7. И тем не менее штамп мой не был искоренен, а пока не вырван штамп, он отравляет все живые чувства, и ощущение боязни и конфуза женщины скоро отравилось ложью штампа, и все новое, что случайно приходило от минутного вдохновения, на следующий раз штамповалось и мертвело.
8. Следующий важный этап создал Вишневский. Он убедил меня попробовать с чувством боязни женщины или иным – говорить, как в жизни, от себя самого, ничего не играя, словом, найти себя в создавшихся настроениях и ощущениях. Пошла новая борьба со штампами в новых создавшихся аффективных настроениях.
9. Я забыл сказать, что еще весной и раньше, когда я думал о Кавалере, он мне представлялся непременно характерным лицом – капитаном Спавенто из итальянской commedia dell’arte… Бенуа подслушал мои мечтания и дал мне соответствующий рисунок и грим: полу-Дон Кихот, полу-Спавенто. Рисунок мне очень нравился. Кроме того, я не мог иначе чувствовать и находить комизм в роли, как только непременно пожилым Кавалером. От этого он у меня выходил строже, неподвижнее. Это все те тупики, где гнездятся мои штампы.
10. Бенуа не мирился ни со строгостью, ни со старостью, ни с важностью (мне казалось, что Кавалер – какой-то губернатор). Он настаивал на добродушии и на менее пожилом. Я нашел какой-то толчок, идя от простой штучки – говорить отрывисто в нос. Найдя какой-то голос, мне стало легче быть моложе и добродушнее. Голос напоминал Родона с его скороговоркой90. Некоторые места (сцена запанибратства военного со слугой) выходили чудесно, и они-то и поддержали Бенуа. Долго я проблуждал в этом новом тупике, а придуманный голос стал скоро прародителем целой семьи новых штампов, самыми сильными оковами связавших мою природу.
11. Время подходило к назначенному дню спектакля, который должен был состояться до рождества. В труппе стали ворчать. Немирович стал все чаще безмолвно сидеть на репетициях. Когда в театре начинают стоять над душой – я начинаю метаться, впадать в отчаяние. […] Я пытался найти настоящие аффективные воспоминания, которые привели бы меня к знакомым по жизни чувствам. Эта работа лучше всего ладится во время ночной тишины, в темноте. […] Сколько зерен, сквозных действий, задач переменилось во время этих мысленных репетиций ночью. Сколько раз просматривалась и переживалась, и проверялась логическая нить развивающихся чувств и событий всей роли от начала и до конца. Сколько раз мысленно и чувственно протекал во мне этот знаменательный для Кавалера день, и сколько раз я понимал, находил что-то, ободрялся, окрылялся надеждой, а днем все это рушилось на репетиции, и чувства подавлялись штампами и актерщиной.
12. На одну из репетиций напросился Немирович-Данченко (это было с Бенуа на новой сцене)91. Он подошел к роли совсем с другой стороны, хотя видел, как я играю на одной из полугенеральных (до рождества). По его [мнению], Кавалер просто не замечает женщин, пренебрежительно проходит мимо них. Он веселый, пьяный (немного), добродушный, глуповатый корнет (à la Гарденин)92. Быстро бросает слова, легкомысленный и совсем не боится женщин. Он влюбляется, сам того не замечая, и попадается в капкан. Катится вниз без оглядки именно потому, что очень уверен в своей силе и ненависти к женщинам.
Этот образ менял мне все, и я упрямился. К концу репетиции, когда я сказал и доказывал, что мой образ должен быть генералом, пожилым, с усами (капитан Спавенто), и Владимир Иванович, увидев рисунок Бенуа на этот образ, усумнился и заколебался сам. Тем не менее образ был закинут в душу. Я был уже отравлен и жестоко и несправедливо стал бранить Немировича, который приходит с ветра и путает всю работу. […] Действительно, я совершенно спутался, и эта репетиция на первый взгляд, казалось, принесла вред, а не пользу. Особенно же потому, что Владимир Иванович показывал мне, а не просто объяснял свой образ, и я по зрительной и слуховой памяти копировал, а не жил им. Надо было отвязаться от образа, прежде чем зажить и создать свой на тех же или почти тех же основах.
13. Долго я упрямился за неимением нового образа и полный пустоты в душе и фантазии… В этот период актеры занимаются пустяками. Они не творят, а точно доказывают другим (от нечего делать), что их спутали, что они несчастные, что они заслуживают жалости и снисхождения… В этот период я изводил всех и как режиссер и как актер, и между нами, сам себя удивлял и приводил в отчаяние своей тупостью. […]
Искусство переживания, представление, ремесло и эксплуатация искусства перемешаны в сценическом самочувствии.
У одних людей и даже целых наций больше одного, у других – перевешивает другое. Например, у немцев сильно ремесло с условной актерской эмоцией при большой грамотности. У французов хорошо искусство представления с оттенком хорошего ремесла. У русских – искусство переживания с очень плохим ремеслом и искусством представления.
Если вы увидите на афише знаменитого гастролера объявление – сегодня, в понедельник такого-то числа утром – «Разбойники» Шиллера, вечером «Гамлет», завтра, во вторник утром – «Гражданская смерть», вечером «Отелло», в среду утром «Кин», вечером – «Король Лир» и т. д., – знайте, что гастролер не артист, а только ловкий ремесленник, эксплуатирующий непонимающую публику93. Переживать и утром и вечером душевную партитуру чувств – нельзя. Не существует такого организма и таких нервов. [Можно только] технически представлять.
Вначале система являет у всех стремление не естественно жить, а просто разговаривать.
[ГРИМ «МНИМОГО БОЛЬНОГО»]
Коллодий на углы носа. Клей на коллодий. Разминать пластырь. Лепить нос (расплющенный спереди). Брови кольдкремом. Брови тельной краской. Ресницы – белой краской. Под глазами – мешки (белая краска). Красные щеки. Щеки тельной светлой. Губы красной краской. Усы широко друг от друга. Подбородок серым. Щеки наклеивать. Парик.
«Первые звуки оркестра оживят тебя». Говорили, оркестр необходим. Да, для ремесла. Неужели нужна полька «Трамблан»[26] чтобы зажить мировой скорбью Гамлета?
Стилизация – в страшно очищенном и чисто-характерном выполнении сквозного действия и ядра. (Вот что должен делать Мейерхольд.)
Упражнение.
5-я или 6-я картина «Трактирщицы». Мирандолина спасается от Кавалера. Гзовская наигрывает страх (не годится). Задача: лучше спрятаться, спастись (годится).
Понять разницу.
Из-за того, что рампа светит снизу, делают заключение (Коклен), что сцена условна и что правды настоящей нет.
Плохи же осветители, которые не понимают, что рампа дополняет только софит (для рассеянности света, как в жизни). Если рампа сильнее, это не значит то, что говорит и заключает Коклен, а то, что у него плохие техники.
Трудно перечесть бесконечное количество ложных традиций внешней игры, которые выработались на почве недостатков архитектуры и акустики театров, ради того, чтобы быть слышнее и виднее зрителям. Конечно, нельзя не считаться с этими, пока еще непобежденными недостатками театра. Надо научиться бороться с ними ради смягчения лжи всякой театральной условности.
Чем меньше условности, тем меньше лжи и неправды, тем лучше для искусства. […]
МХТ.
Решено в Совете на 1914/15 год установить плату за режиссерство: 300 р. за пьесу, доведенную до генеральной репетиции; 600 – за пьесу, доведенную до спектакля. Эта премия имелась в виду при назначении жалованья Вахтангову и Болеславскому94. По предложению Вл. И. Немировича-Данченко и с моего согласия решено распространить это на всех желающих ставить спектакли студийного характера. Эта мера привлечет всех работников театра, отвлекшихся преподаванием в других школах, как, например, Мчеделов Вахтанг Леванович, Массалитинов, Александров, Лужский и др. Материально это только выгодно, так как три спектакля окупают эту премию, а остальные идут в плюс кассы Студии. Без этой премии этого плюса Студия не получит.
Актер почувствует верное зерно, но не может держать его, а поняв телом (которому как суфлер подсказало чувство), сразу бросает нить чувства и переходит на другие рельсы – актерские.
Наигрывание слов, темп простоты. Тянут на неверные остановки и ударения. Например, что делает Павлов в «Вишневом саде»95. «Меня женить собирались». Точка. Публика смеется, так как Фирс похож на мощи. «Когда отец ваш покойный…» и т. д. «Меня женить собирались, когда Ваш отец был еще» и т. д.
[РЕЖИССЕРСКИЕ ЗАМЕТКИ ПО «ГОРЮ ОТ УМА»]
Фамусов всю жизнь гонялся то за женой, то за блудом дочери.
Фамусов совершенно не умеет воспитывать дочь. Брюзглив, неугомонен, скор.
Аппетитно. Московская любовь ко всякой обывательщине. Фамусов боится немного Чацкого. В Фамусове есть Молчалин, он привык подлизываться.
Чацкий – свободен, он таков, какой не уживется у Фамусова.
Но этого нельзя показать сразу. Сначала надо жить тем, что он влюблен, потом удивлен, смущен, смеется над чудаками, потом они ему надоели, потом он озлился, протестует, бичует, страдает, бежит.
Первый акт «Горя от ума». [Деление] акта на большие куски.
1-й проект – два куска. Первый – до приезда Чацкого (обывательское благополучие). Второй кусок – нарушенное благополучие (по приезде Чацкого).
Критика. Нехорошо, что это потянет на медленный темп. Нехорошо, что при этом пропадают два момента – приход Фамусова и Чацкого.
Обывательщина – тянет на «Ревизора». Надо определение более поэтичное. Пропадают ступени любви. Но любовь-то и служит канвой для выражения обывательщины.
Второй проект. Москва (предрассудки) и заграница. Но Москва и во втором, и в третьем, и четвертом актах?
Третий проект. Терем обывательщины, или «Дым отечества».
Четвертый проект. Сытость. Теплица.
Название второй части с приезда Чацкого – свежий воздух. (Лиза ему обрадовалась, Софья всполошилась, Фамусов запутался.)