236. Встретились. Рассказ Немировича о том, как нас ждут. Предсказания крупного успеха. Рассказ о том, как Гест237 производит в Берлине американские рекламы. Он остановил поезд, его оштрафовали. Потом – корреспонденция в газетах, что поезд остановлен из-за поручения МХТ. Немирович сказал, что мы будем играть в «Одеоне» в Париже и в Бургтеатре в Вене. Только одна Дузе заслужила [такую] честь. […] Поминутно кукольные таможни.
16 сентября. Суббота.
В 9 ч. утра – Рига. Встречают представитель пароходного общества – Михаил Львович Цейтлин, Гришин, какой-то актер из Александринского театра. […] Я, Раевская, Игорь, Бокшанская уезжаем в субботу в 11 ч. ночи238.
17 сентября. Воскресенье.
Вагон-ресторан – не удивляет. Все стало проще. Много евреев. В 5 ч. – граница: Эйдкунен и Вержболово. Встречает представитель пароходного общества. Как и на латвийской границе, надо сообщить и взять бумагу – сколько ввожу денег и ценностей (бриллиант), чтобы потом можно было вывезти обратно. Немцы милы и любезны. Европа решительно не удивляет.
18 сентября. Понедельник.
Приезжаем в 9 ч. утра в Берлин. Фридрихштрассе. Масса цветов. Леонидов, Гест, Берсенев, Шаров, Комиссаров, Соловьева, ее муж, Кузьмин, Массалитинов239. Глупая съемка синематографа. Шпалеры статистов. Мне кричат: «Кланяйтесь на приветствия». Никто не приветствует. Я кланяюсь. Никто не отвечает на поклоны. Ищут жену и дочь, подставляют Раевскую и Бокшанскую. Сажусь в автомобиль. Интервью из Дании. У меня в гостинице «Фюрстенгоф» комната завалена цветами, фруктами (огромные корзины), конфектами. Варенье, пирог, масло, кофе, молоко. Встречает Марья Борисовна240 (сигары, папиросы). Интервью с Данией. Провожу идею о международной студии. Гест привозит громадную корзину фруктов, сигары, папиросы. Приходит Массалитинов говорить о статистах. Приезжает доктор Членов241 (о санатории для Игоря). Сижу дома, так как мое платье разорвано (боюсь давать чистить, чтобы не увидели дыр). Белье – грязное. Не могу ехать к директору театра Барновскому242, чтобы не скомпрометировать себя. Блюменталь Ф. М.243.
Предлагают писать воспоминания по одному доллару за строчку. Диктую свои воспоминания о Толстом – Бокшанской. Целый день сижу дома и стараюсь жить жизнью миллионера в дырявом платье, без гроша.
19 сентября. Вторник.
Тоже сижу дома. О труппе, которая поехала через Санкт-Петербург – Штеттин – никаких известий244. Интервью с американцем, представителем нескольких тысяч газет. Говорю то, что не нужно. Кончается тем, что Гест обещает все рассказать за меня. Вечером репетиция в номере с Тарасовой и Крыжановской. Крыжановская – очаровательна, Тарасова – с большими «но»245.
20 сентября. Среда.
Была телеграмма с моря. Страшный шторм задержал актеров в море. Должны приехать сегодня днем. Я не дождался – поехал к Барновскому. Сидел в пальто и скрывал манжеты. Первая репетиция со статистами. Принимал от Массалитинова [работу со статистами] наверху, в репетиционной сцене. Во время репетиции сказали, что наши приехали, многих закачало (Ершов, Коренева, Пашенная, Хмара246). Вечером – репетиция с Тарасовой. Игорь уехал в санаторий.
21 сентября. Четверг.
Утром была Германова247. Хочет играть. Я ей все сказал прямо: боюсь ее характера. Боюсь, что Пашенная – откажется, а Книппер обидится. Я ненавижу ее за характер, но люблю за отношение к искусству.
К 11 часам все артисты собрались в фойе театра. На этот раз – чинно. Встреча Кореневой и Германовой. Кто первая подойдет? Под предлогом, что Кореневу закачало и ее шатает, она осталась на месте, а подошла Германова. Эта пошлость меня возмутила, и я придирался к Кореневой на репетиции. Мстил. В первый раз обедал у Коган. Вечером ужасная репетиция второй картины «Федора». Статисты ужасны, ничего не идет.
22 сентября. Пятница.
С утра ужасная репетиция. «Сад» не идет. Леонидов ведет себя непозволительно. Будирует, опускает всем тон. Лужский репетировал «Сад» и все испортил. Опять просматривал «Сад». Взяло отчаяние. Наконец, кое-что схватили248. Обедал у Коган. Вечером репетиция в мастерской Рейнгардта второй картины «Федора». Пошло немного лучше. Пришли багажи.
1926–1938. Хроника событий, отразившихся в записях
Во время зарубежных гастролей, начавшихся с сентября 1922 г., Станиславский практически не вел записей.
С 1923 г. он был занят, кроме повседневных спектаклей, книгой «Моя жизнь в искусстве», которая выходит на английском языке в Бостоне весною 1924 г.
8 августа 1924 г. Станиславский возвращается в Москву и активно возглавляет работу по обновлению труппы и созданию нового репертуара Художественного театра. К сожалению, в его записных книжках текущая жизнь театра более не отражается.
Нет ни записей, связанных с триумфом русского сценического искусства за рубежом в 1922–1924 годы, ни записей, связанных с участием Станиславского в создании таких шедевров советского МХАТ, как «Горячее сердце» (1926), «Дни Турбиных» (1926), «Безумный день, или Женитьба Фигаро» (1927), «Бронепоезд 14-69» (1927), «Унтиловск» (1928). Очевидно, все усилия Станиславского-литератора сосредоточиваются сначала на русской редакции «Моей жизни в искусстве» (она выходит в свет в сентябре 1926 г.), а затем на главном труде его поздних лет – «Работе актера над собой» (выходит в свет посмертно, в 1938 г.).
Лишь косвенно и скупо отразились в записных книжках Станиславского его борьба за Художественный театр как академию актерского мастерства и его спор с рапповским нажимом в области репертуара и сценической практики; нет и записей, которые бы освещали поздние работы режиссера – сочинение плана «Отелло» (1929–1930), репетиции «Мертвых душ» (1932) и «Талантов и поклонников» (1933), труд над «Тартюфом» (посмертная премьера, 1939).
Развернутые творческие записи вновь появляются под конец жизни Станиславского. Они рождены работой в его последней – Оперно-драматической – студии, открытой в 1935 г.
Сценическое самочувствие нужно всем: и консерваторам и революционерам, и импрессионистам и романтикам, и реалистам и натуралистам, и Мейерхольду и Таирову. Это [то же, что] постановка голоса, техника, вокал для певца. Чтоб петь гимн [«Боже, царя храни…»] или «Интернационал» – нужен голос, постановка, умение…249
В понимании пьесы кроется литературность, эстетизм, тонкость понимания, общественное и нравственное. Вот куда большевики должны направить свое влияние. Пусть делают из артиста человека-революционера. Тогда и в сверхсознании отразится.
1. Просмотр физический и психологический.
2. Чему будут учить. Три направления в искусстве. Искусство переживания, а) работа над собой, б) над ролью.
3. Применительно к внутренней и внешней технике.
4. Работа над собой (внутренняя и внешняя).
Начну с главного – с внутренней работы над собой.
5. Чтоб творить – надо соответствующее состояние. Ненормальные условия творчества создают плохую почву, неподходящую для творческого состояния актера на сцене. Его мы будем называть актерским самочувствием. Оно, как мы уже знаем, приводит к ремеслу. Нужно другое состояние, при котором легче всего творить, которое является лучшей почвой для вдохновения. Это состояние мы будем называть творческим самочувствием. Надо уметь создавать его в себе в первую очередь. Творческое состояние не есть самое вдохновение, а лишь та почва, при которой легче всего сходит к нам вдохновение. Гении получают это состояние – само собой. Простые люди должны учиться с помощью техники и искусства создавать [его], приближаться к нему. Конечно, это умение не сделает простых людей гениями, но оно приблизит их к гениям. Творческое состояние не создаст и талант. Он только от Бога. Создать талант нельзя.
Первый гвоздь. Необходимо подлинное, оправданное изнутри действие.
Второй гвоздь. Творчество совершается не в плоскости реальной были, а в плоскости вымысла, воображения.
Третий гвоздь. Рычагом, переводящим артиста из плоскости реальной были в плоскость красивого вымысла воображения, – является магическое если б.
Четвертый гвоздь. Предлагаемые обстоятельства – это то же, что магическое если б.
Пятый гвоздь. Магическое если б или предлагаемые обстоятельства требуют хорошо развитого воображения.
Шестой гвоздь. Вымысел воображения требует искренней веры в него.
Седьмой гвоздь. Вера требует правды. Одна поддерживает другую. Вера без правды и правда без веры – мертвы.
Восьмой гвоздь. На сцене нужно чувство правды внутреннего и внешнего действия, а не чувство правды вещей.
Девятый гвоздь. Афоризм Пушкина250.
Десятый гвоздь. Предлагаемые обстоятельства – если б; истина страстей – аффективное чувство.
Одиннадцатый гвоздь. Анархия мышц – уничтожает творчество. Долой мышечное напряжение.
Двенадцатый гвоздь. Для творчества нужна полная душевно-физическая сосредоточенность.
Тринадцатый гвоздь. Для сосредоточенности нужна задача.
Четырнадцатый гвоздь. Задача вызывает хотение. Хотение вызывает действие.
Мысль также вызывает хотение и действие и наоборот.
Чувство тоже вызывает хотение и мысль, и наоборот – хотение и мысль вызывают чувство.
Задача бывает волевая, чувственная, интеллектуальная.
На что осужден актер без воображения? Или уходить со сцены, или всю жизнь зависеть от режиссера, который будет питать его своим воображением, как грудного ребенка кашей. […] Ему нужно все указывать, то есть создавать ему магическое если б, все задачи, из него вытекающие, подсказывать, какие у него возникают в душе стремления, толкать на действия, оправдывать их. Указывать верный объект, чтоб направлять внимание. Раскапывать текст и под ним искать сквозное действие и сверхзадачу. Словом, создавать всю роль. В этих случаях актер играет роль граммофонной пластинки, повторяющей то, что на нее наговорят.