смотрели на композицию, переходы и фигуры речи!3 Хорошо придумать, великолепно рассказать могут порой и невежды4, но удачно расположить, использовать разные фигуры могут только люди образованные. (4) Не надо гнаться за высоким стилем. Как в картине ничто так не выделяет свет, как тени, так и в речи следует то снижать, то возвышать ее слог5.
(5) Зачем, однако, говорю я это такому сведущему человеку? Отметь лучше то, что, по-твоему, надо исправить. Если я узнаю, что тебе что-то не понравилось, я скорее поверю, что остальное тебе нравится.
14
Плиний Ацилию1 привет.
(1) Что претерпел от своих рабов преторий Ларций Македон! Страшное дело! Об этом стоит рассказать не только в письме. Был он, правда, господином неприступным и жестоким и почти забыл – нет, наверно слишком хорошо помнил, что отец его был рабом2.
(2) Он мылся в бане на своей вилле под Формиями3. Вдруг его окружают рабы: кто хватает за горло, кто бьет по лицу, кто по груди и животу и – стыдно сказать – даже по тайным частям. Решив, что он мертв, они выбрасывают его на раскаленный пол поглядеть, не оживет ли. Он то ли ничего не чувствовал, то ли притворился, что ничего не чувствует, но только лежал, вытянувшийся и неподвижный, и в смерти его уверились. (3) Тогда его выносят, словно обмершего от жары; верные рабы принимают его; с воем и криком сбегаются наложницы. Крики и прохлада привели его в чувство: он поднял глаза, пошевелился – доказал, что жив (сейчас это было безопасно). (4). Рабы разбегаются, многие уже схвачены, остальных разыскивают. Сам он, с трудом вернувшись к жизни, через несколько дней умер, утешенный местью: за него живого наказали так, как обычно наказывают за умерших4.
(5) Ты видишь, сколько нам грозит опасностей, оскорблений, издевательств; никто не может чувствовать себя спокойно потому, что он снисходителен и мягок: господ уничтожают не по суду над ними, а по склонности к преступлениям.
(6) Вот и все. Что еще нового? было бы что, так я бы добавил: и место на бумаге есть, и день праздничный, можно много чего вплести. Расскажу, что мне кстати вспомнилось о том же Македоне. Мылся он однажды в Риме в общественных банях5, и тут случилось нечто примечательное и, судя по всему, вещее. (7) Римский всадник, до которого раб Македона слегка дотронулся, прося дать проход, повернулся и не рабу, его тронувшему, а самому Македону дал такую пощечину, что тот едва не упал. (8) Так баня стала последовательно для Македона сначала местом оскорбления, а потом и смерти. Будь здоров.
15
Плиний Силию Прокулу1 привет.
(1) Ты просишь меня прочесть в деревне твои книги и посмотреть, стоят ли они издания, умоляешь, ссылаешься на пример: упрашиваешь отрезок времени, оставшийся от моих занятий, уделить твоим и добавляешь, что М. Туллий относился к поэтам благосклонно и покровительственно.
(2) Меня не надо ни просить, ни уговаривать: я благоговейно чту поэзию и очень к тебе расположен. Я выполню твою просьбу и тщательно, и охотно. (3) Мне кажется, я уже сейчас могу написать, что работа твоя хороша и держать ее под спудом нечего, насколько можно судить по отрывкам2, которые ты читал в моем присутствии, и если меня не подвела твоя манера читать: ты читаешь как превосходный опытный чтец. Верю, однако, что уши не так уж руководят мной, чтобы, наслаждаясь, обломать все колючки моих суждений. (4) Их можно несколько притупить, но вырвать и вытащить невозможно.
(5) Итак, я уже сейчас уверенно высказываюсь о твоем произведении в целом; о частях буду судить, читая. Будь здоров.