«Курсант четвертый. Курсант четвёртый, вернись на горизонт». — Звучит в наушниках голос руководителя полетов.
Рука по привычке тянется к тумблеру рации и повисает в воздухе. Нет переключателя. На учебном «Сапсане» рация работает только на прием. Экономия, мать их так и за так!
Кирилл обернулся, покрутил головой, ведущего нет. Прапорщик Нирод явно дисциплинированно кружит над морем и костерит ведомого. Нарушаем, господин старший унтер-офицер Никифоров! А как тут не нарушить, не вырваться на вертикаль, если машина сама рвется в небо! Скучно и тяжело палубному моноплану плавно кружить по заведенному маршруту в пределах видимости наблюдателя с мостика. Мощная «звезда» мотора просит приоткрыть дроссель, ей душно в рекомендованном коридоре, триста метров над морем и до облачного горизонта.
Летчик сбрасывает обороты, толкает ручку от себя. И разворот. Машина легко слушается руля. Белые с темными прожилками, вкраплениями облачные кручи приближаются. Они кажутся заснеженными сопками, или валами распухшей ваты, или горными хребтами. Стрелка высотометра кренится в лево. Впереди белое молоко, справа и слева какие-то прожилки, тягучие струи. По бронестеклу и обшивке стучат капли.
Облачный слой заканчивается неожиданно. Раз и внизу прямо по курсу волны. Левее идут два истребителя. Справа на два румба прямоугольник палубы авианосца. От носа и кормы разбегаются пенные белые валы. Старичок дымит из обоих труб, напрягает машины.
Кирилл убавляет обороты мотора и пристраивается справа от ведущего. Радио молчит. Ненадолго эта тишина. Прилетает команда «Лидеру второму» проштурмовать авианосец. Арсений Нирод ведет свое звено к «Риону». Ведущий явно не собирается пропускать редкое зрелище — атаку истребителей на свой авианосец. Дело не в принадлежности, а в сомнительной осмысленности этого действа. Пулеметами только палубу поцарапать можно. Впрочем, в наставлениях рекомендуют обстреливать мостик, рубки и платформы зениток. Считается, так истребители облегчат атаку своим торпедоносцам и пикировщикам.
«Рион» близко. Уже хорошо заметны наклонные трубы, стойки и фермы под свесами палубы, четырехдюймовые полуавтоматы в бортовых спонсонах. Выделяются гнезда зенитных автоматов. А мостик и рубку с первого взгляда не найти. Спрятались. Вон, крыло мостика выглядывает из-под летной палубы. Там же уровнем ниже корабельная рубка. Первый и единственный в русском флоте гладкопалубный авианосец. Плод поспешных экспериментов первых послевоенных лет.
Тройка истребителей заходит на авианосец с носа. Короткая атака с пикирования. Два «Сапсана» выравниваются и уходят вправо над самой палубой. Третий мешкает и отворачивает влево. Инструктор по радио требует повторить. Выход из атаки только кажется простым маневром. Здесь важно сохранить строй.
Ага! Руководитель полетов усложняет задачу, и отнюдь не звену прапорщика Поливанова. Три истребителя на палубе выкатили на стартовые позиции и готовят к вылету. Опасное упражнение. Кто-то из палубной команды может струхнуть, выронить заправочный пистолет, дернуть не тот рычаг или забыть убрать колодки.
«Лидер третий, идите на посадочную глиссаду» — это уже в адрес тройки Нирода.
Пока все четко. Авианосец идёт против ветра. Не быстро, узлов двенадцать держит, значит всего на двенадцать узлов уменьшается посадочная скорость. Не так уж и много, но и это уже хорошо, особенно для людей второй раз в жизни сажающих «Сапсан» на авианосец. Каждый приземляющийся на маленькую, ходящую по волнам поверхность ценит эти самые выигрышные метры убегающей палубы.
Первым идет Нирод. «Сапсан» ведущего четко заходит с кормы, выпускает закрылки и буквально прижимается к палубе. К машине бросаются матросы, отцепляют трос аэрофинишера, опускают сетку барьера и руками откатывают самолет вперед и к левому борту.
Пора. Кирилл сбрасывает обороты, выпускает шасси, обеими руками вцепляется в штурвал. Корабль приближается. Это уже не маленькая коробочка на темно-синих складках покрывала, а растущая на глазах стальная махина. Из-под кормы вырываются белые буруны. Кормовой свес плавно покачивается, подрагивает. Глаз цепляется за белый осевой пунктир. Единственный ориентир, путеводная нить Ариадны. Стоит промахнуться и слетишь в холодные осенние волны. На бортовые сетки надежды мало, они могут не удержать.
От страха летчик стискивает зубы. По лопаткам пробегает холодок. Слишком близко, кажется скорость высокая, приборы врут. Сейчас машина врежется прямо в корму, или срежет крылом человека с флагами на балкончике, или промахнется перепрыгнет аэрофинишеры, зацепится колесами за барьер и перевернется. Либо уже не хватит тяги мотора и скорости чтоб уйти на второй заход.
Все получилось. Почти одновременно с взмахом флагами сигнальщика пилот выпустил закрылки и чуточку приподнял нос машины. Сбросить газ. Палуба под крылом. Штурвал от себя, буквально кожей, седалищем чувствуя, как приближается настил.
Рывок аэрофиниша чувствительно швырнул человека вперед. Ремни впились в плечи. Подголовок кресла ударил по затылку.
— На «Чайке» было проще, — пробормотал Кирилл, глуша мотор.
Самолет уже покатили. Винт замедляет вращение. Стих гул мотора. На крыло забирается матрос и отстегивает замки. Крылья складывают вручную. Дополнительной механизации не предусмотрено. Кирилл сдвигает назад фонарь, в лицо бьет свежий соленый морской воздух. Слышны команды, беззлобные матерки матросов, свист ветра. Пахнет бензином и маслами, а еще особым запахом горячего мотора.
Дима Кочкин садится третьим. Унтеру чуточку не хватает выдержки, гак цепляется только за пятый трос. Машина по инерции летит вперед, останавливается буквально в сажени от сетки. Секунда, и самолет бросает назад пружинами аэрофинишера.
Разбор полетов проводили здесь же на летной палубе. Кирилл Никифоров уже внутренне приготовился к разговору, но начальство даже не соизволило уделить внимание «оторвавшемуся» от лидера ведомому. Прапорщик Нирод только показал кулак и прищурился. Подполковник Черепов больше внимания уделил второму звену. От острого взора начальника авиакрыла не укрылось неуверенное маневрирование при штурмовке, отделяющиеся от лидера ведомые.
Летавший с первым звеном комэск штабс-капитан Оффенберг отмалчивался. Показал себя он сегодня средне. Видно было, переучивание Владимиру Сергеевичу дается нелегко. Летчики отнеслись к этому с пониманием, комэск мастерски летал на «Чайке», сросся с этим прекрасным мощным, маневренным бипланом, увы, скоропостижно устаревшим. «Сапсан» куда строже в пилотировании, не прощает потерю скорости, но зато на вертикали ему равных нет.
— Вопросы? — прозвучала традиционная фраза после разбора.
— Господин полковник, у нас на сегодня будут еще полеты? — интересуется Нирод. Прапорщик намеренно опускает приставку 'под-". Принятый в армейской среде с прошлого века незатейливый подхалимаж.
— Будут, Арсений Витальевич. «Рион» идет в Севастополь. Вы через два часа летите в Саки. Там сдаете машины.
— Сдаем⁈ — вырвался многоголосый вопль.
— Сдаете учебные машины, — жестко произнес командир авиакрыла. — Наш «Двенадцать апостолов» проходит ходовые испытания и идет в Кольский залив. Так что, считаем, учеба на дедушке «Рионе» для вас закончена. Сдаете самолеты, едете в Москву на «Дукс». Там получаете боевые истребители и сдаете экзамен на пилотирование. Я лично попросил, чтоб вас там всех гоняли в хвост и в гриву, чтоб с летного поля не выпускали, чтоб на Ходынке дневали и ночевали.
Угроза подполковника произвела обратное действие. Даже Владимир Оффенберг повеселел. Остальные летчики, совершенно не стесняясь командира, в лицах изображали как им будет тяжело над аэродромом «Дукса». В морской авиации свои представления о субординации. На земле пилоты и штурманы вели себя с командирами куда свободнее чем, то предписывалось уставами. Но в воздухе подчинялись старшим беспрекословно. Сами обер-офицеры тоже не стеснялись дружеских отношений с подчиненными.
Отчасти объяснялось это тем, что в специфической среде палубной авиации продвигались по службе в первую очередь сильные пилоты, способные показать класс своим людям. Немаловажно и то, что морская авиация у России немногочисленна, а палубные летчики тем более образовали своего рода спаянную касту. Далеко не каждый может хорошо летать. Далеко не каждый способен не только летать, но и думать в воздухе. Из тех, кто летает, самых толковых отбирал себе флот. А уж из этих лучших, не все оказались способны взлетать и садиться на узкую палубу авианосца. И не все один раз сумевшие посадить машину на корабль отваживались на повторный эксперимент.
Да, вот так и шел отбор в полном соответствии с постулатами Чарльза Дарвина. Хорошие отсеивались. На палубах оставались только лучшие. Не удивительно, что со своими командирами людей связывало нечто большее, чем простая иерархия. Тот же подполковник Черепов за свою службу успел освоить больше дюжины машин, он летал не только на истребителях, но и на торпедоносцах. Вполне достаточно чтоб его не только любили, но и уважали все морские летчики Северного флота.
Старый учебный авианосец сменил курс. Теперь он приближался к берегам Крыма. С верхней палубы и из трюмов поднимали торпедоносцы. Техники раскладывали крылья машин, крепили распорки, проверяли моторы и оборудование. Нормальный рабочий день на палубе. Константин Черепов готовился к занятиям со своими ударными экипажами.
— Зимовать будем на северах, печально это, — молвил Арсений Нирод.
— Так переводись на Балтику! — последовал незамедлительный ответ.
Раздались смешки летчиков. Всем было известно, в составе Балтийского флота нет авианосцев. Морская авиация работает с берега.
— Зато Москву повидаем.
— Много той Москвы? Начальник же пообещал, что с летного поля вылезать не будем.
— Днем летаем, вечерами по кабакам порхаем, — заметил Кирилл. — Пока молоды надо все и везде успеть.
Два часа это столько сколько нужно техникам проверить и подготовить самолеты к вылету. Звучит команда «По машинам!». Один за другим пилоты заводят моторы. Пропеллеры превращаются в прозрачные звенящие круги. Под капотами «звезды» в 1250 «лошадок» мощностью жгут бензин на прогреве. Кирилл придирчиво пробегает взглядом по приборной панели. Стрелки на «нулях». Только тахометр показывает холостой ход. Индикаторы оружия можно и не проверять. Все равно, патронов в пулеметах нет. Учебный вылет в мирное время, ком