Вспомнился тот самый день, когда ополченцы отбили третью атаку китайцев, палило солнце, страшно хотелось пить, вокруг кричали и стонали раненные, воняло порохом, взрывчаткой и дерьмом. Ивана Дмитриевича явственно передернуло, когда он вспомнил как держал на весу последнюю обойму. Страха уже не было. Какие-то чувства, надежды, стремления остались там далеко за кромкой. Очень хотелось пить, а фляжку Иван отдал Сергею Кострикову, невысокому задорному инженеру Харбинской механической фабрики. Бедному Сергею Мироновичу пулей пробило грудь, навылет. Иван до сих пор помнил эти выпученные от боли глаза, красную пену на подбородке, срывающийся с губ тихий свист.
Так ведь и не узнал, выжил Костриков в той переделке, или нет. Скорее всего похоронен на Харбинском кладбище. Тогда много прибавилось свежих могилок с крестами. Антибиотики, знаменитый «Панацеин докторов Боткина и Ермольевой» еще не изобрели. Честно говоря, в продажу это чудодейственное средство поступило всего два года назад. До того обходились сульфамидами.
От воспоминаний Никифорова отвлек шум моторов. За песчаную дюну в тылу резервной позиции заехали два «Ослика». К ним задом пристроился крытый грузовик. Бронеходчики принялись перекидывать снаряды в рубки штурмовых орудий. С перегрузкой помогали несколько пехотинцев.
Невысокий сапер с выделяющейся семитской внешностью повернулся к поручику.
— Шустро работают, ваше благородие, — быстро проговорил Семен Гитлер. — Разрешите закурить?
На поясе Гитлера Иван заметил две гранаты. Молодец сапер! Успел у пехоты выпросить, или хватануть без спросу. Жаль, сам не подумал позаимствовать у соратников что-то взрывающееся.
— Кури, сапер. Передай по цепочке, кто окопался, может отдыхать.
Ячейка Гитлера располагалась недалеко от Никифорова. Парень уже успел врыться в грунт на полметра и насыпать перед собой бруствер. Надо бы поинтересоваться между делом, не из крестьян ли? Хотя, какой с такой фамилией и лицом крестьянин⁈ Городской обыватель, хорошо если из рабочих.
Пока все спокойно, можно и подымить, самое тяжелое на войне это ждать неизвестно чего, это тягучие резиновые минуты перед боем, когда стрелки часов почти не движутся, когда кажется, что время остановилось, завязло как пчела в патоке. Здесь помогает незатейливый треп о всяком разном. Табак тоже хорошее дело. Пока закуриваешь успокаиваешься, вьющийся дымок отвлекает от нехороших мыслей.
Яркая вспышка. Иван интуитивно распластался на дне окопчика. Шелест ветра, порыв, затем уже по ушам ударил грохот. Рвущий перепонки, оглушающий рев взрыва. Затем еще и еще, уже куда слабее.
Самоходки за дюной горели. Кузов грузовика просто исчез, покореженная кабина пылала. Иван Дмитриевич оторопело глазел на пламя. «Видимо накрыли залпом» — всплыла в голове догадка.
Солдатик выскочил из окопа и пригибаясь к земле пробежал мимо офицера.
— Гитлер! Куда? Стой!
Семен только отмахнулся на бегу. В ближайшей самоходке что-то взорвалось, из разодранной рубки выплеснула струя пламени. Гитлер упал, но пополз дальше. К нему на помощь рванули еще двое саперов.
Между тем противник усилил обстрел. Серия снарядов легла в тылах батальона, но в основном огонь велся по передовым позициям. К противнику явно подтянулись свежие батареи. Снаряды англичане не жалели. Грязные кусты дыма с огненными прожилками вырастали рядом с окопами, поднимались над позициями противоштурмовых автоматических пушек. Над землей стоял низкий гул.
Рев, грохот взрывов сливающиеся в сплошной гул пробуждали в человеке все потаенные страхи. Накатило ощущение беспомощности, как у маленького ребенка. Иван Дмитриевич с трудом пересилил себя, стиснул зубы и приподнявшись на локте огляделся. Люди все на месте, вжимаются в землю, прячутся в ячейках. Слева за кустами бухают наши пушки. Куда они стреляют? Не видно же ничего. Остается только надеяться, что люди Болотина разместили наблюдателей на высотах и деревьях. Остается только молится, что наши снаряды летят не в чистое поле, а по противнику. Остается только молится.
Самоходы за спиной горят. У подошвы дюны заметно какое-то шевеление. Приглядевшись, Никифоров понял, что это его люди кого-то тащат волоком. Снаряды на позицию саперов пока не летят. Видимо, противник вообще ее не видит. И поручик Никифоров сделал то, что и должен был сделать как офицер — отправил еще троих солдат на помощь Гитлеру.
Вскоре саперы дотащили до окопов двоих раненных.
— Живы, ваше благородие, — выдохнул Гитлер.
Пилотку сапер потерял, форма в пыли и саже, но Никифоров готов был расцеловать этого низкорослого неказистого смугловатого паренька.
— Перевязать сможете? Давайте, бегом их в тыл. Быстрее! Сейчас будет жарко.
После яростного обстрела противник пошел в атаку. Причем орудийный огонь не стих, англичане перенесли его на тыловые позиции русского батальона. На батальон мобильной пехоты явно напоролась кадровая часть. Чувствовались выучка, координация действий, тот самый автоматизм характерный для обученных солдат.
Под прикрытием огня противник подобрался к русским позициям. В атаку вражеская пехота пошла разом, короткими рывками перекатами, поддерживая друг друга огнем. Даже полнокровная русская рота, вооруженная штурмовыми автоматическими винтовками сдержать такой удар не смогла. Противник прорвался в центре, волна вражеской пехоты захлестнула окопы. Да какие там к черту окопы! Стрелковые ячейки для стрельбы лежа и мелкие ровики. На большее сил и времени не хватило.
Иван Никифоров в один момент вдруг понял, что пушки по позиции больше не стреляют. В голове гудело. Уши забиты пробками. Слова гулко отдаются в черепной коробке. Яростный стрекот штурмовых винтовок и пулеметов, хлопки винтовок стихли. А затем вдруг впереди показались цепи английской пехоты.
— Приготовиться к бою! — проорал поручик. — Огонь!
Одним движением пальца снять «шведу» с предохранителя. Страх вдруг прошел, ему не осталось места на этом поле. Короткая очередь на три патрона. Сразу перенести огонь на следующую цель. Так хочется давить спуск до сухого щелчка затвора. Нельзя. Чертово изделие господина Долгова выдерживает только три-четыре магазина до перегрева ствола.
Над головой свистят пули. Где-то за спиной бухают минометы. Со всех сторон сухой треск ружейного огня. Противник накатывается. Солнце за спиной и не мешает стрелять. Солдаты в серой форме бегут прямо на Никифорова. Пехота накатывается, приближается. Хорошо видны грязные, перекошенные злобой и отчаянием лица. Широкие штыки блестят на солнце. Никифоров, не думая на одних рефлексах, сменил магазин.
— Тщательнее целиться! Не робей ребята!
Пуля выбивает фонтанчик пыли из бруствера. Камушки больно бьют по щеке. Англичанин широкоплечий длиннорукий парень совсем близко, он размахивается гранатой. Очередь на выдохе. Пули впиваются врагу в грудь. Человека швыряет на спину. Перевести дыхание, перекреститься и стрелять дальше. Стрелять! Стрелять! Стрелять! Пока есть патроны, пока сердце бьется, пока по венам течет кровь. Стрелять пока ты жив!
Глава 21Норвежское море
2 апреля 1940. Эскадра Северного флота.
«Князь Воротынский» горел. Над носом поднимался густой черный дым, пожарные расчеты раскатывали по палубе шланги, из ангара вырывались клубы пара, а на корму авианосца заходили «Чайки». Пилоты юрких бипланов сажали свои машины, слезясь и жмурясь от дыма. Все приземлились удачно, зацепились за аэрофинишер. Самолеты сразу откатывали в сторону. Пока одни принимали самолеты, механики отлаживали уцелевшую при взрыве катапульту.
Кроме авианосца повреждения получил крейсер «Опричник». Фугасная бомба попала справа от второй дымовой трубы. Очень неудачно накрыло, из строя вышли сразу две спарки «Минизини». Крейсер держал ход, пожар погасили, раненных унесли в медотсек. Сейчас в битву со смертью вступили врачи. Борт «Бородино» попятнали осколки от двух близких разрывов бомб. Обошлось даже без потерь.
Бой закончился. Сущие минуты, наполненные воем самолетов, сполошным тарахтением автоматов и грохотом взрывов. Страшные мгновения, когда кондуктора на штурвалах выкручивали рулевые колонки до упора, уводя корабли от стремительных пенных копий торпед.
Уцелевшие после схваток с истребителями патруля и огня зениток британцы ушли. Повезло не всем. Сейчас эсминцы вылавливали из ледяной воды уцепившихся за плотики пилотов. Летчиков пока не делили на своих и чужих, спасали всех. Война только началась, цивилизованные нормы, обычаи, человеческое отношение к терпящим бедствие, банальное сострадание, в конце концов, еще не вытеснены холодной циничной целесообразностью.
— Легко отделались, — заметил Вадим Степанович, выслушав доклады с кораблей эскадры. — Ценский с «Воротынского» клятвенно обещает потушить пожар и даже возобновить полеты.
Адмирал слегка лукавил. Прорвавшийся сквозь зенитный огонь авианосца пилот палубного «Скюа» подгадил командованию эскадры. Даже если люди Георгия Владиславовича зальют пожар и наскоро заделают дыру в палубе, в чем Макаров сомневался, авианосец по возвращению в Кольский залив встанет у стенки судоремонтного завода.
Да, «Двенадцать апостолов» можно принимать в состав боевого ядра, Кербер докладывает о готовности команды, но все равно в составе эскадры останется только два авианосца. А Вадим Степанович грешным делом надеялся идти в следующий набег под прикрытием тройки быстроходных авианесущих красавцев.
Британский флот силен. У немцев не пойми что. А новейшие линкоры только достраиваются. И застряли они на Балтике. Пока не прошибем «Норвежскую пробку» о переходе кораблей с Балтики на Север в открытые порты остается только мечтать.
Все равно ведь, придется выходить в очередной набег к берегам Норвегии. Егерские бригады из северной Финляндии и Печенги идут через Финнмарк на Нарвик. Им срочно требуется поддержка с моря. Так как все снабжение экспедиционного корпуса противника идет морем, работа на коммуникациях критична для освобождения Норвегии. Придется еще десанты высаживать и как-то обеспечивать. Еще головная боль. Разумеется, эту работу Макаров собирался свалить на командующего флотом адмирала Петра Алексеевича Новопашенного. Москитные силы и десантно-высадочные средства в его епархии. Однако, все равно защита коммуникаций, дальнее охранение ляжет на эскадру.