Как это ни плохо, но все-таки лучше безграмотный актер, чем актер-зубрила, актер одних правил, актер, потерявший нерв и жизнь в искусстве.
Зап. кн. № 762, л. 58–60.
Воля – нервная чуткость и духовная и физическая возбудимость к раздражению нервных хотений: моторных, зрительных, слуховых […]. Целый ряд рутинных актеров возбуждаются моторным способом. Стоит сказать, что они играют роль солдата, впечатление уже готово; то же и с ролью купца и т. д. […] У тех же актеров вид и привычная обстановка сцены и спектакля моторно вызывают известное настроение, заставляющее их так или иначе привычно волноваться. Костюмная роль настраивает их речь на повышенный тон и трепетание. Всегда кокетка с треном и с веером – всегда одинаковые жесты. Для таких актеров нет идеи. Они всякие слова могут подделать к их раз навсегда утвержденной манере.
Привычка быть на виду делает актера ломаным. Хотя он прост, но ему всегда хочется так говорить. […] Эти актеры навсегда лишаются способности воспринимать образно через идею, слух и зрение. Моторное восприятие – бессознательно-механическое восприятие. Иногда случайная рефлексия наставит правильно, но привычка [актерского] самочувствия [оказывается сильнее непосредственного восприятия]. Известная часть моторности должна быть у каждого актера. Иначе он не мог бы играть. Трусил. Моторность становится привычкой. Об ней не задумываешься. […]
Творчество артиста протекает на глазах зрителя. Присущая артистам нервность вызывает боязнь толпы. Эта боязнь лишает артиста свободы. В этом случае артист попадает под влияние толпы не из тщеславия, а по причинам психологическим. […]
Переутомленность и нервная возбужденность – неизбежные спутники артистической карьеры.
Эта физическая расшатанность и нервная неуравновешенность вызывает ряд новых ошибок как в жизни артиста, так и в его отношении к людям.
[КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ О РАБОТЕ МХТ в 1906–1907 гг.]
Август 1906 г.
Вернулся на одну неделю позднее из Ганге (болела жена коклюшем)256. Приехал. В театре работа почти остановилась. Начал работать усиленно, через три недели ослаб, заболел. Работал один (хорошо работали в «Горе от ума» Красовская, Косминская, Качалов, Адашев). Леонидов ничего не делал257.
Владимир Иванович вел себя непозволительно. Ничего не делал, ухаживал за Красовской и играл в карты. Проигрался258.
Несмотря на мои неоднократные заявления, он не торопил ни костюмов, ни бутафории и декораций. Не было никакой системы, никакой программы работы. О Фамусове не сказал мне ни одного замечания.
Любовь Красовской с ним возмущает весь театр. Статистов и учеников держал по нескольку часов зря – занимался с Красовской.
Не мог добиться, чтоб написали отчет Паниной и Орлову-Давыдову259. Не мог добиться, чтобы выставили заграничные трофеи и рецензии. Груббе – так и не ввели в статисты «Горе от ума»260. В школе, кажется, не бывал совсем. Из-за него было уныние в театре.
Вишневский хотел передать мое место № 13 (оставленное Четверикову) Рябушинскому261.
На репетиции «Горе от ума» [Немирович-Данченко] сделал выговор Стаховичу за приведенных им гостей (родственников Долгорукова). Княгиня Долгорукова (молодая) жена Петра Дмитриевича262. Выгнал с репетиции танцовщицу Гельцер263.
Я не должен играть в той пьесе, где режиссирую. Когда я замучаюсь, Владимир Иванович просто издевается надо мной, чтоб доказать, как он необходим театру и что я без него не могу ничего ставить.
На репетиции 18 сентября Владимир Иванович сделал скандал приведенным Стаховичем князю П. Д. Долгорукову и семье Ливен264. Очень грубо заявил в невежливой форме, что «здесь не курят». Из-за этого вышла целая история у Ливен – их мать265 не пускает больше в театр, боясь новых грубостей.
[…] Владимир Иванович (по болезни) не ввел Косминскую266 в «Детей солнца». Кажется, и в школе он ничего не делает.
Ужасные мучения переживал с Фамусовым: никто никаких замечаний267. Владимир Иванович был исключительно занят Германовой.
Чувствую на каждом спектакле ненавистное отношение ко мне публики. Смущаюсь, не могу преодолеть этого малодушия.
Вместе с тем требования к себе растут. Кажется, лучше всего бросить актерство.
В будущем сезоне ставлю условием, что я в Москве не играю. Если же буду играть, то есть придется, то на первых трех абонементных – не играю.
13 октября
Красовская при мне накинулась на Адашева после второго акта «Горе от ума». «Я вас прошу другой раз такой игры с перчаткой не делать, так как это мне мешает». Это было сказано тоном, нестерпимым для молодой актрисы. Адашев тоже загорячился и заявил: «Я прошу вас не делать мне замечаний, так как вы не режиссер». Началась перебранка. Я вступился. Оказалось, что при уходе Скалозуб уронил перчатку и [ее] бросился поднимать Адашев, придумав очень хорошую игру268. Еще раз доказательство, что Красовская вырабатывает из себя не актрису, а ученую собачонку, которая без репетиции не может сделать ничего.
15 октября 1906 г.
Владимир Иванович стал опять подкапываться под меня и Александрова. Затеянный мною класс водевиля он начал осуждать. Всякую пробу и новость он всегда душит. Он заявил, что это порча актеров, что Александров не способен ставить ничего и что ученики портятся269.
3 ноября
Несколько дней я подтягиваю труппу (третий акт «Драмы жизни»). Вяло относились к делу, вяло репетировали. Вторую репетицию прервал, так как не было Леонидова, а на другой – Бурджалова270. Просил Сулера271 начинать в половине двенадцатого и следить за тем, чтоб декорации и освещение были поставлены вовремя.
Владимир Иванович пришел до меня в то время, как Сулер требовал, чтоб дали освещение и бутафорию. Владимир Иванович публично заявил Сулеру при труппе и при мастерах, что в театре не делается все по щучьему велению; что, кроме того, Сулер, как неофициальное лицо… и т. д. Главное было сказано: Сулер, как неофициальное лицо. Итак, Сулер подорван. Итак, тот порядок, который я хотел завести, пошел насмарку.
В тот же день на совещании по поводу отказа Подгорного272 от роли Владимир Иванович при Книппер, Вишневском, Бурджалове, Москвине и Сулере заявил, что он видел репетицию третьего акта и что все не так. Он заботливо просил подумать о новой mise en scène. Что играть на силуэтах нельзя273, что он три раза уходил и три раза заставлял себя досматривать пьесу.
2 ноября
Красовская опоздала к выходу в третьем акте «Горе от ума». Был страшный переполох и длинная пауза на сцене. Небывалый у нас факт прошел совершенно незаметным. Ни Владимир Иванович, ни сами пайщики ни словом не обмолвились Красовской. Я один бунтовал и записал в протокол.
3 ноября
По моему долгому настоянию сегодня были от Гантерта274, осматривали ферму для «Бранда», железный занавес и бутафорский люк. Все оказалось небезопасным. Мне как директору – ответственному лицу – никто и ничего не доложил. А я отвечаю в случае несчастья! Меня боятся тревожить!.. – При таких условиях нельзя быть директором.
3 ноября
Владимир Иванович ведет какую-то непонятную интригу. Он опять водит за нос. Ему что-то нужно. Атмосфера стала невыносима. Книппер, Москвин, Вишневский только и думают о своих актерских самолюбиях и мотивируются ими при обсуждении вопросов о «Бранде» и «Драме жизни». Не могу встречаться с Владимиром Ивановичем. Он хитрит и очень для меня прозрачно. Ему надо примазаться к «Драме жизни» или пустить «Бранда» раньше, – может быть, для того, чтоб присвоить себе стилизацию (Качалов стилизует Бранда).
Для чего он сегодня убеждал меня, что я не могу играть Карено?
4 ноября 1906 г.
Сегодня Владимир Иванович вызвал жену в театр и заявил, что пайщики желают, чтоб я играл Карено и чтоб «Бранд» с Качаловым шел первым.
Я написал Немировичу следующее: «Драма жизни» и Карено отравлены для меня, тем не менее критическое положение театра таково, что все обязаны спасать его. Делайте, как хотите. Я буду играть Карено, но предупреждаю, что я могу работать энергично лишь в чистой атмосфере.
После этого он явился ко мне и начал хвалить меня в Фамусове. Я ему высказал, что я ничего не понимаю. Вчера как друг он предостерег меня от Карено. Сегодня как директор приглашает играть его.
Весной он задыхался от того, что я давлю его, и требовал свободы, – теперь он говорит жене, что хочет ставить пьесы вдвоем.
[Я] говорил, что, получив свободу, я опять воспрянул, но в эти последние дни – я задыхаюсь. Что что-то бродит вокруг и мешает работать. Что Владимир Иванович хитрит, и очень неискусно. Он решил давно ставить «Бранда» с Качаловым и тянет, дипломатничает. Что он меня дискредитирует перед актерами, критикуя публично мою постановку третьего акта «Драмы жизни». Что можно говорить все, но наедине, так как он знает, как мне трудно работать с труппой и с Ольгой Леонардовной.
В ответ на этот разговор к концу спектакля уже многие из труппы знали, что я назвал «чистой атмосферой».
После спектакля мне подали письмо Владимира Ивановича, в котором он пишет об уходе его из театра275.
См. архив, так же копия с моего ответа ему276.
Какая пошлость и подлость!
11 ноября
Барановская277 завтра в первый раз заменяет в «Царе Федоре» Косминскую. В час я назначил ей репетицию. Она слабенькая. В 12 часов ее вызывают на «Бранда». Я просил освободить, не хотят. Что это? А будь это с Германовой?
11 ноября
Сижу сегодня до двух часов ночи и пишу план декораций «Трех сестер» для Праги278.
Просил Балиева279 отослать фото, он даже не пришел в уборную. Когда кутили в Праге, все были очень рады, а теперь, когда надо отплатить, я остаюсь один. Не могу же я отказа