И в нашем искусстве много демагогов, которые, ничего не создавая, только расшатывают искусство (Мейерхольд, Таиров, Комиссаржевский, Сахновский173). Они не понимают сути нашего искусства или понимают его внешне и рассудочно.
Логика и постепенность, последовательность.
Если в пятом акте «Трактирщицы» (самое начало) не будет огромной радости (то есть в три аршина, а не в три вершка), тогда [теряется] и логика, и последовательность, и смысл, связь с первым актом, в котором она очень была смущена грубостью Кавалера. Если там было смущение большое и не будет столь же большой, соответствующей ему радости, – не будет смысла, значит и смущение и вся работа в течение четырех актов – к черту, бессмысленна. Большое поражение и горе требует еще большей радости при победе. Чем больше поражение, тем должна быть сильнее радость174.
Веселье всегда выражается в смехе, в улыбочке, в положении мышцы. Нет, это ошибка. Веселость – это бодрость, темп, интенсивность.
Хохот и слезы никогда не вводить в рисунок, в партитуру роли. Если сами придут, – тем лучше. Нет, – важна градация, подход к слезам и хохоту, а не самый хохот.
Простейшие, наивные штампы:
1. Испугался – притаиться в угол.
2. Ужаснулся – шаг назад отступил, схватился за голову.
3. Заплакала – закрыть глаза и платок к глазам.
Как выразить трусость в действии?
Защититься, искать хитрость, чтоб уклониться. Средство защиты – нападение. Испугать, воздействуя на другого спокойствием175.
Есть театры, в которых наиболее талантлив и силен творческой инициативой режиссер. Он дает той и направление всему театру и подчиняет своей деспотической единой власти всех коллективных сотоварищей по творчеству. Все начинают творить по указаниям режиссера.
Есть штамп искания и манерности режиссерской постановки. Например – Мейерхольд. Первое: пригласить художника поновее. Второе: выдумать новую форму, например, поставить лестницу и заставлять бегать по ней. Если восходящие ноты, накал чувств – наверх, нисходящие – вниз. Или объявить (когда не умеешь обращаться с человеческим чувством и переживанием), что актеры – марионетки.
Л. Толстой. Никогда не строй, а сажай, иначе природа не будет помогать тебе.
Описывая лучшее, желаннейшее воздействие театра, Гоголь сказал: «весь насквозь просвежился зритель»176.
Нельзя спорить об искусстве.
У каждого свое искусство.
Никогда еще никто никого не убеждал.
Нужна терпимость.
Реализм, натурализм и прочее нужны на своем месте.
Искусство – жизнь человеческого духа.
Все вместе можем создать кусочек человеческой жизни. (Неисчерпаемость.)
Надо уничтожить эти названия: романтизм, натурализм.
Теперь хотят делить не только по чинам, а и по сословиям, а потом по цехам.
Сословия уничтожены в жизни, а теперь вводятся в свободное искусство.
Искусство жестоко мстит за насилие.
Надо решить, о чем мы говорим: о ремесле или искусстве представления.
Ремесло можно изучать любительски, по вечерам. Искусство – нельзя.
Искусство представления трудно (Сара Бернар, Коклен).
Приветствовать начинания большевиков, а именно: театр – мера просвещения, приобщение толпы к искусству.
Вхожу на трибуну не для того, чтобы спорить, а чтоб сказать свое мнение, выполнить долг. Оставляю без ответа выпады.
Нельзя относиться к репертуару, к искусству, точно к газетной статье, тотчас откликающейся на события. Чехов говорит: через двадцать лет можно писать о событии177. […]
Искусство после обеда.
Обераммергау – занятно, но разве это искусство?178
Каждый человек может сыграть одну роль.
«На дне жизни». Немирович вычеркнул слово «жизни». «На дне» – души.
Побольше говорить хорошего человеку – сквозное действие.
Перевести это в сверхзадачу (прославление человека) и сквозное действие (?).
Мои условия.
Не верю человеческой памяти, требую записных книг.
Раз кому поручено дело – закон. Умри, но сделай, или во время откажись. Забывать нельзя. Раз что я вычеркнул – кончено. Отвечает тот, кто взялся.
…Это в творческом процессе само прибавилось к психологии, как сами из нее вышли и подобрались всякие жесты, иногда причудливые, но всегда верные, потому что не придуманные, иногда неожиданные, всегда живые, правдивые интонации.
Нет более слепого, чем тот, кто не желает видеть.
[СТУДИИ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕАТР]
Существуют опасения, что студии, сорганизовавшись в отдельные театры, – отколются от общего дела. […] Выгодно ли это для студий и могут ли они существовать самостоятельно, без МХТ?
Возьму в пример Первую студию, которая в этом отношении вызывает наибольшие подозрения у всех (хотя она не дала к тому никакого повода). Допустим на минуту, что Первая студия откололась.
Конечно, это будет большой удар для Художественного театра. Но погибнет ли он от этого? Нет. Ему придется в первый год несколько сократить спектакли и понести от этого известные убытки.
А Первая студия?
Не буду обольщаться. Она с наличным репертуаром и гастролями просуществует несколько лет, пока слава ее не поблекнет, пока ее членам не надоест играть одно и то же179. А это скоро случится; как мы видим, играть всю жизнь одни и те же шесть-десять ролей и совершенствоваться в них подобно Дузе и Сальвини могут немногие. […] Нормальные артисты, из которых и состоит труппа студии, не выдерживают многие годы повторений одних и тех же ролей.
Сравнить «Сверчка» – первые спектакли и теперешние рядовые спектакли180. Тот аромат, который был раньше, не удержался, а без него спектакль студии теряет многое. […] Итак, на студийном репертуаре студия не может долго существовать. Нужны новые постановки. Могут ли артисты Первой студии самостоятельно и интересно, на средний успех поставить пьесу? Нет. Они могут сделать интересную постановку, сыграть водевиль, пустячок, но поставить более или менее значительную пьесу с серьезным внутренним содержанием они самостоятельно не могут. В этом они убеждались сами неоднократно и не дальше, как в самое последнее время181. […]
Далее. Может ли быть студия тем, что она теперь, раз что от нее отпадет марка МХТ. Представьте себе афишу с заголовком: «Студия драматических артистов. Студия Болеславского и Сушкевича»182. Разве такая афиша говорит что-нибудь провинции? При отделении студии, естественно, и Художественный театр и я принуждены будем печатно или иначе в глазах всех отделить себя от нее ясной демаркационной линией. Это случится без всякого желания мстить и наносить ей вред, а лишь ради собственной гарантии. […]
Все это вместе взятое если и не наложит какой-то тени на студию, то лишит ее того блеска, который она косвенно получает от МХТ.
И тогда приезжие провинциалы не будут больше мечтать как о высшем блаженстве – попасть в знаменитую студию Художественного театра. «В Художественный театр попасть можно, на то барышники есть. А уж в их студию никак не проберешься», говорят москвичи приезжим, которым надо пробраться именно туда, куда пробраться невозможно.
Разве это не дает большую долю успеха студии?
И далее – оцените значение общей афиши с Художественным театром. Я не говорю уже о материальной выгоде, которая огромна. Я знаю, что Кон[тора] большую часть сбора тратит на объявления, афиши. Оцените моральное значение рекламы, популярность, которую это дает студии.
Но кроме афиши, студия пользуется еще и кассой МХТ. Я думаю, что самое популярное место в Москве после Иверской183 и вокзалов железной дороги – это касса МХТ. Продавать билеты в этом популярном месте почти то же, что у Иверской. Как ни иди по Москве, а уж кассы МХТ не минуешь. И билеты студии при общей продаже расходятся в полчаса.
Совсем иное дело, если студии придется продавать свои билеты в каком-нибудь Втором Кисловском переулке. […] Импозантно ли это и послужит ли это к укреплению популярности студии?
Но существуют причины, коренящиеся в самой природе студийного дела, делающие ее отделение от МХТ невыгодным и даже невозможным. По самой природе студии – она интимна. […] Ни способ игры, ни состав труппы, ни вложенные в студийцев принципы не позволят слишком расширить дела. От ограниченного помещения зависит и ограниченный бюджет студии. Однако если бюджет ограничен в своем росте, то надо надеяться, что рост артистических талантов в этом отношении – неограничен.
Придет время и [мастерство] артиста студии дорастет до больших размеров. Ему будут предлагать блестящие ангажементы на стороне. И перед ним встанет дилемма. Или навсегда оставаться скромным студийцем (это уже подвижничество, на которое не всякий способен) или отречься от своего бога и пуститься во все нелегкие, то есть превратиться в ремесленника. Сможет ли это сделать студиец? Допустим, что нравственно он сможет упасть низко. Но сможет ли он ремесленно исполнять свое дело. На это смело отвечу – нет. А если и сможет, то значительно хуже, чем настоящий заядлый актер, так как студия делала все, чтоб убивать в артисте все ремесленное и отучать его от актерских приемов работы. Таким образом, иного выхода студийцу нет, как естественно переходить в труппу МХТ, оставаясь при этом студийцем. Будет ли он получать добавочное жалованье от МХТ или, напротив, будучи актером МХТ, будет как почетный член [студии] участвовать в известной доле прибыли студии – безразлично. Его заработок будет увеличиваться сообразно с ростом артистической личности, и ему не придется отрекаться от того, чему он всю жизнь молился.
Этого мало. При этой связи с Художественным театром остается в выгоде не только сам артист, но и сама студия, его вырастившая.
Что лучше – вырастить артиста и потом отпустить его в провинцию на убийство антрепренеров, или же передать его в свой же собственный Пантеон и пользоваться его художеств