1917
Ночное экстренное заседание Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов[693]
Заседание открывается в 12 час. 25 мин. ночи под председательством тов. Гоца. Председатель сообщает собранию, что в порядке дня стоит вопрос: оценка текущего момента.
С докладом по этому вопросу выступает Ф. И. Дан.
Товарищи! Мы собрали соединенное заседание ЦИК С[оветов] р[абочих] и кр[естьянских] деп[утатов] в настоящий момент, в один из самых трагических моментов русской революции. Для всякого политически здравомыслящего ясно, что вооруженные столкновения на улицах Петрограда означают не торжество революции, а торжество контрреволюции, которая сметет в недалеком будущем не только большевиков, но все социалистические партии.
В кратких словах положение России таково: враг приближается к столице, внутри страны ужасающая разруха во всех отраслях народно-хозяйственной жизни. Никогда контрреволюция не была еще так сильна, как в данный момент. Большинство масс рабочих и солдатских индифферентно относится к политическим вопросам.
На фабриках, заводах и казармах гораздо более значительным успехом пользуется черносотенная печать, газеты «Новая Русь» [694] и «Живое слово» [695], чем печать социалистическая.
Высокая степень абсентизма это[696] показывает нам, например, отношение широких масс к выборам в Учредительное Собрание.
Беспорядки в Петрограде найдут немедленный отклик в провинции, в результате чего Петроград через короткий промежуток [времени] будет лишен хлеба, и власть, организованная большевиками, будет свергнута немедленно же широким недовольством масс. Железная рука голода охватит Петроград, и контрреволюция победит. Большевики не смогут выполнить тех обещаний, которые они дали массам: хлеба, мира и воли. Массы, обманутые большевиками, низвергнут эту власть столь же быстро, сколь быстро она будет захвачена.
Предпринимать сейчас выступление – преступление перед народом, армией и революцией.
ЦИК, верный своей политике, до последней минуты не перестанет напрягать всех своих усилий, чтобы удержать демократию от выступлений. Петроградский совет, дискредитируя и оплевывая ЦИК, оплевывает идею советских организаций вообще.
ЦИК до конца будет пытаться остановить кровопролитие.
Я утверждаю, что если Петроградский совет р[абочих] и с[олдатских] депутатов практически осуществит захват власти, то это поведет к срыву Учредительного Собрания, а в конечном итоге, к гибели всех Советов.
Та травля, которая идет против правительства, не является случайностью. Происходит это потому, что управлять государством в настоящий момент, нашим государством, – каторжная задача и никакая власть, ни Керенского, ни Советов, – вполне справиться с этой задачей не сможет.
До сих пор мы стояли на той точке зрения в своей борьбе за мир, что революционной России необходим светлый мир без какого бы то ни было ущерба для нашей страны.
Оказалось, что народные массы слишком измучились, доведены до последнего предела отчаяния и уже не в состоянии дождаться возможности осуществления такого мира. С этого момента придется идти другим путем, более ускоренным, в борьбе за мир.
В своем наказе нашему делегату на союзническую конференцию мы выставили требования, чтобы союзники немедленно начали переговоры о мире.
В Совете республики мы сегодня провели резолюцию, голосами всех левых фракций, в которой от правительства требуется издание декрета о переходе частновладельческих земель в руки земельных комитетов и о том, чтобы было потребовано от союзников начать немедленные переговоры о мире. (Голоса с мест: «Поздно».)
Будет поздно, если вы не посчитаетесь с этим решением Совета Российской республики, и будет не поздно, если вы построите свою дальнейшую тактику на этом постановлении Всероссийского совета республики.
Я кончаю свой доклад тем, что призываю вас еще раз сплотить ряды демократии воедино для движения нашей революции вперед и не действовать разрозненно отдельным частям ее, прибегая даже к вооруженным выступлениям. Ибо пусть знает эта часть демократии, что народная совесть и история взвесит это и тяжела будет ответственность этой группы демократии не только перед своим народом, но и перед всем человечеством.
Товарищи! Мне предстоит довольно трудная задача: бороться с доводами того, кто стал героем дня, кто теперь особенно популярен[697]. Заранее учитывая настроение, которым будет встречено мое выступление, я считаю нужным все же выяснить свою точку зрения.
Затем тов. Либер переходит к критике отдельных частей речи Троцкого и заявляет, что та тактика, о которой говорил Троцкий, не имеет ничего общего с тактикой социалистической. Тов. Либер категорически отрицает, что тактика наступления разложила армию.
Указывая на то, что по всей России идет неорганизованное восстание крестьянских масс, что всюду задерживаются продовольственные грузы, тов. Либер предостерегает, что Советы власти не удержат, что она перейдет к неорганизованным массам и потому многие члены ЦИК принимают на себя все удары, откуда бы они ни сыпались, в борьбе с этой губительной возможностью.
Будучи уверен, что власть Советов не может выполнить всех задач и обещаний, которые она дает сейчас широким народным массам, тов. Либер называет такие призывы к захвату власти демагогической игрой (аплодисменты).
Тов. Либер призывает не приносить в жертву сегодняшнему дню завтрашний день и выражает надежду, что ЦИК не поддержит авантюру захвата власти.
По вопросу о происходящих событиях тов. Мартов указывает, что, несомненно, среди членов ЦИК нет ни одного, который не отрицал бы право пролетариата на восстание. Но в настоящий момент условия этому не благоприятствуют. И хотя меньшевики-интернационалисты не противятся переходу власти в руки демократии, но они высказываются решительно против тех методов, которыми большевики стремятся к этой власти.
Заканчивает тов. Мартов указанием, что ЦИК хорошо сделал, что поставил на повестку дня заседания вопрос о текущем моменте, т. к. он не исполнил бы своего революционного долга, если бы не произвел учета сил. Мартов призывает собрание присоединиться к резолюции, принятой Советом республики.
Товарищи! Большевики говорят, что массы идут за ними. Если это так, – то это явление кратковременное. Непрочна та тактика, которая состоит в подлаживании к настроению масс. Массы горько разочаруются в тех обещаниях, которые выдали им большевики, ибо большевики не смогут их выполнить, и их временная победа через небольшой промежуток времени сменится горьким поражением, и тогда те же массы, которые сейчас идут за большевиками, – будут заниматься их травлей.
История повторяется. Ныне мы переживаем то, только в более широких размерах, что происходило в 1905 году, когда во главе Петроградского совета стал тот же Троцкий.
Если пролетарское движение возродилось после того разгрома, который пролетариат испытал в 1905 году и в следующие годы реакции, то не благодаря тактике Троцкого, а благодаря нашей тактике меньшевиков. Мы вели рабочий класс в Государственную думу, мы стояли во главе рабочего движения, и таким вождям рабочего класса, как Церетели, можно воздать, во всяком случае, не последнее место в деле возрождения революции. (Аплодисменты.)
Теперь большинство рабочих относится равнодушно к судьбам революции, настроение этих масс может изнасиловать всякий контрреволюционер и повести их за собой. За большевиками идет только тонкий слой пролетариата, у них нет большинства даже в рабочей среде, и в случае их победы это будет победа меньшинства, победа голого насилия. Большевики соответственно этой тактике голого насилия имеют и соответственные методы управления. Арестовать капиталистов и т. д. – вот их метод действия.
Победа их будет недолговечна – победители будут раздавлены, пролетариат потерпит поражение и лишится своих идейных руководителей. Не делайте этого пагубного дела. Знайте, что вы губите всю силу рабочего класса.
Тот метод террора, посредством которого будут управлять большевики, только ускорит провал демократии.
Товарищи, в ваших руках – либо обеспечить будущее русской революции, либо идти путем необдуманных выступлений – идти прямо в разверстую пропасть.
Товарищи, последний раз призываю вас – не делайте ничего, что может послужить торжеству контрреволюции.
«Рабочая газета», 26 октября 1917, № 196
Съезд Советов«Рабочая газета», 26 октября, № 196
К моменту открытия Второго Всероссийского съезда Советов явилось 562 делегата; из них указало свою партийность 532.
Делегаты по партиям распределяются следующим образом: большевиков 252, 15 объединенных интернационалистов, 65 меньшевиков: из них 30 интернационалистов и 21 оборонец, 7 национальных социал-демократов, 155 эсеров, из них 16 правых. […]
Все время идут заседания фракций съезда, главным образом, меньшевиков и эсеров. К 9 часам вечера выяснилось, что меньшевики, включая сюда и интернационалистов, не считают возможным хотя бы косвенно поддерживать большевистскую авантюру и входить в какие бы то ни было комбинации относительно составления органов власти. Поэтому меньшевики решили отказаться от участия в съезде и, огласив свою декларацию, покинуть съезд.
Мартов от имени фракции меньшевиков-интернационалистов и еврейской социал-демократической рабочей партии[698]вносит предложение в первую очередь поставить в порядок дня вопрос о мирном разрешении создавшегося кризиса.
Мартов заявляет, что фракция меньшевиков-интернационалистов не считает возможным брать на себя политическую ответственность за авантюру, затеянную большевиками.
Необходимо принять меры, говорит оратор, чтобы приостановить военные действия с обеих сторон. Мартов настаивает на том, чтобы вопрос о мирном разрешении конфликтов был поставлен в первую очередь на разрешение съезда, так как вопрос слишком серьезен и гражданская война уже началась.
К предложению тов. Мартова присоединяются все фракции.
Принимая во внимание,
1) что военный заговор был организован и осуществлен партией большевиков именем Советов за спиной всех других партий и фракций, представленных в Советах;
2) что захват власти Петроградским советом накануне съезда Советов является дезорганизацией и срывом всей советской организации и подорвал значение съезда как полномочного представителя революционной демократии;
3) что этот заговор ввергает страну в междоусобицу, срывает Учредительное Собрание, грозит военной катастрофой и ведет к торжеству контрреволюции;
4) что единственным возможным мирным выходом из положения остаются переговоры с Временным правительством об образовании власти, опирающейся на все слои демократии;
5) что РСДРП (объединенная) [699] считает своей обязанностью перед рабочим классом не только снять с себя всякую ответственность за действия большевиков, прикрывающихся советским знаменем, но и предостеречь рабочих и солдат от пагубной для страны и революции политики авантюры, фракция РСДРП (объединенной) покидает настоящий съезд, приглашая все другие фракции, одинаково с нею отказывающиеся нести ответственность за действия большевиков, собраться немедленно для обсуждения положения.
«Рабочая газета», 26 октября 1917, № 196
Съезд Советов«Рабочая газета», 27 октября, № 197
На вечернем заседании 25 октября после заявлений с[оциалистов]-р[еволюционеров] и меньшевиков слово для внеочередного заявления получает тов. Эрлих.
От имени группы бундовцев я считаю долгом заявить, что мы считаем несчастьем все то, что происходит в Петрограде. Наш долг перед еврейским пролетариатом и пролетариатом всей страны заявить это. Мне поручено также сделать заявление от фракции меньшевиков и с[оциалистов]-р[еволюционеров]. Часть гласных городской думы решила пойти безоружными под расстрел на площадь Зимнего дворца ввиду того, что не прекращается обстрел дворца из орудий. Исполнительный комитет Совета крестьянских депутатов и фракция меньшевиков и фракция эсеров решили присоединиться к ним. Мы решили таким образом выразить свой протест против происходящего, и мы призываем всех, кто не желает кровопролития, идти с нами. Быть может, этот уход заставит безумцев или преступников опомниться.
После этого заявления соц[иалисты]-р[еволюционеры], меньшевики и бундисты покидают зал собрания под шум со стороны большевиков.
Я предлагаю съезду принять со своей стороны самые решительные меры к мирной ликвидации кровопролития. (Возглас: «Никакого кровопролития нет!»)
Я не знаю, есть ли обстрел или нет, но 25 минут тому назад из Зимнего дворца сообщили, что он обстреливается, и требовали, чтобы мы пошли на помощь сидящим в Зимнем дворце, среди которых находятся и делегированные нами партийные представители.
Я напомню вам тяжелые события 3–5 июля, когда ваше левое крыло находилось в такой же опасности, и тогда мы принимали все меры для предотвращения этой опасности. (Возгласы: «Неправда!») Нет, это правда, – взволнованно продолжает тов. Абрамович и настаивает на немедленной посылке делегации к Зимнему дворцу.
Сведения, которые здесь оглашались, еще более настойчиво требуют от нас решительных шагов. (Возглас: «Какие сведения? Это только слух».)
Сюда доносятся не только слухи, но если вы подойдете поближе к окнам, то вы услышите и пушечные выстрелы.
Если вы хотите, чтобы ваш съезд был правомочным не только потому, что он созван по какому-нибудь уставу, а потому, что он отвечает на грозные события дня, вы должны немедленно принять постановление, что съезд считает необходимым мирное разрешение конфликта.
Надо создать немедленно общедемократическое правительство, которое признавала бы вся демократия.
Съезд должен сказать, желает ли он прекращения кровопролития. В заключение тов. Мартов оглашает декларацию меньшевиков-интернационалистов и еврейской социалистической рабочей партии «Поалей Цион».
С внеочередным заявлением от имени меньшевиков-интернационалистов и еврейской СДРП «Поалей Цион» выступает тов. Капелинский[700].
Мы полагаем, что положение в настоящий момент грозно, и необходимо принять срочные меры для избежания гражданской войны, которая погубит революцию. Необходимо найти мирные пути для разрешения кризиса и до этого ничего не обсуждать. С нашей стороны было сделано предложение отправить делегацию ко всем демократическим организациям для создания демократической власти. Наше предложение не только не встретило сочувствия, но даже встретило неодобрение. Все это заставило нас покинуть заседание съезда. Но каждый момент дорог, и ввиду того, что все-таки отрицательное отношение к нашему предложению здесь прямо не было высказано, то мы вернулись, чтобы поставить вопрос на немедленное обсуждение. Итак, мы вторично предлагаем избрать делегацию ко всем демократическим организациям. На этом мы можем и должны все сойтись, если действительно хотим создать единый революционный фронт. Помните, что к Петрограду подъезжают войска! Нам грозит катастрофа! Если делегация не будет избрана немедленно, мы уйдем со съезда.
Представитель объединенных интернационалистов заявляет, что его фракция примет текст воззвания, но предлагает внести поправку о немедленной организации власти, опирающейся на самые широкие слои населения.
Представитель фракции меньшевиков-интернационалистов заявляет от имени своей фракции и фракции «Поалей Цион»:
– Вы, по-видимому, не хотите идти рука об руку со всей организованной демократией и превращаете Совет в партийную организацию. Мы не хотим в ней оставаться и уходим не для того, чтобы бороться против вас, а для того, чтобы организовать власть и чтобы, когда вы обанкротитесь, мы могли спасать вас и революцию.
Фракция объединенных интернационалистов через своего представителя заявляет, что, ввиду отрицательного отношения фракции к оглашенной здесь резолюции, она будет воздерживаться от голосования.
«Рабочая газета», 27 октября 1917, № 197
К экстренному партийному съезду«Вперед», 24 ноября
Товарищи! На 27 ноября назначен Чрезвычайный съезд нашей партии. Ему предстоит решить ее будущее, подвести итоги девятимесячному развитию в течение бурных месяцев революции. Трагический момент, в который соберется партия, ставит перед всеми ее организациями ребром вопрос о дальнейшем ее существовании как организованной партии вообще, как партии рабочего класса в особенности.
Партия стоит перед фактом великого политического поражения. Она поражена 25 октября как одна из партий, на которые опиралось Временное правительство, свергнутое большевистским переворотом, она поражена как пролетарская партия фактом последовательных неудач на политических выборах всякого рода в крупнейших центрах, поражена последовательными разгромами при перевыборах Советов и армейских комитетов. Она поражена, наконец, как организация, которая через три месяца после объединительного съезда находится в состоянии внутренней анархии: образование на местах параллельных фракционных организаций, конкуренция фракционных списков на выборах в Учредительное Собрание и т. п. [701]
Все эти поражения находятся между собою в неразрывной связи: официальная политика партии сделала поражение Керенского и его кабинета ее поражением; она же питала анархию в рядах партии и стоила ей потери почти всякого влияния на широкие массы.
Надо быть слепым или ослепленным фракционной близорукостью, чтобы не видеть, что не фатальное стечение обстоятельств и не одни только непреодолимые объективные условия привели к политическому разгрому меньшевистской партии, но и та политика ее руководящих верхов, которая, по уверению и по убеждению ее вождей, должна была вести партию, а вместе с нею и революцию от победы к победе.
На августовском объединительном съезде эта политика, вопреки всему опыту, была вновь санкционирована в основных вопросах – о власти и о войне. Политика коалиции и оборончества получила общепартийную санкцию. Личный авторитет популярных вождей подавил сомнения, питавшиеся уже тогда партийными массами. Не прошло и месяца, как в вопросе о власти партийное решение было превзойдено жизнью. Корниловщина заставила значительную часть оборонцев на местах требовать разрыва коалиции и образования демократической власти. На Демократическом совещании большинство меньшевиков отвергло коалицию. Она была вновь навязана партии тем демократическим блоком, в котором предыдущая политика партии растворила ее. Еще через месяц развал армии, ставший для всех очевидным, заставил меньшевистскую фракцию Предпарламента и Центральный комитет выйти за пределы резолюции съезда о войне и ребром поставить вопрос о немедленном мире. Было уже поздно. Партия уже утратила влияние на массы. Вопрос о власти и о войне решен другими силами, вступившими на путь заговора, террора и разнуздания гражданской войны.
Партийному центру пришлось, считаясь с создавшимся положением, наскоро перестраивать всю свою политику. Но, связанный прошлым, связанный союзом с мелкобуржуазными партиями, связанный внутренними противоречиями, раздирающими партию и угрожающими привести к открытому расколу, он колеблется, ощупью намечает линию партийной политики, отстает от местных организаций, которым приходится ориентироваться в новом положении на собственный страх.
Необходимо партии на съезде твердо и ясно установить линию политики в новых условиях, смело подведя итоги прошлому опыту, не боясь взглянуть прямо в лицо горькой действительности.
Дело идет не о том лишь, чтобы, считаясь с тем фактом, что метла солдатского бунта вымела коалицию и что армия отказалась продолжать войну, написать на своем знамени: «Власть без цензовиков[702] и немедленный мир». На этом сейчас сходятся почти все партии. Дело в том, чтобы иметь партийную линию, которая исключала бы сюрпризы решений, навязанных событиями вразрез с предвидениями партии и тенденциями ее собственной политики. Дело в том, чтобы покончить с политикой, следующей за стихийным ходом развития и противоречит революции и регистрировать (с опозданием) ее этапы[703]. Дело в том, чтобы из трезвого учета общественных сил и тенденций развития состроить политику, дающую партии возможность руководить массами и направлять ход событий силой стоящих за ней масс, а не дипломатическими колебаниями и политическим влиянием партийных вождей. Дело в том, чтобы собственной классовой силой влиять на другие силы, действующие в революции, а не искать компенсаций за утрату влияния на собственный класс в приспособлении к другим классовым силам. И в настоящем тягчайшем кризисе революции дело идет не о том лишь, чтобы зарегистрировать крах коалиции и оборонческой «подготовки мира», не о том, чтобы противопоставить факту бланкистского захвата власти[704] идею власти демократии. Дело идет о том, чтобы наметить и проводить линию действенной политики, объективно вытекающей для партии пролетариата из самого факта победы солдатско-рабочего восстания и содействующей тому, чтобы этот факт, который может стать исходной точкой крушения всей революции, стал, напротив, отправным пунктом прогрессивного развития и укрепления.
Смелое, ответственное решение должна принять для этого партия, порывая при намечении партийной тактики, если это необходимо, с некоторыми традициями и партийными антипатиями, не боясь признать ошибочными те или другие прошлые шаги.
Две перспективы стоят перед меньшевистской партией в ближайшем будущем: или большевистский захват власти безболезненно будет ликвидирован образованием социалистического правительства для проведения политики укрепления и углубления завоеваний демократической революции. Если условия сложатся благоприятно в этом смысле, историческая роль меньшевиков должна заключаться в том, чтобы и на те пролетарские массы, которые стоят за большевиками, и на мелкую буржуазию, стоящую за народническими партиями, влиять в том направлении, чтобы сделать возможным честную общедемократическую коалицию, чтобы преодолеть, с одной стороны, тяготение правых элементов мелкобуржуазной демократии к цензовикам и их страх перед пролетарской стихией; чтобы, с другой стороны, излечить пролетарские массы от социального утопизма и анархических тенденций, принимаемых большевиками.
Или же такое вмешательство марксистского авангарда пролетариата окажется уже пришедшим слишком поздно, и раскол между пролетариатом и мелкой буржуазией, закрепленный большевистским переворотом, будет усугубляться, ведя через разложение большевизма, через усиление буржуазной контрреволюции к всероссийским июльским дням пролетариата[705] или к краху революции в другой форме. В этом случае меньшевистская партия, оттесненная или отстранившаяся от власти, должна спасать будущее классового движения, действуя как умеряющая борьбу между двумя флангами демократии сила, смягчающая остроту конфликтов между ними, содействующая тому, чтобы неизбежное в этом случае поражение революции и пролетариата возможно менее проходило в формах гражданской войны.
В том и другом случае политика партии должна быть совершенно самостоятельной, независимой от мелкобуржуазной демократии, не растворяющей ее в последней. В том или в другом случае она должна руководиться стремлением наперед формулировать для пролетариата и всей демократии выдвигаемые развитием революции задачи, идти впереди революционного развития, хотя бы это обрекало временно партию на роль «безответного меньшинства».
Этим одним только и может быть создана та внутренняя спаянность партийных масс, которой доселе не было в нашей «объединенной» партии, пытавшейся существовать на основе механического соединения противоречивых тенденций. Пора понять, что в период революционных потрясений партия не может строиться на таком базисе. Революционное время – не время для каучуковых резолюций, для решений, ничего не говорящих и ни к чему не обязывающих, потому что их хотели сделать для всех равно приемлемыми. Единство действий партии может быть создано, и дисциплина внутри партии обеспечена лишь категоричностью и определенностью решений съезда на основе совершенно точного сговора относительно того, что партия намерена выполнять на ближайшем этапе революции.
Мы думаем, что возможность такого точного и ясного сговора дается фактом занятия большинством партийных организаций и органов однородной позиции в вопросе о выходе из нынешнего кризиса. Этим фактом дается возможность для меньшевистской партии изжить раскол между интернационалистами и революционными оборонцами, который развивался в течение девяти месяцев. Но эта возможность будет реализована лишь постольку, поскольку большинством партии будет ликвидирован социалистический оппортунизм, политика приспособления к обстоятельствам момента, политика саморастворения в демократии. Возрождение внутреннего единства большинства партии возможно лишь на основе последовательной марксистской политики, стремящейся сделать сознательный пролетариат действительным авангардом буржуазно-демократической революции, действительным авангардом борьбы с контрреволюционными силами. Если та часть вчерашних оборонцев, которая ныне встала на путь немедленного мира и отказа от коалиции, объединится с левым крылом партии на этой основе, укрепление и возрождение меньшевистской партии станет возможным.
Мы приглашаем вас, товарищи, при посылке делегатов на съезд, подробно обсудить создавшееся положение и стоящие перед партией задачи. Мы призываем вас делегировать на съезд товарищей, достаточно авторитетных, чтобы принимать от имени организации ответственные решения. Мы призываем вас приложить все меры к тому, чтобы действительное мнение партии было точно и ясно представлено на Чрезвычайном съезде.
Члены Центрального комитета и кандидаты (выбранные от меньшинства объединительного съезда):
Р. Абрамович, Астров, Е. Бройдо, Д. Далин, В. Ежов, А. Краснянская[706], Л. Мартов, А. Мартынов, Н. Рожков, С. Семковский, А. Чернев[707]
«Вперед», 24 ноября 1917 г.
Экстренный Всероссийский съезд РСДРП (объединенной)«Новый луч», 1 декабря, № 1
Съезд открывается 30 ноября в 12 час. дня. Ввиду отсутствия председателя ЦК тов. Аксельрода заседание открывается товарищем председателя тов. Ермолаевым. В краткой вступительной речи, охарактеризовавшей исключительные обстоятельства, побудившие ЦК взамен предполагавшейся Всероссийской конференции созвать партийный съезд[708].
После речи тов. Ермолаева съезд по предложению частного совещания членов съезда избирает президиум в составе тт. Крохмаля, Абрамовича, Девдориани, Романова, Ерманского, Дементьева и Глухова.
Секретарями избраны тт. Бройдо и Зарецкая.
По предложению тов. Абрамовича съезд приветствует избранных членов Учредительного Собрания тт. Скобелева и Шишкина.
Тов. Крохмаль предлагает почтить вставанием память т. В. Дмитриева и бахмутского городского головы тов. Флейшера, убитого в гор. Бахмуте. Все встают.
Тов. Дан по поручению 34 членов съезда выступает с внеочередным заявлением. Находя, что связанность при голосовании на съезде фракционной дисциплиной является угрозой единству и искажением воли партии, эта группа членов съезда считает необходимым сохранение всеми членами съезда полной свободы голосования.
От имени тех же 34 членов тов. Дан предлагает послать от имени съезда приветствие товарищам, арестованным и вообще подвергшимся насилиям со стороны большевиков, а также послать приветствие тов. Церетели, которому тяжкая болезнь мешает присутствовать на съезде. Оба приветствия принимаются единогласно.
Затем съезд принимает регламент и следующий порядок дня:
1) Текущий момент и задачи партии в Учредительном Собрании.
2) О мире и перемирии.
3) Об участии членов партии в Советах р[абочих] и с[олдатских] деп[утатов], в Военно-рев[олюционных] ком[итетах] и т. п. организациях.
4) Об единстве партии.
5) О национальной и областной автономии.
6) Рабочий контроль и регулирование промышленности.
7) Текущие дела.
Затем выступает ряд ораторов с внеочередными заявлениями. Тов. Дан от имени своего и тов. Мартова предлагает образовать комиссию для выработки резолюции протеста против большевистских насилий и обращения к Интернационалу по тому же вопросу.
Тов. Романов предлагает помимо резолюции выпустить воззвание к рабочим и населению. Оба предложения принимаются. В комиссию по разработке резолюций протеста и обращения к Интернационалу избраны тт. Мартынов, Дан и Потресов. Воззвание к населению поручено выработать президиуму.
По предложению одного из товарищей съезд постановил довести до сведения Юго-Западного фронта, что представитель с[оциал]-д[емократической] организации Юго-Западного фронта тов. Войтинский не может принимать участия в работах съезда вследствие заключения его большевиками в Петропавловскую крепость.
По предложению тов. Мыскова[709] решено от имени съезда выразить приветствие основателю русской с[оциал]-дем[ократии] тов. Г. В. Плеханову, подвергшемуся грубому насилию со стороны большевиков[710].
По предложению тов. Мартова съезд постановляет потребовать предоставления тов. Войтинскому возможности, хотя бы и под конвоем, посещать заседания съезда.
По исчерпании внеочередных заявлений съезд переходит к обсуждению первого пункта порядка дня: к вопросу о текущем моменте и задачах партии в Учредительном Собрании. Докладчики: Либер, Мартов и Потресов.
Чтобы определить тактику, надо прежде всего понять, что собственно случилось. Наши разногласия в области практической линии поведения коренятся в коренном разногласии в оценке происшедшего.
Большинство рабочих полагает, что 25 октября – новый шаг вперед русской революции; что Россия выступает в роли мирового революционного авангарда. На деле мы не впереди, а позади всей Европы. Как наиболее отсталую страну война истощила Россию раньше всех остальных стран.
В революции 27 февраля преобладающее значение принадлежит армии. Армия сыграла такую роль не потому, что она была сознательно революционна, а потому, что она устала, не хотела воевать. Это выражение усталости, а не воли к действию.
Многие думают, что надо было в самом начале революции решиться на заключение сепаратного мира. Тогда, полагают, мы избегли бы катастрофы. По этому поводу не мешает вспомнить, что воззвание к народам мира 14 марта[711] было принято лишь в результате пламенной речи Чхеидзе, говорившего, в отличие от духа манифеста, главным образом, о вооруженном отпоре Германии. После 27 февраля царское правительство обвиняли, что оно продавало страну, стремилось к сепаратному миру. Попытка заключить сепаратный мир тогда привела бы лишь к переходу всей власти в руки буржуазии. Но чем больше истощалась страна, тем сильнее росли стремления к миру. Создавалась иллюзия, будто самый темный и некультурный русский народ и армия – основы интернационального революционного движения в пользу мира.
«Похабный» мир – в настоящее время факт. Когда народ почувствует на себе его результаты, тогда мы увидим, как он извернется от этого нашего «интернационализма».
Главной движущей силой революции у нас являются солдаты, выступающие в ней как самостоятельная общественная сила, и в этом несчастье нашей революции. Солдаты деклассированы; их действия определяются их специальными солдатскими интересами, а не их классовыми интересами, как крестьян, рабочих и мещан. Когда же эти интересы проявятся, этот колосс распадется и докажет, что это – случайное объединение, не имеющее внутренней силы.
Крестьянство не имеет государственного сознания. Оно способно лишь на бунт. Оно было вовлечено в революцию, ибо его интересы не были удовлетворены. Когда же его интересы будут удовлетворены, оно перестанет быть даже революционно-демократическим. И если окуровцы[712]голосуют за большевиков, то это значит лишь, что они против данного правительства, но не за социализм.
До сих пор считалось истиной, что наша революция буржуазна, значит, буржуазия заинтересована и должна принять участие в переустройстве государства. Теперь буржуазия считается вся контрреволюционной, так[713] это и должно быть, если наша революция социалистическая. Но если она буржуазная, то, может быть, нынешние «контрреволюционеры» только и будут той плотиной, на которой задержится грядущий поток контрреволюции.
Что касается пролетариата, то в нем есть устремление к социальной революции, оно естественно и объясняется его социальным положением. Но не надо забывать, что значительная часть пролетариата связана с деревней, не надо забывать и соблазнительную для пролетариата возможность двинуть на защиту своих групповых интересов военную силу. В такой обстановке не солдаты идут под руководством рабочих, а, наоборот, рабочие подпали под влияние солдат, господствуют именно Сов[еты] солд[атских] депутатов. В тех центрах, где солдат немного, там большевистское движение не приняло такой формы, как в тех местах, где рабочие знали, что могут двинуть военную силу.
Создалось своеобразное положение. Боевыми революционными центрами являются не демократические органы самоуправления, а Советы, избранные часто на недостаточно демократических началах.
Нельзя сводить все случившееся к плохой тактике, хотя тактика и имеет большое значение. Часто говорят, что если бы ранее была организована однородная демократическая власть, то большевистского переворота бы не было. Это неверно.
Мы знаем, что в буржуазной революции во власти должна участвовать буржуазия: средняя и мелкая буржуазия – вот основа власти в буржуазной революции. Но мелкобуржуазное крестьянство не было сознательной политической силой; и социал-демократии пришлось принять участие во власти и принести с собой не удельный вес своего класса, а свои государственные способности. Но заместить несуществующую силу нельзя, не отказавшись от самих себя, и потому ничего, кроме способности быть мостом между двумя враждебными силами, мы дать не могли.
Если же мы взяли бы власть, нас штурмовали бы и справа и слева, и удержать власть можно было бы лишь методами большевиков. И так как мы не авантюристы, нам пришлось бы оставить власть.
Теперь рабочий класс охватывает разочарование. Но и оно проявляется в двух формах: во-первых, в форме анархо-синдикализма[714]. С этим движением надо бороться, но надо помнить, что оно основано на социальном положении пролетариата. Но есть и другая форма: разочарование не с точки зрения будущего, а с точки зрения прошлого, разочарование в демократической революции. Это внутренняя контрреволюция, более страшная, чем контрреволюция в Ростове-на-Дону[715]. Наша задача – бороться за сохранение завоеваний революции. Не приходится говорить о ее расширении и углублении, надо защищать завоеванное: самоуправление, свободы, всеобщее избирательное право, Учредительное Собрание. Со всеми посягающими на них нужно вести беспощадную борьбу, как боролись мы, бундовцы, в свое время в Польше с реакционными рабочими союзами «народовцев» [716], хотя в них и участвовали массы рабочих. Мы – классовая партия, но мы защищаем будущее пролетариата и потому боремся с отрицательными сторонами его сегодняшнего движения.
Нельзя так общеустанавливать, будто революционный фронт – это там, где рабочие. Таким образом мы можем стать проводниками контрреволюции. Никаких компромиссов с контрреволюционным большевизмом быть не должно. Если мы хотим отколоть от большевизма рабочие массы, мы прежде всего должны отколоть от большевизма себя. Мы должны сохранить самостоятельную позицию, но не бояться поддерживать те партии, с которыми нам по пути. Как не поддержать кадетов в их борьбе за элементарные свободы против большевиков? Центрами нашей борьбы должны стать общенародные органы. Конечно, мы должны вести борьбу путем политическим, а не путем военных заговоров и авантюр. Но мы должны признать за народом право восстания против большевиков, мы должны перестать быть гасителями этой борьбы, иначе мы будем пособниками настоящего самодержавия, идущего на смену Ленина. (Аплодисменты.)
Следующим выступает тов. Мартов.
Переворот 25 октября не случайность, он предопределен всем ходом русской революции. Прекращение войны, создание условий нормального развития экономической жизни и радикальное решение аграрного вопроса – вот три основные проблемы нашей революции.
Они были быстро восприняты массами, и дальнейший ход революции зависел от того, какие социальные силы могут выставить свою кандидатуру на осуществление этих задач. Тов. Мартов, возражая тов. Либеру, утверждает, что в ходе революции буржуазия может закладывать основы нового строя, но сама революция может перерасти ее творческие силы и, как это было в революциях Запада, может настать момент, когда буржуазная революция будет развиваться против буржуазии. Это случилось и у нас.
Далее тов. Мартов доказывает, что осуществление задач революции оказалось не по силам мелкобуржуазной и деревенской демократии. Она не нашла в себе воли освободиться от тяготения к имущим классам, действовать без них и против них. Коалиция с буржуазией, стремление государственную власть в революции сделать во что бы то ни стало общенациональной сделали мелкую буржуазию непригодной к роли общенационального вождя революции, несмотря на всю возможность получить поддержку от пролетариата. И здесь известная доля ответственности ложится на нашу партию, которая благодаря особенностям развития русской революции оказывала такое крупное влияние на мелкобуржуазную демократию. Своим отношением к идее коалиции, господствовавшей в партии так долго, мы тормозили самоопределение буржуазной демократии.
Коалиция давно была изжита, и только большевистское выступление 3–5 июля продлило ее дни. Корниловский мятеж, вызвав огромный подъем энергии в массах демократии, создал новый факт: на местах почти повсеместно совершился переход власти в руки революционных органов. Это создало условие для чрезвычайно широкого распространения идеи однородного революционного правительства. Но демократическое совещание не пошло по этому пути, и в результате резкое противоречие между настроением масс и организацией центральной власти стало всем бить в глаза; и вопрос был лишь в том, произойдет ли взрыв до Учредительного Собрания или последнее предупредит его. И слева и справа были группы, заинтересованные в том, чтобы вопрос был решен путем стихийного взрыва.
Коалиция с буржуазией своей неспособностью решить задачи революции толкала пролетариат к мысли о решении этих задач собственными силами. Она изолировала пролетариат. Это было тем легче, что мобилизация 10 миллионов крестьян делала временно деклассированную солдатскую массу пролетарским союзником. В результате стихий путь уже факт[717].
Мы должны прежде всего констатировать, что октябрьский переворот, несмотря на отрицательное отношение наше к его форме, ставит перед собою объективно прогрессивные задачи. Бесспорно, переворот, как и всякая попытка поставить объективно неосуществимые задачи, может быть прологом контрреволюции, ибо иначе, как крахом, он кончиться не может. Вопрос лишь в том, в какой форме будет осуществлена ликвидация этого переворота: в форме ли развала русской революции, или путем восстановления единства пролетарского движения и координации сил пролетариата и мелкобуржуазной демократии. Тот факт, что основные задачи революции не осуществлены, что применяемые большевиками пути решения их непригодны, создаст возможность идти вторым путем. Этим объясняется популярность лозунга единой революционной власти от н[ародных] с[оциалистов] до большевиков. Это единственный шанс на спасение революции.
Возможно, что когда большевики согласятся на него, будет уже поздно; но задача наша занять такую позицию, при которой на партию рабочего класса не падало бы ответственности за эту неудачу. Вся наша тактика в Учредительном Собрании должна быть построена таким образом, чтобы этот основной принцип руководил каждым отдельным [членом] нашей партии. Некоторые питают иллюзию, что в Учредительном Собрании, благодаря победе с[оциалистов]-р[еволюционеров], возможно будет однородное правительство без большевиков и без цензовых элементов. Это иллюзия. Такой власти пришлось бы отбиваться от натиска пролетарских масс, еще в большинстве идущих за большевиками, и при этом она была бы вынуждена опираться на правую часть Учредительного Собрания, что было бы скрытым восстановлением коалиции. Но теперь, после того, что свершилось, такая коалиция возможна только на трупах раздавленного пролетарского движения. Буржуазия хоть частично стать у власти может только как контрреволюционная диктатура. Пролетариат должен отказаться от анархических приемов диктатуры против демократии; но и демократия должна отказаться от мысли о создании власти без пролетариата. Оратор предвидит, что в Учредительном Собрании неизбежно разовьется борьба за власть; что теперешние обладатели ею из рук ее не выпустят без борьбы. Но борьба партии пролетариата должна мыслиться как борьба за перевоспитание, вернее, за первое политическое воспитание. По мере роста неизбежных конфликтов внутри большевиков мы должны выступить в качестве силы, сплачивающей пролетариат вокруг идеи суверенности Учредительного Собрания. Не в наших интересах форсировать кризис. В этом, мы видим, заинтересованы большевики. Нам, наоборот, в наших целях выгодно постепенное разрешение кризиса. При этом мы должны признать, что мы не имеем влияния на широкие массы, и наша задача – собирать массы. Для этого мы должны сохранять полную классовую самостоятельность. Это, конечно, не исключает соглашений, но исключает растворение. Нам нужна такая политика, которая исключала бы всякое приспособление к равнодействующей общественной силе, так как эта равнодействующая должна явиться результатом борьбы этих сил.
Последним докладчиком выступил тов. Потресов.
Вначале казалось, что февральский переворот произведен петроградским пролетариатом и петроградскими солдатами. На деле теперь должно быть всем ясно, что легкость его удачи обусловливалась тем, что это был переворот, совершенный гарнизоном; и это предупредило весь ход русской революции, в которой доминирующую роль играет армия. Если вглядеться в события последних месяцев, то мы увидим, что центр политической жизни все время был не в пролетарских организациях, не в Советах раб[очих] деп[утатов], а, главным образом, в Советах солд[атских] деп[утатов]. И если перейти к октябрю, то здесь даст себя знать в чистой форме этот солдатский характер переворота.
Пролетариат остался пассивен к движению. Маленькие отряды Красной гвардии[718] тонули среди массы солдат. Настроение у рабочих кварталов было не то выжидательное, не то равнодушное; поэтому нельзя говорить о народной войне, поднявшейся и снесшей коалицию.
Характерно другое: поразительное равнодушие масс, позволяющих группе режиссеров, опираясь на силу штыков, совершить переворот. И в этом перевороте поэтому гораздо больше не Европы, а Азии.
Что этот переворот по существу военный, видно и из того, что теперь, в новой власти[719], гораздо сильнее приходится считаться с мнением солдатской массы, чем с мнением рабочих.
Оратор оспаривает мысль, что февральская революция порождена усталостью армии и народа от войны. Скорее наоборот: в народе и армии была боязнь предательства, зародившегося в царских дворцах; революция совершилась на почве продовольственной разрухи. Но важнее другое: то, что в перевороте сыграли роль мотивы не отчетливо государственные и что оно не выросло в национальное чувство движения во имя спасения страны[720]. И это сыграло фатальную роль. Не было в русской общественности национальной спайки перед революцией, не принесла ее и революция. В этом отношении все классы одинаковы. Говорят, в восемь месяцев коалиция изжила себя. Оратор отвечает: никакой коалиции не было. Это обвинение не одной стороны, а обеих. И когда слышатся теперь призывы к однородной социалистической или демократической власти, то хочется указать, что ведь у нас все время такая власть была с небольшими фиговыми листочками в виде отдельных буржуа-министров. Коалиции, принявшей определенный компромисс и проводившей его в жизнь, не было, ибо не было в русской действительности реальных условий для действительной коалиции – не было ни в рядах буржуазии, плохо организованной, ни в пролетариате, носившем в себе многое от вольницы XVII века [и] не знавшем необходимости ограничения своих требований известными рамками. Правда, пролетариату с самого начала говорили о буржуазном характере революции, но наряду с этим твердили и о том, что вот-вот начнется мировая социальная революция. Эта проповедь нашла благоприятную почву, и максималистские идеи победили: революция – так революция до конца! Эта вера в возможность перескочить через рамки буржуазной революции должна быть изжита; и мы присутствуем при интересном процессе ее изживания. Всякий имеющий очи видит его: ведь преграды исчерпаны, «буржуев» у власти нет, никто, кажется, не мешает, и все же сделать социальную революцию не могут, ибо мы живем не в передовой стране, где готовы посылки для социальной революции, а в самой отсталой. Все время говорили, что буржуазия не может решить задач революции. Но последний месяц с наглядностью показал, что пролетариат еще меньше может.
Это не осуществилось. И сейчас мы присутствуем при начале поворота масс от большевизма. Как бы слаб он ни был, но он несомненен. Дальше же он примет катастрофический для большевиков характер. Вероятны анархические конвульсивные попытки, но это уже будет агония. Все здоровые элементы неизбежно отойдут от большевиков. И теперь наше положение в высшей степени ответственно. Мы можем подойти к массам, – впервые с надеждою быть понятыми, – с призывом не только к классовой самостоятельности, но и национальному единению.
Между тем наша партия сейчас переживает катастрофическое состояние. Она стерта почти совершенно с политической арены. Здесь многое зависит от субъективных условий. Но хуже другое – мы не собрали сколько-нибудь сильных кадров, способных противопоставить себя большевикам. Мы метались между теми и другими. Мы не выявили своего лица перед массами. За это мы расплачиваемся. Теперь мы должны стать определенными. Мартов упустил из виду этот начинающийся поворот масс. А между тем он для нас решающий факт. В момент такого перелома мы должны провести грань между большевиками и собой, иначе поворот настроения выбросит с ними и нас. Если мы хотим быть партией не только сегодняшнего, но и завтрашнего дня, то мы должны как можно скорее провести это отмежевание.
Другой вопрос: как будем осуществлять идею национального единения. Здесь, конечно, существенно то обстоятельство, что нас почти не будет в Учредительном Собрании. И как действующая сила соглашения мы, может быть, не нужны. Но независимо от этого мы должны стоять за национальную концентрацию. Идея национального единства должна стоять в центре нашей тактики.
«Новый луч»[721], 1 декабря 1917, № 1
Съезд РСДРП (меньшевиков)«Вперед», 1 декабря, № 222
Вчера открылся съезд РСДРП (меньшевиков). Первая часть заседания посвящена докладам о текущем моменте. Доклады сделали: Потресов, Либер, Мартов.
Чрезвычайный Всероссийский съезд меньшевистской партии вынес следующую резолюцию:
Общее собрание членов Чрезвычайного съезда РСДРП (объединенной) в составе 100 чел., представляющих сотни тысяч организованных рабочих, констатирует, что большевистский Совет народных комиссаров[722] заполнил тюрьмы политическими заключенными и, в том числе, членами нашей партии, членами других социалистических партий; что как социалисты, так и члены буржуазных партий заключены исключительно в качестве политических противников группы, захватившей власть, что к ним не предъявляется никаких обвинений, что в числе заключенных имеются члены Учредительного Собрания, что все эти заключенные подвергаются такому режиму, издевательствам и насилиям, которые были бы достойны царского правительства; что в последнее время травля против этих пленников народных комиссаров приобретает такой характер, который заставляет думать о сознательной подготовке фактов кровавых самосудов над беззащитными заключенными.
Собрание призывает весь российский пролетариат протестовать самым решительным образом против позорящей российскую революцию системы террора, объявляет ответственной за всякий акт самосуда всю большевистскую партию как сознательных подстрекателей и постановляет также сообщить социалистическим партиям Западной Европы о совершенных и подготовляемых Советом народных комиссаров преступлениях.
«Вперед», 1 декабря 1917, № 222
Экстренный Всероссийский съезд РСДРП (объединенной)«Новый луч», 2 декабря, № 2
Вечернее заседание 30 ноября
При открытии заседания председатель оглашает предложение группы членов съезда «послать приветствие основоположнику нашей партии дорогому Павлу Борисовичу Аксельроду, который, выполняя возложенную на него работу по восстановлению Интернационала, лишен возможности присутствовать на нашем Чрезвычайном съезде».
Предложение это принимается всеми голосами против одного.
Затем слово предоставляется тов. Виляцеру[723] для сообщения о положении дел на Дону. Оратор указывает, что до дня его отъезда не исчезла еще надежда на возможность предотвратить гражданскую войну, хотя горючий материал и накоплялся давно. Войсковое правительство[724] вело политику казачьих верхов, но, однако, и в самом казачестве имеются налицо достаточно сильные демократические течения, на которые представлялось возможным опереться.
Местные товарищи признали целесообразным соглашение с большевиками в расчете на то, что таким путем удастся успешнее бороться с анархо-синдикалистским влиянием большевиков, которые особенно после петроградского переворота усиленно использовали в целях своей агитации, с одной стороны, иллюзии [неразборчиво] ленные в массах петроградским переворотом, с другой стороны – традиционное и далеко не заслуженное недоверие к казачеству.
Соглашение с войсковым правительством намечалось. Все основные требования демократии были приняты. Со своей стороны, войсковое правительство настаивало на разоружении Красной гвардии: оружие должно быть передано не казакам, а пехотным частям с тем, чтобы оно выдавалось красногвардейцам лишь по постановлению демократических организаций; вместе с тем самая организация Красной гвардии сохраняется. Свой ответ по этому пункту большевики отказывались дать, затягивая дело под разными предлогами, явно в ожидании прибытия матросов. И вот в субботу на прошлой неделе они приняли решение, исключавшее возможность соглашения.
После сообщения Виляцера съезд переходит к прениям по заслушанным утром докладам. Первым берет слово тов. Дюбуа[725].
Наша тактика зависит от того, как мы представляем себе петроградский переворот. Если это есть социальное движение пролетариата, то наше положение – рядом с пролетарскими массами, независимо от тех ошибок, которые пролетариат допускает. Если это движение непролетарское, то отношение наше должно быть иным.
Наша фракция на съезде С[оветов] р[абочих] и с[олдатских] д[епутатов] признала переворот непролетарским и покинула съезд. Дальнейшее подтвердило правильность этой позиции. Вопреки утверждению Мартова, петроградские события отнюдь не являются шагом вперед в ходе нашей революции. Здесь действовала лишь сила солдатского бунта.
Солдаты с самого начала восприняли революцию как освобождение от войны. Именно так они и поняли демократическую формулу мира. Революция немедленного мира не дала, и это обусловило отход солдатской массы от революции и ее вождей. Например, отношение солдат к Керенскому имело отнюдь не революционный, а черносотенно-погромный характер. Настроения недавнего съезда XII армии точно так же далеки от революционных.
Разочаровавшись в революции, солдаты поддерживают большевиков. Но и здесь они не доверяют центру и стремятся к заключению перемирия самостоятельно на отдельных участках фронта.
Солдатский бунт есть бунт против революции, пролетариат же лишь вовлечен сюда силою солдатского движения, ничего общего с классовым движением не имеющего. Поэтому связать себя с большевиками было бы ошибкой партии.
Мы не можем быть и против большевиков, но признать право страны свергнуть их вооруженной рукой мы должны.
Вхождение наших товарищей [в правительство] было бы ошибкой, т. к. им не на что было опереться: мелкая буржуазия была неорганизованна, лучшая же, наиболее сознательная часть пролетариата поглощена войной.
В настоящий момент мы изолированы. Мы не можем идти ни с мелкой буржуазией, т. к. она в определенный момент повернется против пролетариата, ни с большевиками, т. к. это значило бы санкционировать анархию.
Мы должны направить наши усилия на пролетарское строительство. Демобилизация армии, мобилизация промышленности – вот области нашей работы. С другой стороны, мы должны толкать мелкобуржуазные круги, которым придется взять власть для разрешения аграрной программы. Не можем мы отказаться и от связи с большевиками. Нам нужно установить эту связь раньше, нежели массы уйдут от большевиков. Начавшийся уход заставит и самих большевиков искать выход. Этот выход – однородное м[инистерство] для творческой работы в области аграрной и др[угих] социальных реформ.
После речи тов. Орлова вносится, но отклоняется большинством предложение о гильотинировании прений[727]. Слово представляется тов. Ф. Дану.
Здесь было заслушано три доклада, и я не могу согласиться ни с одним из них. Тов. Мартов дал совершенно неверный, исключительно абстрактный анализ революции, не создав картины действительного соотношения сил. Он упустил из виду важнейший фактор нашей революции.
Действительно, более 10 миллионов наиболее здоровых людей были вырваны из обычной обстановки хозяйственной жизни, были деклассированы[728]. В силу этого обстоятельства в нашей революции превалировал деклассированный характер ее при относительной слабости классовых элементов. Движению оказались присущи черты, характерные для люмпенпролетарского движения.
Но нужно помнить в то же время, что в данном случае мы имеем дело не просто с деклассированной группой, а с группой, собранной в роты, полки и т. д., т. е. с постоянной армией – силой, по существу, контрреволюционной.
Русская революция была произведена контрреволюционной силой. Отсюда ее размах и ее слабость, обусловленная отсутствием здорового классового фундамента. Это обстоятельство нельзя забывать ни при анализе прошедшего, ни при построении ближайших перспектив.
Тов. Мартов говорил, что уже во время Демократического совещания мы проявляли склонность к образованию однородной демократической власти. Но ведь эта наша склонность вытекала из того обстоятельства, что уже тогда обнаружилось стремление солдатских масс к «похабному» миру и анархо-синдикалистские тенденции в рабочей среде. Однородная власть признавалась нами лишь в предвидении крушения революции как средства спасения того, что еще можно спасти. И сейчас мы готовы идти к созданию однородного социалистического министерства, если нет другого средства спасения. Но это не значит, что мы делаем шаг вперед. Мы стремимся таким путем дать возможность пролетариату наиболее безболезненно отступить с занятых им анархо-синдикалистских позиций.
Я согласен с Либером насчет превалирования в нашей революции деклассированных элементов. Несомненно, на местах это чувствуется еще яснее: движение сказалось больше именно там, где сильнее местные гарнизоны. Этой особенностью движения и объясняется реакционный, контрреволюционный характер большевистской диктатуры.
Но все же нужно признать, что в движение это втянуто огромное большинство пролетарских масс, подчиненных ему иллюзией с помощью штыков совершить социальный переворот. Эта иллюзия настолько глубоко проникла в рабочие массы, что даже петроградские рабочие-меньшевики иногда спрашивают: «А почему это невозможно?»
С этим обстоятельством приходится считаться, и наша задача в настоящий момент – такая ликвидация большевистской авантюры, при которой рабочий класс кроваво не пострадал бы.
Для этого есть два пути: быстрая катастрофическая ликвидация вооруженной силой и путь медленного оставления анархо-синдикалистских позиций массами и собирание их около классовой программы. Этим путем и является создание однородного социалистического министерства. Мы предлагаем соглашение не с теперешними лидерами большевизма, а с теми, кто идет под большевистскими лозунгами. Отход рабочих масс от большевизма отнюдь не выразится в том, что рабочие перестанут называть себя большевиками. Но в этот большевизм они будут постепенно вкладывать иное содержание. Это и создаст возможность соглашения, и мы бы не исполнили своей обязанности ни как партия пролетариата, ни как партия революции, отказавшись от соглашения с большевиками на определенно принципиальной платформе.
– Левые эсеры пробовали, – прерывают оратора возгласы с мест.
Здесь говорят, что левые эсеры пробовали. Это значит, что меня плохо поняли. Левые эсеры делали попытку столковаться со Смольным о дележе портфелей. Мы же говорим о соглашении на принципиальной платформе. Я утверждаю, что, именно стоя на почве такого соглашения, неся идею его в массы, мы нанесем сильнейший удар большевизму. Отказ же от соглашения с объективными обстоятельствами поставил бы нас против рабочего класса.
Я не рассчитываю на близкий успех. Я думаю, что движение рабочего класса еще долго будет оставаться под знаком синдикализма. Но именно на нас лежит обязанность сохранения классовых социалистических принципов движения. Только мы, повернувшись лицом к рабочему классу, сможем спасти его от кровавого разгрома. Если же нам этого не удастся, то этим путем мы придем все же, может быть, и через 10–20 лет, но к созданию действительной социал-демократической рабочей партии.
Наша ошибка заключается в том, что нами сделано далеко не все возможное для выполнения задач, стоящих перед революцией. Это касается и вопроса о ликвидации войны и вопроса о борьбе с хозяйственной разрухой. Эти две ошибки были допущены потому, что мы сосредоточивали наше внимание на склеивании отношений между демократическими и буржуазными кругами. Коалиция себя не оправдала благодаря саботажу цензовых элементов. Такой коалиции больше быть не должно.
Выборы в Учредительное Собрание показали, что мы не представляем большой политической силы. Поэтому при организации власти нас могут и не спросить. Но поскольку с нами будут считаться, мы должны идти по тому пути организации власти, на который указывали тов. Мартов и тов. Дан. Мы не можем санкционировать право народа на вооруженное восстание против большевиков потому, что такое движение, несомненно, явится контрреволюционным. С другой стороны, не следует поддерживать вывески однородного социалистического министерства потому, что туда войдут и буржуазные по существу социалисты.
Либер и Потресов жаловались на террор, анархию и бонапартизм большевиков. Но все это является следствием политики коалиционного правительства, поддержанной частью нашей партии.
Наша революция – революция солдат. Этим объясняется не только [неразборчиво], но и глубина социального [неразборчиво] тельная постановка вопроса о земельной реформе, об изменении условий промышленной жизни стала необходима потому, что единственная вооруженная сила – армия – оказалась на стороне революции. Имущие классы, поставленные перед социальными проблемами, повернули к контрреволюции. Движение нашей революции волнообразно, и как раз теперь меньшевизм, благодаря происшедшему в массах перелому, имеет благоприятную почву, которую он должен использовать для утверждения гегемонии пролетариата.
Могут быть только две организации: против масс и в направлении соглашения с массами. Мы должны высказаться за ориентацию.
Интернационалисты должны признать, что и они повинны в создании иллюзий. Но особенно это касается вопроса о войне, где мы исходили из неверного представления о готовности европейского пролетариата к международной борьбе за мир.
Основное расхождение с Потресовым для меня лежит в понимании классовой борьбы. Потресов утверждает, что тактика против буржуазии вредна. Мы не полагаем, что, организуя пролетариат и вводя его в русло самостоятельной классовой политики, мы именно и выполняем национальную задачу. Попытка коалиции с буржуазией привела бы к отходу пролетариата от передового авангарда его. Наоборот, идея объединения с большевиками расслаивает большевиков и создает ту группу, на которую мы можем опереться.
Ошибка Мартова и Ерманского в том, что они сливают рабочий класс с большевизмом. За большевиков же, несомненно, голосовало и мещанство и солдаты. Мы не можем говорить о вооруженной борьбе с большевизмом, но идейная борьба с большевизмом является очередной задачей нашей партии. Именно в результате такой борьбы создастся возможность соглашения, и в этом путь к спасению революции.
Севрук[730] указывает на необходимость принимать во внимание провинциальную жизнь при обозначении задач партии. Массы двинулись под большевистскими лозунгами: мира, хлеба и земли; и они сами осуществят эти лозунги. На фронте все внимание обращено на борьбу за мир. Там кристаллизуются наиболее революционные элементы, готовятся к демобилизации. Рабочий класс судорожно ищет средств борьбы с дороговизной и безработицей. Решаются эти вопросы тем путем, на который толкает большевизм. Крестьяне заняты передачей земли в земельные комитеты. Лозунг этот был дан еще в Предпарламенте. Если вникнуть в существо, процессы эти не специфически большевистские. Что было в декларации коалиционного правительства на словах, сейчас реализуется на деле. Задача пролетарской партии стать во главе реализации заданий революции. Поставьте в очередь дня своей работы октябрьские лозунги большевиков, и вы ликвидируете большевизм.
Зарецкая. Я считаю себя обязанной отчитаться за выход из Центрального комитета по поводу формулы «от н[ародных] с[оциалистов] до большевиков». Почему оказалась приемлема формула, означающая советскую власть, против которой возражали 8 месяцев? Но если 28 октября авторы этой формулы верили в ее реальность, то теперь они не верят в это, как видно из речи Мартова. Мы стоим перед большевиками как враги и ведем борьбу с ними. Если вы примете эту формулу, то не уничтожите этим того, что первым шагом съезда было постановление об апелляции к Интернационалу по поводу большевистских насилий. А это был самый тяжелый удар по большевикам. Но когда придется рассчитываться перед своими и другими классами, мы будем прокляты вместе с большевиками как предатели демократии. Вы говорите, этим можно избегнуть гражданской войны. Но сейчас уже избегнуть ее невозможно. Это и Мартов признал. В момент разгона Учредительного Собрания с кем вы будете? С теми, которых разгоняют, или с теми, которые разгоняют? Какое соглашение может быть между тюремщиками и заключенными? Говорят, соглашение не со Смольным. Но где мы видали других большевиков? Кто хочет быть с большевиками, тот будет нести ответственность и за Шнеура[731] и за Крыленко[732]. Когда Мартов говорит о развитии революции и хочет социалистического правительства, это еще понятно. Но Дан говорил об отступлении, и все-таки он хочет социалистического правительства, это уж совсем непонятно. 27 октября формула эта была опасна потому, что она была реальна. Теперь она нереальна, и потому она неопасна практически, но может надолго скомпрометировать партию.
Горев. Противники соглашения представляют вопрос так, будто речь идет о соглашении с лидерами большевиков. Либер забывает, что когда речь шла о настоящих черносотенцах, то мы всегда умели отличать массы от вождей. Самым революционным правительством было первое. Это объясняется тем, что совершилась революция в отрицательной форме, в форме устранения старого. Дальше нужна была коренная демократизация, социальные реформы во всех областях. Все дальнейшие правительства не проявили той смелости творчества, как, например, во французской революции. Когда большевики издают карикатурные декреты, мы смеемся, но массы принимают их за настоящие реформы. Вопрос о соглашении встанет только в том случае, если Учредительное Собрание будет фактом. Есть опасность, что Учредительное Собрание будет бездеятельно, как Предпарламент. От нас будет зависеть, давать [ли] инициативу [в Учредительном Собрании] с[оциалистам]-р[еволюционерам]. Социальная революция кончится, когда солдаты вернутся домой и кончатся все патроны. Есть анархистская опасность, с которой надо будет бороться, но легче будет справиться с ней, если ставить вопросы, волнующие массы[733].
Волков[734] указывает на необходимость произвести анализ нашего поражения. Говорят, большевики овладели властью потому, что солдаты захотели мира. Это неправильная оценка. Коалиционное правительство не могло поставить объективной задачи революции даже так, как их поставил Совет республики. Работники экономических организаций приходили в отчаяние от препятствий, которые им ставило правительство. Третьяков, например, заявил, что он не верит в регулировку в то время, когда сам стоял во главе всех регулирующих предприятий.
Далее Волков указывает на то, что тактика советского большинства привела к большевистскому захвату, и указывает на опасности разгрома большевиков и призывает к соглашению.
Колокольчиков указывает на невозможность и недопустимость соглашения. Останавливаясь на разных революционных группах, доказывает, что ни одна из них не захочет связать себя с захватчиками.
Кипен доказывает, что никакая тактика не могла предупредить распада, который надвигался все время. Можно говорить только, усилила или нет коалиция процесс распада. Он возражает Потресову по вопросу о мелкой буржуазии и указывает на противоречие в построении Потресова. Если буржуазия [неразборчиво], то, значит, буржуазия революцию должна совершить, а [неразборчиво] нее. Социал-демократии приходилось заместить ее, или оставался путь захвата. Кипен дальше указывает на хозяйственный кризис, который сыграл огромную роль в событиях и создал анархо-синдикалистское движение. Никакая проповедь не может создать распад. Хотя рабочий и не принимал непосредственного участия в большевистском перевороте, но он был с ними [с большевиками] все время. Содействовать разгрому элементов, с которыми мы должны быть связаны как классовая партия, невозможно. Надо оставить себе несвязанными руки и по ту сторону.
Заседание открывается в 12 час. дня. Председательствует тов. Крохмаль. В порядке дня обсуждение докладов по вопросу о текущем моменте и задачах партии в Учредительном Собрании.
Что пролетариат в эпоху буржуазной революции не должен пытаться переходить за рамки, поставленные объективными условиями, это – истина, но она не должна быть единственным критерием, определяющим деятельность партии. В жизни все классы действуют «по-большевистски», руководствуясь непосредственным инстинктом, и лишь тяжким опытом жертв и поражений научаются самоограничению. Скажут, что мы как партия на то и существуем, чтобы учитывать уроки истории. Но ведь мы – лишь тонкий слой, обволакивающий совершенно невоспитанную еще политическую массу, и потому мы не можем научить массы самоограничению, особенно если другие классы не ограничивают себя.
Большевизм выражает стихийно неизбежно возникающие в пролетариате стремления. Но считаться с этими настроениями будет доктринерством. Идея коалиции, абстрактно взятая, правильна, но ни пролетариат, ни буржуазия не доросли еще до коалиции.
Большевистский переворот совершен не одними солдатами, ему пассивно, а то и активно сочувствовало большинство рабочих. Это единственно понятная нашим массам форма социальной революции. Большевизм выражает революционные стремления пролетариата, ибо какие объективные интересы рабочего класса могут толкать его на контрреволюционный путь?
Большевики борются против свободы и демократии. Мы против их террора, но для нас ценность свободы стоит вне зависимости от морали.
Вопросом о терроре не исчерпывается оценка восстания. Коалиция сметена, и не нашлось ни одного класса в защиту ее. В этом ее банкротство, а не в том, что против нее оказались штыки.
Революция обнаружила две основные силы: рабочий класс охвачен анархическим настроением, но в нем же и все здоровые тенденции развития. Другая сторона сейчас стоит за демократические свободы, но ее объективные интересы контрреволюционны. По этим объективным интересам и надо ориентироваться.
Дан вчера нашел новую формулу. Как и все формулы, составленные, чтобы отмахнуться от противоречий, она безжизненна и бессодержательна. «С большевистскими массами, но без их вождей, на почве нашей программы» – это все равно что «коалиция без к[онституционных] д[емократов] на основе определенной демократической программы и т. п.». В действительности придется соглашаться с теми же Рязановым и Каменевым.
Нашу программу большевики не примут – это значило бы для них стать меньшевиками.
Нет, соглашение возможно лишь на почве компромисса. Большевики – контрреволюционеры. Это значит – компромисс с контрреволюцией.
Горев говорит, что соглашение нужно для просвещения большевистских масс, но нельзя вступать в соглашение с илиодоровцами[735].
Говорят, соглашение нужно во избежание гражданской войны. И в Москве, и в Петрограде меньшевики ради избавления от этой [войны] не боролись активно против большевиков, играли роль «третьей силы», и что же – разве избегли гражданской войны?
Может быть, ради единства революционного фронта нужно соглашение. Но ведь это был бы контрреволюционный фронт!
Или ради сохранения рабочего движения от раз [неразборчиво]. Но для этого рабочий класс надо охранять от анархизма, а не толкать к нему.
Спрашивают, почему мы не так непримиримы по отношению к к[онституционным] д[емократам]. Но меньшевики всегда говорили, что, может быть, придется идти с кадетами, представляющими прогрессивное капиталистическое развитие, а не с социал[истами]-рев[олюционерами], учение которых заключает в себе реакционные элементы. То же и теперь. И в Учред[ительном] Собр[ании] будет идти речь не о демократическом мире, а о «похабном». И здесь мы будем вместе с кадетами, против большевиков! То же и в вопросе о культурных имениях, помещичьем инвентаре и т. д.
Мы должны быть классовой партией, но наша задача не приспособляться к предрассудкам пролетариата, но бороться с ними.
Сейчас мы стоим перед «похабным» миром, перед похабной политикой вообще. Абрамович дал теоретическое обоснование этой политики. Если мы не отречемся от нее, история нам [этого] не простит.
Слово предоставляется докладчикам для заключительных речей.
В наших речах не чувствуется той развертывающейся колоссальной драмы, которая, казалось бы, должна занимать теперь центральное место. Идет ожесточенная борьба за Учредительное Собрание. Вот об этом почти ничего не говорится, и я сомневаюсь, является ли для интернационалистов вопрос о защите Учредительного Собрания центральным, иначе мы не слышали бы речей [в] защиту соглашения с теми, кто готовит разгон Учредительного Собрания, когда на это соглашение не идут ни энесы, [н]и даже эсеры, оказывающиеся гораздо более твердыми, чем мы.
Мартов (с места). Кадеты в этом вопросе еще тверже!
Потресов. Да, кадеты более нас тверды в защите свобод и демократии – это их заслуга, – я не боюсь это сказать, – в наши дни, когда народу внушают мысль, что большинству народа подчиняться следует лишь тогда, когда его мнение согласно с твоим. Я слышал недавно на собрании рабочих фразу: «Довольно с нас, поездили, теперь будем ездить мы». И это пролетарское движение? Нет, это мелкий хозяйчик берет верх над рабочим! Тов. Абрамович советовал нам «бросить рабочий класс». Нет, мы не бросим. Мы, правда, не представляем всего рабочего класса, но мы представляем его авангард.
Но неверно, что наш рабочий класс навсегда прирос к идеям максимализма. Поворот неизбежен: он уже начинается, и в надежде на него мы должны строить свою тактику. Это не будет такой поворот, о котором говорил тов. Дан, – что мы-де, воюя с большевистскими вождями, будем помаленьку-полегоньку причесывать большевистские массы. Это будет катастрофа! Сейчас происходит подведение против большев[изма] с его азиатчиной [неразборчиво]тва. Когда станет очевидным, что большевизм ничего дать не может, – тогда рабочая масса может метнуться далеко вправо, прочь от социализма вообще. Большевизм станет тогда ненавистным не только в глазах буржуазии, но и для рабочих. Чтобы эта ненависть не шла и на нас, мы должны отмежеваться от большевизма.
Наш долг теперь пойти в рабочие кварталы и сказать прямо и открыто, что у нас нет ничего общего с большевизмом. Да, с буржуазной демократией у нас больше общего, чем со Смольным. Так было и на Западе. Там социал-демократия чаще выступала в ряде вопросов вместе с либералами, чем с анархистами, и никогда не выступала с теми, кто социализм обозвал «социализмом дураков»; наш же большевизм именно таким «социализмом дураков» и является.
Борьба за демократию должна стать основой нашей политики.
Здесь говорили о контрреволюции. Я утверждаю, что вы реально сформированных контрреволюционных сил за пределами большевизма не встретите. Но в Смольном вы найдете контрреволюцию, представленную персонально десятками разоблаченных и сотнями неразоблаченных. Симбиоз Смольного и департамента полиции продолжается. Большевизм нельзя причесать. Его можно сломить, но согнуть нельзя.
Сбросьте шоры, посмотрите: при самодержавии, для того чтобы наше движение было сильно, мы [неразборчиво] его на одном лозунге: Долой самодержавие! Да здравствует Учредительное Собрание! Так же должны поступить и теперь, концентрируя массы вокруг лозунга: Да здравствует Учредительное Собрание! Долой самодержавие Смольного!
С места. Чем свергнуть его?
Потресов. Чем угодно. Если сил нет, то это не значит, что мы должны примириться, как не примирялись мы с самодержавием при Николае[736]. Если у нас тогда не было сил свергнуть, мы все же боролись, спасая честь социал-демократии. Нужно спасать ее и теперь.
Председатель тов. Крохмаль сообщает, что Красной гвардией захвачен Комитет демократических организаций[737] на Литейном № 21. Всех приходящих арестуют. Между прочим, среди арестованных одиннадцати человек член съезда тов. Мысков.
Мартов начинает с возражений предыдущим ораторам.
Потресов предлагал бороться с большевиками так же, как западноевропейские социалисты борются с антисемитизмом. Но сейчас речь идет лишь о том, примкнуть ли к буржуазии для подавления большевизма или бороться самим путем критики.
Западноевропейские социалисты боролись с социализмом, когда он охватывал рабочих, последним путем. Жорес предлагал даже соглашение и был поддержан в этом Каутским.
Левицкий говорит, что нельзя «приспособляться». Нет, в известном смысле надо: надо действовать в зависимости от обстановки. В основе большевистского движения лежит неспособность коалиции осуществить задачи революции. Факт показывает, что многое можно было сделать, но это не было сделано из-за сохранения коалиции. Вот, например, Троцкий добился теперь освобождения Чичерина[738]. А что было сделано в вопросе о регулировании промышленности и др[угих] вопросах?
Сводить большевизм к авантюре – значит закрывать глаза на действительность.
Говорят, соглашение с большевиками недопустимо. Но в противном случае фактически неизбежна коалиция с буржуазией, обращенной в лагерь прямой контрреволюции на долгие годы. Если буржуазия примет вашу руку, то лишь для того, чтобы раздавить ее в своей.
Потресов прав, говоря, что большевистский режим привлекает авантюристов. Но ведь их было немало и вокруг Керенского. То был абсолютизм, хотя и весьма просвещенный, но он приучал массы к произволу и тем подготовлял восстание.
Потресов упрекает нас, что мы в своих построениях отводим мало места Учредительному Собранию, это неверно. Тезисы к моему докладу это опровергают. Мы думаем, что, лишь укрепляя демократические учреждения, пролетариат может победить.
Соглашение с большевиками, конечно, компромисс. Но, конечно, вопрос о буржуазном характере революции должен стоять вне компромисса.
Почва для соглашения может быть создана лишь в ходе событий, разочарования масс в большевизме и их давления на своих вождей. Пока этой почвы нет. Может быть, ее и не будет. Но совесть наша будет чиста.
Потресов думает, что, изолируясь от меньшевизма и изолируя пролетариат, мы добьемся того, что, разочаровавшись в большевизме, массы пойдут к нам. Нет, они прокатятся дальше и сметут и нас.
Может быть, это и произойдет. Но спасение возможно лишь по пути дальнейшего наступательного движения революции, по пути разрешения ее задач.
Наше левое крыло еще не усвоило той мысли, что большевики не являются партией, которая подлежит расстрелу, а наоборот, властью, которая имеет силу расстреливать. Надо определить отношение к большевикам не как к партии, а как к правительству.
Горев и Дан говорят, что мы должны соглашаться не с большевиками, а с рабочими массами. Но ведь [будучи] единственной партией пролетариата, нам с рабочими не приходится не соглашаться, мы их часть. Вначале еще можно было надеяться, что, продемонстрировав свое желание единого революционного фронта, мы заставим массы понять нас, пойти за нами. Но как возможно соглашение теперь? Разве этот преторианский большевизм можно примирить с идеей Учредительного Собрания? Разве им не ясно, как и вам, что Учредительное Собрание с ними покончит? Или разве можно нам отречься от Учредительного Собрания? Это игра. Само собой разумеется, тех членов ЦК, которые провели решение о соглашении, составивших в ЦК новое большинство, я не обвиняю в желании идти вместе с большевиками. Но массы не поймут их политики.
Говорят, массы идут за большевиками. Наоборот, большевики идут за массами. У них нет никакой программы. Они принимают все, что массы выдвигают. Поэтому ясно, что [они] должны были победить и будут побеждать там, где не могли победить мы.
Нельзя разбить тех, кто программы не имеет, кто готов подписаться под любым лозунгом масс. В этом, конечно, ни мы, ни оборонцы, ни вы, интернационалисты, не можем конкурировать с ними. И поэтому ни мы, а паче вы, не будете иметь успеха у масс. Это ведь показали последние выборы. Ведь не только в выборах в Учредительное Собрание, но и в Петроградском совете еще до переворота никто не голосовал за нас. К чему, в самом деле, большевикам переговоры, когда есть перевороты.
Я должен здесь еще решительней отвергнуть обвинение в том, что мы принимали участие в арестах и репрессиях[739]. Целый ряд фактов, говорящих, что меньшевики после июльских дней всеми силами препятствовали развитию репрессий. Так, они защищали «Правду», московский «Социал-демократ», защищали Каменева, Стеклова, они добились [неразборчиво] Половцева[740] и Переверзева[741]. Переверзев [неразборчиво] штаба. И если они не все могли сделать, что было нужно, то в этом не их вина, а тех, кто [неразборчиво] [742] силы демократии. Абрамович сделал одно необольшевистское социологическое построение: если объективные интересы какого-нибудь класса не удовлетворены, то это делает данный класс революционным. Оно лежало в основе всех большевистских построений. Но одно, конечно, неверно. Одного факта неудовлетворения интересов мало. Необходимо, чтобы кроме революционного не было ни одного другого пути к удовлетворению требований данного класса. Разве может Абрамович утверждать, что так обстоит дело в нашей действительности? Что крестьянство не может пойти на некоторое сужение своих требований. А ведь это в корне подрывает все построение. И еще здесь упрекают, что революция не проявила своего творчества. Но это обусловлено тем, что в условиях вызванного войной разложения народного хозяйства не было объективной возможности к творческой работе. И подтверждение тому – теперешняя практика большевиков. Разве они творят? Разве можно плоды революции измерять количеством декретов и разбитых винных погребов? Ведь это не доходит до жизни. Разве, например, кто-нибудь из вас заметил, что он стал домовладельцем в силу декрета о конфискации домов? Величайшая опасность в том, что все это совершается при полной пассивности народа. Ведь народ молчит, когда разгоняют органы демократического самоуправления. Это признак разочарования в революции.
Я согласен с Потресовым, что тактика партии должна быть перестроена. В расчете на то, что демобилизация армии оздоровит атмосферу, мы должны готовиться к иной полосе развития русской революции и ни в коем случае не смешиваться со Смольным. Единство в эти трудные дни крайне необходимо. Но если это будет единство для перекидывания моста к Смольному, то такой ценой покупать единство мы не согласны. В такой партии никто из социал-демократов не останется.
На речи Либера заседание заканчивается.
«Новый луч», 2 декабря 1917, № 2
Экстренный Всероссийский съезд РСДРП (объединенной)Утреннее заседание2 декабря. «Новый луч», 3 декабря, № 3
Председательствует тов. Абрамович. На очереди дня вопрос о мире и перемирии. Докладчики тт. Дан, Абрамович и Потресов.
Положение [таково], что судьба революции зависит от вопроса о ликвидации войны, что дальнейшее продолжение войны грозит революции смертельной опасностью, что основной задачей революции должна быть ликвидация войны демократическим миром, обеспечивающим интересы русской революции, русского государства и международного пролетариата, – это положение стало теперь трюизмом. Но это положение вовсе не было столь ясным и бесспорным в начале революции.
В Петрограде революция была совершена силами тыловых солдат в условиях, снимавших с порядка дня вопрос о войне и мире. И те, кто тогда стоял во главе революции, не ставили этого вопроса, как определяющего всю тактику революционной демократии, в центр ее. Так, в декларации первого Временного правительства, составленной по соглашению с Сов[етом] раб[очих] и солд[атских] деп[утатов] с Вр[еменным] ком[итетом] Государственной думы, нет ни одного слова по этому вопросу. И это показывает, что молчаливо предполагалось продолжение войны.
Еще в первые дни марта мы, действительные интернационалисты, предлагали не только обратиться к народам мира с призывом начать борьбу против своих империалистов, но и потребовать от нашего правительства обращения к союзникам с предложением приступить к мирным переговорам.
Но этой мысли нет в воззвании 14 марта. И это особенно характерно, если вспомнить, что автором воззвания был Стеклов. Очевидно, и большевики тогда находили невозможным сделать идею мира основой правительственной политики.
Но эта идея, как основная и необходимая идея нашей революции, все же пробилась наружу. У нас даже в партии существует заблуждение, будто лишь злостный интернационализм внес эту идею в солдатские массы, разложил армию и является теперь ответственным за «похабный» мир.
Такое рассуждение слишком поверхностно. Понятно, что тыловые войска и рабочие, занятые в военной промышленности, не чувствовавшие тягот войны и страдавшие, главным образом, от продовольственных затруднений, не выдвинули идеи мира в качестве доминирующей идеи нашей революции.
Но когда весть о революции докатилась до действующей армии, не знавшей таких продовольственных затруднений, но истомленной двухлетней войной, эта весть прозвучала для них как колокол мира.
Армия была главной опорой революции. Естественно, что от нее пошла волна обратного влияния в тыл. К этому присоединилось сознание невозможности разрешить промышленные, финансовые и продовольственные затруднения без ликвидации войны. Тогда всякому имевшему очи, чтобы видеть, стало ясно, что без ликвидации войны невозможно торжество революции.
Тогда встал вопрос, как вести борьбу за мир. Мы видели в решении этого вопроса две стороны: непосредственная борьба за мир и укрепление обороны страны, пока мир не достигнут.
Первая задача досталась[743] непосредственным воздействием на трудящихся всех стран, в частности, созывом международной социалистической конференции, а также дипломатическим воздействием нашего правительства на правительства союзных стран. Это требование впервые появилось в программе первого коалиционного правительства и было выдвинуто именно нами.
Результаты дипломатического воздействия мы считали незначительными, потому что Россия и ранее была в тесной экономической и финансовой зависимости от союзных стран. Война превратила эту зависимость в кабалу. Освободить нас от этой кабалы могли не дипломатические переговоры, а сами народы союзных и враждебных стран. Перед ними должны были капитулировать правительства. Не преклоняться перед стихийным мещанским стремлением солдат разойтись по домам стремились мы, а овладеть им, направить его по революционному руслу, заключить мир, обеспечивающий интересы страны, русской революции и международного пролетариата.
Я считаю, что наша тактика имела блестящий успех. Если в течение восьми месяцев армия невежественных крестьян, переутомленных и стремящихся домой, не ушла с фронта и сохранила долю организованности, если за восемь месяцев ее все же удалось оплести целой сетью организаций – это результат нашей политики.
И все, что нам в этой области противопоставляли интернационалисты, было то же, что теперь проводят большевики. Мы говорили, что до тех пор, пока народы не заставили свои правительства пойти на мир, мы должны укреплять оборону страны. Интернационалисты вместе с большевиками говорили: «Нет, только не дезорганизовать армию». На практике это вело именно к ее дезорганизации, ибо сохранение 10-миллионного коллектива армии от дезорганизации невозможно без активной заботы о ней.
Другая идея интернационалистов: вместо организованной политической борьбы народов за мир – непосредственное общение воюющих армий: «братание». Братание нашей революционной, но невежественной армии с железной и преданной монархии германской армией могло привести и привело лишь к разложению нашей и укреплению вражеской армии.
Третья идея – немедленное всеобщее перемирие. Большевики показали, что в нынешней реальной обстановке и при нынешнем соотношении сил это сводится к сепаратному перемирию и бегству русской армии с фронта.
Последнее – интернационалисты требовали, чтобы правительство, не ожидая движения народов, предъявило союзникам ультимативное требование приступить к мирным переговорам, «не останавливаясь перед разрывом с союзниками». Большевики показали, к чему ведет этот разрыв. На словах – сепаратная война, на деле – сепаратный мир.
Теперь можно судить, кто был прав. Сколько бы ни было у нас ошибок, наша линия правильна. Правда, она потерпела крушение, но это было крушением революции.
Народное движение в Западной Европе нарастало слишком медленно, а между тем разруха у нас росла, армия разлагалась, и становилось все яснее, что ликвидировать войну с соблюдением интересов нашей революции и международного революционного рабочего движения невозможно. Становился [неотложным] уже вопрос о ликвидации ее с наименьшими жертвами.
Этот поворот определился в июльские дни. Требование созыва междусоюзнической конференции с участием представителей демократии было таким пунктом. Этим же стремлением достигнуть скорейшего мира, хотя и с жертвами, определилась и наша тактика в Предпарламенте.
Тогда началась борьба сначала со всем Временным правительством, затем с Терещенко. Мы хотели добиться мира с наименьшими жертвами путем поддержки западноевропейского пролетариата. Терещенко тоже видел, что дело плохо, и искал выхода в более тесной связи с союзниками ради получения от них большей поддержки. В глазах массы это было лишь затягиванием войны и потому лишь способствовало росту большевизма.
Это наше мнение в конце концов было признано и буржуазными министрами, ведавшими хозяйством России.
Несомненно, мы были на краю министерского кризиса, отставки Терещенко и принятия Временным правительством нашей мирной программы.
К чему привели большевики? Армии не существует, Россия изолирована и выдана с головой германскому империализму. Если германские требования будут отклонены – война затягивается неопределенно долго. Россия не может вынести этого. Если они будут приняты – сепаратный мир на условиях, невыразимо тягостных для русской революции, для международного, в частности, германского пролетариата.
Единственное средство спасти хоть что-нибудь – Учредительное Собрание. Оно может организовать признанную страной власть. И на приглашение этой власти могут отозваться и союзники и вступить в переговоры о всеобщем мире.
И в эти последние трагические минуты надо сделать все, чтобы побудить международный пролетариат помочь нам. Я предлагаю, чтобы съезд от имени партии предложил созвать международную социалистическую конференцию. Может быть, ничего все же не удастся спасти, тогда вина за это падет на большевиков и на имущие классы всех стран, в том числе и России.
Перед нами впереди еще ряд затруднений в связи с демобилизацией армии и промышленности.
Каковы бы ни были наши разногласия в прошлом, но сейчас в вопросе о мире в области практических шагов в нашей партии [неразборчиво] единство. Печально, что оно достигнуто на почве поражения. Будем надеяться, что оно сохранится и тогда, когда снова будет почва для движения революции вперед.
Тов. Дан предлагал интернационалистам доказать, что наша тактика привела бы к успеху. Но с каких это пор для с[оциал]-дем[ократов] определяющим моментом при выборе тактики является соображение об осуществимости практических мероприятий? Ведь и сам тов. Дан говорил, что он не уверен в успешности рекомендуемых им мер. На самом деле для социал-демократа решающим является соображение, что данный путь, независимо от того, приведет ли он к практическим успехам или нет, является единственным при данных условиях могущим привести к ним с точки зрения пролетариата.
Мы все признаем, что ликвидация войны была не только интернациональной обязанностью русского пролетариата, но и национальной потребностью русской революции и страны. Здесь было редко встречающееся в жизни совпадение национальных и интернациональных интересов. Если так, то в центре отношения ко всем вопросам политики мы должны поставить эту потребность. Было ли это сделано? Дан говорит – вначале мы стремились к демократическому миру, но после убедились в невыполнимости этого плана и стали заботиться лишь об уменьшении неизбежных для России невыгод. Но это приговор для политика, который не мог предвидеть в мае то, что увидел в сентябре. Для нас было ясно с самого начала, что эта война не может решить выдвинутых проблем, и нашей задачей с самого начала было уменьшение тех опасностей, которые война делала возможными для всех, и нас в том числе. Поэтому максимумом, который мы выдвигали, было восстановление того положения, которое было до войны, «статус-кво». Мы знали, что надо стремиться к возможно скорейшему заключению мира, иначе война убьет революцию. Мы предсказывали все, что видим теперь. Мы даже указывали время, когда придет тот крах, который пришел теперь. Помните, мы говорили, что в ноябре с первыми морозами солдаты уйдут из окопов. Помните, что мы говорили, что наступление 18 июня неизбежно обречено на неудачу.
Вспомните, что нам отвечали. Я напомню слова Церетели, сказанные им в ЦК: «Я допускаю, что страна стихийно идет к сепаратному миру, но зато мы останемся чисты от обвинений в этом».
Это чистейшее доктринерство – принцип чистых риз в приложении к политике. Социал-демократ должен, исходя из конкретных условий и соотношения сил, строить свою тактику. Военный разгром, к которому страна неудержимо катилась, обозначал такое великое зло, перед которым все остальные соображения должны были отойти на задний план. А у нас останавливались перед риском активной внешней политики. Причиной этого бессилия была связанность внутри страны коалиционной политикой.
Мы рекомендовали другую тактику, тактику, не останавливавшуюся перед энергичными выступлениями во внешней политике. Тут было много прений: не псевдоним ли это сепаратного мира. Но почему теперь тов. Дан полагает, что обращение Учредительного Собрания к союзникам о приступе к мирным переговорам не встретит непреодолимых препятствий? Что изменилось за это время? Он убежден в том, что наш выход из коалиции делает союзникам невозможным дальнейшее ведение войны. Но в еще большей степени это было верно в мае, когда силы России еще не были истощены и когда политическое влияние ее было гораздо больше. И то, что теперь Дан кладет в основу своей тактики, то мы рекомендовали класть полгода назад. В борьбе за мир мы считали необходимым, с одной стороны, использовать антагонизм между империалистическими интересами различных воюющих стран, Англии, Франции и т. д., с другой стороны, мы рассчитывали, что есть такие интересы у международного пролетариата, которые вынудят его прийти к нам на помощь. Здесь говорят, что эта надежда наивна. Быть может. Но мы бы не были социал-демократами, если бы не верили в это. И не потому, что русский мужик интернационалистичен, как смеялись здесь, должна была Россия указывать путь европейскому пролетариату, а потому, что она была первой страной, где революция поставила у власти демократию, не заинтересованную в империалистских целях войны. Вы это сбросили со счетов, и в результате было сделало все, чтобы ослабить влияние русской революции на западноевропейский пролетариат.
Далее оратор выясняет связь бессилия внешней политики демократии с политикой коалиции. Он доказывает, что в стране, где происходит революция, где идет ожесточенная классовая борьба, коалиция, основанная на взаимном самоограничении разных классов, не имеет никакого смысла. Она тормозит развитие революции, и следствием ее во внешней политике было то, что последняя была непрерывной цепью уступок и уступок; оратор ссылается на позицию Терещенко в вопросе о Стокгольмской конференции, на письмо Гюисманса[744] и ряд других фактов.
Нам говорят, что иная тактика привела бы к тому, что теперь делают большевики. Неверно это. Так, как поступают большевики, вынуждена поступать власть, опирающаяся на меньшинство страны, цепляющаяся за мир как за средство для охраны своей власти от разнузданной солдатчины. Если бы на этот путь становилась демократия, имеющая за собой огромное большинство страны, ее голос звучал бы авторитетно, и тогда, делая определенные шаги в этом направлении, она могла бы и укреплять армию, удерживая ее на фронте, и бороться с разрухой страны. Ибо все видели бы, что в этой области имеются не только слова. И в результате значение политики было бы совершенно обратное тому, что мы видим сейчас у большевиков.
Доклад тов. Дана – блестящая иллюстрация того, какое банкротство потерпела их тактика. Он ставит в заслугу тот факт, что до сих пор армия еще не разбежалась. Да, армия в окопах. Но я спросил бы Дана, в каком она состоянии. Это должно было предвидеть и, исходя из этого, строить тактику полгода тому назад.
Тактика энергичной революционной внешней политики нами ни раньше, ни теперь не понималась как стремление к миру во что бы то ни стало. Наоборот, к сепаратному миру ведут те, кто взваливал на плечи пролетариата непосильное бремя, кто проводит неосуществимую тактику. Те же, кто предлагает учесть неизбежное и на этом строить всю политику, тот избавляет страну от позора сепаратного мира. Эта ваша тактика привела Россию к большевистскому сепаратному миру. Наша тактика могла его предотвратить, если вообще что-нибудь могло предотвратить его.
В предыдущих докладах была исключительно оценка прошлого. Лишь Дан слегка коснулся практических шагов, предположений для будущего.
Абрамович требовал энергичной внешней политики, но ведь он сам говорил, что страна стихийно влеклась к сепаратному миру. Он говорил, что еще весной надо было сознать, что выйти из войны без нарушения интересов революции нельзя, надо поступиться многим. Тогда, при правительстве, признанном страной и союзниками, может быть, и удалось бы добиться не «похабного» мира. Что же это за энергичная политика?
Получается странное положение: мы претендуем на совершение самых колоссальных преобразований внутри страны, а во внешней политике Абрамович не может предложить ничего, кроме шантажа, доказывающего лишь бессилие «ультиматума», смысл которого – «заключайте мир, а то мы порвем с вами, т. е. уйдем к Германии».
Правда, интернационалисты говорят еще об обращении к народам мира. Но, обращаясь к другим народам, надо иметь возможность предъявить еще что-либо, кроме шантажа.
Россия должна была сказать, что революционная страна будет защищать свои идеи против германских империалистов. Тогда мы были бы сильны и против союзного империализма.
Я знаю, что не всегда лишь успех доказывает правильность тактики, но характерно все же, что наибольшее поражение на выборах понесли именно интернационалисты.
Конечно, тактические ошибки не изменили общей картины событий, но все же они имеют свое значение.
Даже Абрамович говорил сегодня, что в армии еще есть здоровые элементы. Их было много в начале революции. Но общее идейное состояние руководящих кругов революционной демократии не благоприятствовало борьбе с разложением армии. Ведь даже в меньшевистских органах нельзя было говорить о защите отечества.
Война носит империалистический характер, но ведь и Абрамович говорил, что нужно выбирать меньшее зло, но если бы Англия даже захватила Малую Азию, Палестину, Персию и т. д., это было бы лучше, чем порабощение России Германией.
А ведь мы на краю вступления в Петроград германских войск.
Мой прогноз: большевики уступят место германским войскам и агентам, и перед ними встанет вопрос о реставрации в той или другой форме.
В случае победы Англии была бы почва для развития революционной социал-демократии в Германии, а теперь будет почва лишь для шейдемановщины. Вспомните, как сожалел Гаазе о разложении армии, о неудаче нашего наступления.
Идея обороны у вас никогда не была равноправной с идеей борьбы за мир. Мы всегда боялись обидеть Германию, в то время как дело шло о том, чтобы нам спастись от «похабного» мира.
Между тем в стране все же были элементы, способные к национальному подъему, но они систематически развращались, хотя бы и из самых лучших побуждений.
К чему мы пришли? Большевики заключают сепаратный мир. Пока большевики у власти, нам нечего делать, кроме того как нести в массы свои идеи и кричать, что большевики предатели.
Дан прав, лишь свержение большевиков и Учредительное Собрание могут спасти хоть что-либо. Но если бы перед властью, созданной Учредительным Собранием, была дилемма принять «похабный» мир или сделать последнюю попытку и организовать отпор врагу последним напряжением революционной энергии – [нужно] было бы избрать последнее. Пусть это грозило бы гибелью, но честь революции была бы спасена.
«Новый луч», 3 декабря 1917, № 3
Вопрос чести«Искра», 4 декабря, № 12
Во время самодержавия мы, социалисты, требовали, чтобы царские палачи содержали в сносных условиях своих пленников. Рабочие и интеллигенты, сидевшие в царских тюрьмах, были открытыми заклятыми врагами царизма, и царизм столько же ненавидел их, сколько боялся. И тем не менее мы, а вместе с нами все честные люди во всем цивилизованном мире, требовали, чтобы эти заклятые враги царизма, попав в плен к нему, подвергались человеческому обращению; чтобы их честь, здоровье и жизнь не были бы игрушкой в руках диких тюремщиков. Мы хотели заставить – и нам удалось заставить – варварских царских опричников соблюдать первое правило гуманности: обезоруженный враг неприкосновенен.
С той же решительностью мы требовали соблюдения того же правила от правительства Керенского, когда после 3–5 июля и поражения на фронте оно заполнило тюрьмы солдатами и рабочими-большевиками; когда оказалось, что министры коалиционного правительства не приняли вовремя мер к тому, чтобы эти политические заключенные не то чтобы содержались в приличных условиях, но и были ограждены от насилий стражи. Жгучее чувство стыда и возмущения охватывало нас при известии, что в тюрьмах республиканского правительства политические заключенные подвергаются побоям и вынуждены прибегать к голодовке. И мы своими протестами и разоблачениями в печати добились прекращения этих безобразий.
Иные, во время господства «рабочего и крестьянского правительства», тюрьмы и даже тюремные подвалы снова переполнены политическими заключенными. Снова узнаем мы о невыносимых условиях заключения в нетопленых и битком набитых камерах, о голодном пайке, который выдается заключенным, о насилиях и оскорблениях, которым они подвергаются со стороны караула, об издевательствах со стороны «начальства», которому они жалуются на этот режим.
Мы слышали о большем: о Духонине[745], которого из-под ареста вырвали, чтобы растерзать без суда; о кадете Кутлере[746], которому при аресте прострелили ногу. Мы слышали об угрозах караула заключенным в «Крестах», в Смольном и в других тюрьмах, что их «всех перестреляют».
Рабочие, с таким возмущением протестовавшие против гнусного тюремного режима царских опричников, не могут терпеть, чтобы их именем совершались эти безобразия и подготовлялись эти ужасы. Рабочие должны призвать к порядку этих Троцких и Коллонтай, только что вышедших из тюрем и ныне самым низким образом покрывающих бесчинства тюремной стражи над новыми заключенными, этих Марий Спиридоновых[747], взывавших к сочувствию всего мира, когда сами проходили по Голгофе[748] тюремных страданий в царских казематах, чтобы ныне благочестиво ораторствовать в Смольном об якобы наступающем царстве социализма в то самое время, как в подвале Смольного буржуа и социалисты, журналисты и пролетарии умственного труда подвергаются режиму морального истязания.
Если есть у русского пролетариата чувство чести, он не пройдет молча мимо этих безобразий, он не допустит, чтобы его именем покрывались насилия и, может быть, подготовленные заранее убийства пленников новой власти, хотя бы это были политические противники рабочего класса. Безоружный и плененный враг неприкосновенен – это азбука всякой цивилизации.
Немедленно организуйте, товарищи, рабочий контроль над тюрьмами. Выбирайте беспристрастных, ответственных, серьезных товарищей, способных выполнить священную задачу, и добейтесь для них права всестороннего обследования положения политических заключенных и изменения этого положения так, чтобы русскому социалисту не пришлось краснеть при словах «рабочее правительство».
Л. Мартов
«Искра»[749], 4 декабря 1917, № 12
Экстренный Всероссийский съезд РСДРП (объединенной)Вечернее заседание2 декабря. «Новый луч», 5 декабря, № 4
Заседание открывается прениями о порядке утверждения представительства от петроградских городской и губернской организаций, где число мандатов единогласным постановлением мандатной комиссии уменьшено: по городу из 7 интернационалистских мандатов утверждено 5, из 4 оборонческих – 3; по губернии из 3 оборонческих – 2, из 2 интернационалистских – 1. Кроме того, мандатная комиссия признала справедливым предоставить одно место Нарвскому городскому району, который не считает себя представленным ни интернационалистскими делегатами, ни оборонческими. Не обсуждая вопроса по существу, съезд утверждает постановление мандатной комиссии и переходит к прениям по докладам о войне и перемирии.
Выступавшие ораторы стремились изобразить создавшееся положение как результат победы или поражения той или иной тактики. Марксисты должны бы понимать, что положение, как и господствующая политическая линия, является производным объективных обстоятельств. Это не исключает, конечно, того факта, что и тактика сыграла свою роль и что тактические ошибки дали свои пагубные последствия. Однако прежде всего мы должны установить те объективные условия, преодолеть которые оказалось не по силам русской революции.
Все говорят, что наша революция в обстановке длящейся войны. Для оправдания своей позиции интернационалисты должны были бы доказать, что революция обложена[750] достаточными творческими силами, чтобы эту войну остановить. Между тем тов. Абрамович высказывал здесь положения совершенно отличные от прежней обычной позиции интернационалистов, всегда строивших свои расчеты на развитии классовой борьбы в Европе. Абрамович исходил из оценки международного положения, из оценки боеспособности нашей армии.
Он пришел к продолжению той линии «мира по телеграфу», носителем которой был Ларин, явившийся сюда в качестве шейдемановского агента.
(Сильный шум с мест прерывает оратора.)
Я не из тех, которые отказываются от своих слов, и я повторяю, что Ларин – шейдемановский агент. Он предлагал нам выступить через него с мирными заявлениями и говорил, что ответ будет дан через официальную германскую печать.
Мы не знаем, подобно тов. Абрамовичу, – продолжает оратор, – двух различных интернационалистов. Мы вообще всегда противопоставляем империализм классовой борьбе. Мы знаем, что империалистские акулы готовы проглотить всякую добычу, если она может удовлетворить их аппетит. Абрамович говорил о необходимости развязанных рук. Теперь большевики разорвали с союзниками. Но оказался с развязанными руками именно империализм германский и империализм союзных стран, которые теперь с развязанными руками могут ликвидировать войну за наш счет.
Интернационалисты видят всю беду в коалиции, но пусть они вспомнят, что сами вначале выступали сторонниками чисто буржуазного министерства. Почему же теперь они обвиняют нас, что всему мешала коалиция?
Теперь уже поздно говорить о том, нужна ли оборона или нет. Армии уже нет, борьбы уже быть не может. Нужно думать о том, чтобы добиться возможно лучшего мира. Но полубольшевистскими приемами можно проиграть дело и здесь и превратить Россию в лакомую добычу для европейского империализма.
Только действительно государственная тактика, только напряжение всех национальных сил, только вера в будущее развитие наших сил и богатств может дать нам надежду на возможно лучший выход с точки зрения рабочего класса и демократии.
Ошибка наших противников, в том числе и Либера, выражается также и в том, что они находятся во власти прошлого. Необходимо признать факт большевистского восстания и соответственно с ним считаться.
Нельзя вытравить того, что сделано большевиками за 6 недель. Нельзя не видеть, что английский империализм начал спекулировать на укреплении советской власти. Несомненно, Англия признает советскую власть в случае, если выяснится возможность таким путем или продолжать войну, или выпутаться из войны, или, наконец, оставить Россию вне коалиции.
Те, кто склонен рассчитывать на помощь Интернационала, должны считаться с общественным мнением Интернационала. Факт, что Интернационал воспринимает большевистское восстание [так], как воспринимаем его мы. Доказательством служат письма Анжелики Балабановой, Раковского и, в особенности, Клары Цеткиной. Нужно понять, что если западноевропейские массы воспримут большевистское восстание как пролетарское социальное движение, то наше дело может быть выиграно.
Война прекращена. Так решили солдатские массы. Необходимо заключить мир, конечно, за счет России. И никакая власть в течение последних шести месяцев не могла бы заключить мира без ущерба для России.
Только на десятом месяце революции, когда нашей армии уже не существует, интернационалисты заговорили о боеспособности армии. Очевидно, их надежды на восстание западноевропейского пролетариата покинули их, хотя они и не перестают говорить об этом.
Я полагаю, что в ближайшей перспективе и для большевиков, и для меньшевиков – разбитое корыто. Нужно заметить, что в ходе нашей революции оборонческое течение не имело заметного влияния. Тактика же интернационалистов представляет не отстаивание классовых интересов, а подлаживание под мещански настроенные массы. Их тактика никогда не была достаточно ясна, и в результате они были отброшены массами. Теперь нам остается спасать, что возможно. Необходимость укреплять боеспособность армии не для продолжения войны, а для получения мира, но не такого, какой предложит Германия. Массы в здоровой своей части настроены против «похабного» мира. Путь к спасению лежит через Учредительное Собрание, но нужно понять, что оно может быть созвано только без большевиков[751].
Опыт трехлетнего пребывания на фронте заставил меня прийти к выводу, что развал начался еще в пятнадцатом году, в семнадцатом году армия была уже убита, а теперь армии уже не существует. С самого начала революции солдаты воспринимали ее как окончание войны.
Оборонческая линия, которой придерживалась наша партия, представляется мне единственно правильной. Неуспех ее обусловливается объективными обстоятельствами, а также ядом агитации большевиков и их помощников, содействовавших ускорению разложения нашей армии.
Нам говорят, что наступление 18 июня было преступлением. Я не знаю, насколько осуществимо было успешное наступление вообще, но я утверждаю, что развившаяся тогда агитация большевиков против этого наступления обеспечила его неуспех.
Нужно было приложить все силы в поисках наилучшего выхода. Но строить какие бы то ни было расчеты на боеспособности армии, говорить о красивой смерти, как это делал тов. Потресов, представляется утопией вредной, опасной и преступной.
Я думаю, что никаким красноречием нельзя замазать банкротство оборонческого течения. Дан, Потресов и Либер вели атаку на нас, так как они хорошо усвоили себе фехтовальное правило, что нападение есть лучшая защита. Но этим не спасти положения.
Всю философию Потресова, в сущности, выразил в своей речи в Предпарламенте казак Агеев словами: «Мы протянули руку европейской демократии, но так как наша рука осталась висеть в воздухе, то мы должны свернуть ее в кулак и дать в зубы». Потресов не боялся сказать, что победа одной из империалистических коалиций требуется в интересах прогресса и международного движения пролетариата. Это, если хотите, тоже интернациональная точка зрения, но лишь постольку, поскольку национализм есть явление интернациональное. Если Потресов пораженец для Германии, то ведь и Шейдеман является пораженцем для другой стороны. Такова уже эта предустановленная гармония истории, что Потресовы каждой стороны являются пораженцами именно в отношении к стороне противника.
Если Потресов ничего не забыл и ничему не научился, то Дан же кое-чему научился из опыта последнего времени и хотел бы заставить съезд многое забыть.
Наш спор с Даном сводится, по существу, не к вопросу о необходимости обороны вообще и не о необходимости стремления к миру вообще, а к вопросу о правильной взаимозависимости национального и интернационального факторов в борьбе за мир. Мы утверждаем, что ваша национальная тактика подрывала тактику международную. Ваша борьба за мир не могла при этих условиях получить международного резонанса.
В подтверждение этого своего положения оратор ссылается на уничтожающую критику всей работы коалиц[ионной] дипломатии, которую в сентябре пришлось дать самим «Известиям» С[овета] р[абочих] и с[олдатских] д[епутатов] [753], и на отчеты советской делегации об отрицательном значении для дела мира политики коалиционного правительства.
Вы упустили время для борьбы за мир, – продолжает тов. Семковский. – Вы топтались на месте из-за страха разрыва коалиции и с союзниками и тем самым подготовили ленинский переворот и торжество их «интернационализма навыворот» – сепаратного мира. Необходимо было ребром поставить вопрос о целях войны, поставив в этом вопросе лицом к лицу народы и правительства во всех странах, и тем самым развязать революционные силы Европы. История произнесет свой приговор над оборонцами всех стран, но в отношении вас приговор этот произнесен раньше, чем в отношении других.
Вопрос о мире, неразрывно связанный с вопросом о власти, не является делом прошлого, но и настоящего, поскольку мы сейчас можем добиваться всеобщего демократического мира только путем общедемократической концентрации, а не той общенациональной, о которой говорил Потресов.
Наша задача не в том, чтобы раскрывать ошибки одних и раскрывать преступления других, а в том, чтобы найти выход из создавшегося положения. Политика большевиков объективно является политикой германского штаба. Они стремятся поставить Учредительное Собрание перед фактом сепаратного мира. Наша партия совместно с другими партиями должна стремиться не допустить этого. Нужно громко крикнуть, чтобы разбудить силы страны. Эти силы есть: находятся же они для гражданской войны. И большевики не опубликовывают германских условий перемирия именно потому, что боятся протеста здоровой части страны.
Наше спасение в том, чтобы добиться Учредительного Собрания, чтобы использовать силы наших союзников, восстановив с ними связь, разорванную большевиками. Тов. Астров отвлеченно говорил о двух империализмах, но ведь непосредственно угрожает германский империализм. Если положение может быть улучшено при помощи французского и английского империализма, то и это нужно использовать. Кроме того, мы вправе обратиться к германским с[оциал]-д[емократам] с призывом не совершать преступления против русской революции. И прежде всего это обязаны сделать интернационалисты, которые в свое время боялись нашего наступления из опасения повредить делу мира. Если мы пойдем по этому пути, то есть еще надежда на спасение. Не все еще погибло.
Мы должны признать, что партия, ведя оборонческую линию, не сумела подчинить себе солдатскую стихию и справиться с хозяйственной разрухой. Игнорирование невозможности выполнить эти две задачи составляет основную ошибку оборонцев, ослаблявшую борьбу за мир. Благодаря этому вся реальная сила революционной демократии не была своевременно брошена на чашу весов.
Абрамович говорил о необходимости более энергичной тактики. Но ведь для укрепления наших финансовых сил «Заем свободы» [754] был необходим. Между тем интернационалисты клеймили всех, кто высказывался за заем. Потресов перегибает палку в другую сторону, обвиняя интернационалистов за Стокгольм[755]: нельзя выступать только с защитой страны, а интернационализм оставлять в стороне.
Наша задача в настоящее время – объединение сил пролетариата для борьбы с распродажей России.
Часть съезда превратила дебаты по вопросу о войне и перемирии в суд над интернационалистами. Это делается с целью использовать крах большевизма для дискредитирования интернационализма и для подновления национальной идеи.
Вчера нам кричали: «Что вы сделали!» Но ведь мы самостоятельной политики в отличие от нашей[756] не делали. Когда 3–5 июля большевики призывали на улицу, проводя свою политику, мы не пошли за ними. Мы не пошли за ними и тогда, когда они переводили на фронте на свой язык наши идеи. Мы не делали этого потому, что не верили в интернационализм и социализм масс. Мы не верили в мир помимо и против большинства демократии. Поэтому наша борьба была направлена на завоевание этой демократии, на классовое просветление масс, которые шли за нами. И поскольку ваша политика отгоняла массы от социал-демократии, мы удерживали их, хотя бы в минимальной степени. Успехи наши невелики: это показали выборы. Но успехи есть: от съезда к съезду наши силы внутри партии растут.
Мы не можем непосредственно отвечать за то, что было сделано для достижения мира. Но нельзя нас обвинять и в том, в чем виноваты большевики, так как мы всегда боролись против большевистского истолкования интернационалистских идей. Нас обвиняют в выступлениях против «Займа свободы». Мы выступали против него не потому, что деньги эти должны были быть израсходованы на пушки и ружья, а потому, что они предназначались для ненужных пушек и ружей. Для нас уже в июне ясна была необходимость сокращения армии. Между тем только в сентябре Верховский выступил с проектом такого сокращения, и именно благодаря этому он должен был уйти. Уменьшение вооруженных сил допускалось в угоду союзным империалистам и в интересах наших промышленников.
Вопрос о будущем существовании России не решается ни перемирием, ни миром, заключенным до Учредительного Собрания, или тем миром, который вынуждено будет признать Учредительное Собрание. Вопрос о будущем России может быть пересмотрен. Необходимо отказаться от политики коалиции, крах которой доказан тем, что не состоялись ни Стокгольмская, ни Пражская конференции. Мы должны поставить партию на рельсы классовой борьбы и помнить, что наши надежды должны покоиться не на возможности реванша, а исходить из расчета на демократическое движение на Западе. Таким путем можно добиться, чтобы и большевистское восстание оказалось шагом вперед в ходе революции.
Те методы за лучший мир, о которых говорили интернационалисты, и те, о которых говорил Дан, неудовлетворительны, так как в обоих случаях предполагается заместительство. Массы оставляются в стороне в бездействии; им говорят: умри, а мы за тебя сделаем. Здесь предлагают обратиться к западноевропейскому пролетариату с призывом не допускать гибели русской революции. Но если с таким призывом обратится партия, а не сам пролетариат, то голос этот не будет услышан.
Нельзя идти к Интернационалу с одними жалобами на наши несчастья. Пусть армия разложилась. Но если армия отойдет от большевиков, то она отойдет также и вследствие внешней политики большевизма. Мы должны показать Интернационалу, что русская революция еще не погибла и что поэтому интересы международного пролетариата не допускают ликвидацию войны за счет России. Мы должны призвать всех, кто способен, к борьбе за элементарное существование России. Пусть уходит с фронта тот, кто не способен к этой борьбе. В здоровой части демократии должна найтись эта замена. Только этим мы покажем, что не признаем «похабного» мира.
Чтобы воздействовать на Европу, революционная Россия должна была создать внутри себя революционный подъем, необходимый для выполнения задач, поставленных войной и революцией. Однако такого подъема у интернационалистов и вообще у революционной демократии не наблюдалось. Мы «спекулировали на демократическое движение в Европе и проспекулировались». Именно к этому привела та агитация, которую вели интернационалисты. Они приехали сюда с определенным предрассудком, что в настоящей войне, как в войне империалистской, социалисты не должны применять свою обычную тактику; что оборона страны должна быть заменена «спекуляцией». Эта тактика могла быть еще применима в стране побеждающей, в стране же поражаемой вы лишь сеяли вредные иллюзии, мешая возникновению национального подъема. И в конечном итоге вы явились лишь тем удобрением, на котором вырос большевизм.
Наши надежды сводятся к тому, что Учредительное Собрание создаст подлинную власть, и эта власть сможет обратиться к правительствам воюющих стран и к международному социализму с предложением всеобщего демократического мира. Но нужно помнить, что внешняя политика тесно связана с политикой внутренней. Поэтому, чтобы наша деятельность в области политики внутренней не оказалась парализованной, мы не должны порвать всякую связь с инициаторами сепаратного мира.
Лишь потому, что я не хотел повторять зады, Либер пришел к выводу, что моя позиция отлична от прежней политики интернационалиста. Такого различия в действительности нет; и все, что говорилось нами раньше, я могу полностью подтвердить и сейчас.
С другой стороны, Потресов пытался подсунуть нам идею сепаратной войны. Между тем я говорил только, что мы не верим в прогрессивную роль империализма и не ждем от войны разрешения всех проблем, стоящих перед международной демократией. Кроме того, мы полагали, что для России, благодаря объективным обстоятельствам, окончание войны без некоторого ущерба недостижимо. Но мы совсем не говорили, что мир должен быть сепаратным. Вместе с тем, подобно Потресову, мы исходили из определенного учета международного положения, и на основании этого учета я и сейчас считаю возможным надеяться, что заключенный большевиками мир окажется не сепаратным, а общим.
Интернационалисты не поддержали борьбы за повышение боеспособности армии потому, что боеспособность служила лишь псевдонимом определенной политики пленения России союзными империалистами. По существу же мы всегда были сторонниками двуединой тактики и расходились с центром лишь по вопросу о взаимоотношении двух элементов такой тактики.
В качестве докладчика центра я должен был защищать ту политическую линию, которой придерживалась наша партия, от нападок со стороны левого крыла. Мартов говорит, что интернационалисты не ответственны за ход русской революции потому, что они не вели самостоятельной политики. Но они требовали, чтобы мы вели эту их политику нашими руками. А так как мы этого не делали, то теперь они возлагают ответственность на нас. Именно потому я стремился показать на примере большевиков, к чему на практике приводят те лозунги, которые были выдвинуты интернационалистами.
Если теперь лозунги интернационалистов оказываются практически приемлемыми, то лишь ввиду поражения революции.
Я с удивлением услышал сегодня от Абрамовича, что интернационалисты всегда являлись сторонниками двуединой тактики. До сего времени мы знали лишь «единую тактику интернационалистов».
В ответ Потресову я должен сказать, что, исходя из факта нашего поражения, нельзя приходить к выводу о продолжении войны. Неуместен также его последний красивый жест. Если мы гибнем, то наша гибель будет так же некрасива, как всякая гибель. Не согласен я с Потресовым также и в том, что гибнущая русская революция не должна идти к Интернационалу. Именно к Интернационалу она и должна идти, так как в русской революции заинтересованы не только мы, а и все международное рабочее движение.
После окончания прений с краткими заявлениями по личному вопросу выступают тт. Мартов и Абрамович. Первый указывает, что Потресов неправильно передал содержание подписанного Мартовым документа, на который ссылался в своей речи.
Абрамович, отвечая Дану, указывает, что о признании интернационалистами двуединой политики в вопросе о войне им отмечалось еще на августовском съезде партии.
«Новый луч», 5 декабря 1917, № 4
Экстренный Всероссийский съезд РСДРП (объединенной)Заседания 3 и 4 декабря«Новый луч», 5 декабря, № 4
На заседании 3 декабря происходили прения по вопросу о единстве партии. Вечером происходили заседания секции по вопросу об автономии и федерации и о рабочем контроле. Кроме того, происходило совещание о постановке партийного органа, бюро печати и брошюрного издательства, а также заседание комиссии по выработке резолюции о текущем моменте. После внесения ряда поправок резолюция была в комиссии принята единогласно.
В дневном заседании 4 декабря были закончены прения по вопросу о единстве партии и об автономии и федерации. По этому последнему вопросу была принята за основу резолюция тов. Либера, которая затем в комиссии после ряда поправок принята единогласно.
В вечернем заседании была окончательно с незначительными поправками принята резолюция о текущем моменте (53 голоса [-] за, 26 – против, 2 воздержались) и об автономии.
«Новый луч», 5 декабря 1917, № 4
Экстренный Всероссийский съезд РСДРП (объединенной).Вечернее заседание 3 декабря«Новый луч», 6 декабря, № 5.
В начале заседания делаются краткие сообщения о ходе работ в секциях и комиссиях. Решено во вторник обязательно окончить все работы съезда; соответствующие указания даны секциям.
Затем съезд переходит к голосованию по текущему моменту. Предложены 4 проекта: тт. Потресова, Мартова, Либера и Дана. Резолюции голосуются в таком же порядке.
Перед голосованием тов. Голиков от группы оборонцев-потресовцев заявляет, что в настоящий момент, по мнению его группы, ответ партии должен быть ясен и недвусмысленен. Поэтому их группа, считая возможным поддерживать резолюцию Либера, будет голосовать не только против резолюции Мартова, но и против резолюции Дана.
При голосовании резолюция тов. Потресова собирает 10 голосов, тов. Мартова – 50, тов. Либера – 13 и тов. Дана – 26. Затем производится проверка голосования: резолюция Мартова собирает за – 50, против – 31, при 8 воздержавшихся; данная резолюция считается принятой за основу; для редактирования и согласования ее избирается комиссия из 7 лиц в составе тт. Мартова, Абрамовича, Югова, Дана, Кипена и Череванина. Затем избирается комиссия из 5 человек для разработки вопроса об отношении к Советам, Военно-революционным комитетам и т. п. организациям.
В комиссию входят тт. Мартов, Мартынов, Бэр, Колокольников и Кибрик.
После этого съезд переходит к обсуждению вопроса о партийном единстве. Докладчиком выступает тов. Мартов.
Принципа единства во что бы то ни стало, по мнению докладчика, для партии быть не может. Единство было обязательно при наличии согласия основных принципов и разногласий лишь в области одной тактики. Когда разногласия доходят до основных принципиальных вопросов, то принцип единства перестает быть обязательным. Эти соображения руководили меньшевиками все время в их отношениях, например, к социалистам-революционерам. Поэтому как только стало ясно в начале войны, что наметившиеся разногласия касаются основных принципиальных вопросов, для нас принцип единства во что бы то ни стало стал пустой формулой. То же самое было и во всей Европе.
В начале революции в России создавшийся за годы войны раскол в меньшевизме не воспрепятствовал созданию единой партии. Но практика восьми месяцев доказала невозможность изжить разногласия, существующие внутри единой партии. Теперь ясно, что стремление к единству во что бы то ни стало может принести больше вреда, чем пользы. И все попытки вождей всех течений бороться с все усиливающимся расхождением оказались бесплодными. С разногласиями можно было мириться, пока политическая борьба шла внутри демократических организаций, где боролись различные социалистические партии; там было возможно мириться даже с выступлениями одних членов нашей партии против других. Но так продолжаться стало невозможным, как только политическая борьба была перенесена на всенародную арену, в учреждения, избранные на основе всеобщего и т. д. избирательного права.
Оратор отказывается останавливаться на истории разногласия и не хочет искать виновников создавшегося положения. Он не думает также все неудачи партии объяснять неправильностью партийной политики, хотя и признает ее крупную роль. Он центр тяжести переносит на невозможность сохранения такого положения в дальнейшем. Скованность действий всей партии, благодаря тому, что ни одна из партийных групп не считает себя связанной партийной дисциплиной, фактически сводит партию с политической арены. Особенно остры разногласия стали с того момента, когда партия стала превращаться в оппозиционную. Дошло даже до того, что отдельные члены партии считали возможным, вопреки партийному решению, принимать участие в гражданской войне. Не менее опасными прецедентами являются выступления на выборах в Учредительное Собрание с двумя партийными списками. В настоящее время внутрипартийная обстановка приближается к положению, подобному гражданской войне. При таких условиях позиция центра с его попытками механического сглаживания разногласий путем каучуковых формул резолюций, дающих право каждой стороне вкладывать в них свое собственное содержание, только способствовала усилению партийной разрухи. Она привела к тому, что центральные учреждения партии оказались лишенными возможности регулировать партийную политику, влиять на партийную работу на местах.
Все это заставляет оратора признать такой способ сосуществования внутри партии, какой существовал у нас до сих пор, невыносимым. Он должен быть закончен. Опыт прошлого говорит, что единство возможно только тогда, [когда] существует достаточно сильное большинство, которое может в основных политических вопросах выразить отчетливую линию и проводить ее достаточно энергично в жизнь, не нарушая, конечно, прав меньшинства на выражение мнений внутри партии. Если это окажется невозможным, то трудно сказать, что будет. Раскол может привести к распаду партии на четыре и больше фракций. Если же никто не возьмет на себя ответственности за начало раскола, то партии предстоит пережить период дальнейшего разложения.
Дан. Я принадлежу к той части ЦК, которая употребляла все усилия для сохранения партийного единства. Мартов говорит, что мы стремились сохранить его механическими средствами. Но что он сам предлагает? Его доклад был скорее доклад о расколе, чем об единстве. В качестве представителя большинства съезда он должен был указать платформу, на которой большинство будет строить партийное единство. Он обязан был задуматься, какими средствами можно добиться, чтобы отход от партии был бы минимальным количественно. Вместо этого Мартов посвятил свой доклад доказательствам необходимости и неизбежности раскола.
Для всякого единства, конечно, нужна принципиальная основа, но такое положение, при котором люди, признавшие наличную принципиальную основу и решившиеся остаться в партии при этой основе, производили в то же время беспредельное политическое межевание, оплевывали партию, саботировали ее, – не должно быть допущено, этот опыт не должен быть повторен. Здесь все разыскивали начинавших. Но ведь интернационалисты уже на майской конференции заявили, что, оставаясь в партии, оставляют за собой свободу действий. Нужна, конечно, принципиальная основа, но принципы в нашей партии вовсе не обладают такой действительностью[758]. Я не думаю, что большинство на этом съезде создалось на почве прочной спаянности идейной. Причину создания нового большинства надо искать, вероятно, в том, что напуганный партийный обыватель шарахнулся в сторону стихий.
Когда стало намечаться поражение революции и тактика большинства партии стала сближаться с меньшинством, интернационалисты производили акты раскола, в которых не было никакой необходимости даже с точки зрения фракционной. В Предпарламенте, например, большинство нашей фракции встало на одну позицию с меньшинством по основным вопросам, интернационалисты все же образовали свою фракцию, оставаясь в ЦК, они принимали участие в заседаниях, противопоставлявших себя ЦК. В центральном органе интернационалистов беспрерывно травили партию и выводили все несчастья из линии партии.
На этом съезде фактически наметилось если не тождество, то такое сближение двух частей партии, какого не было раньше.
Объективные условия, созданные диктатурой, слишком кричащи.
Для раскола сейчас меньше данных, чем раньше. Я лично буду считать величайшим несчастьем для партии, если какая-нибудь часть ее отколется на этом съезде. Единство должно быть обеспечено введением дисциплины. Всякая попытка ослабить ее должна быть отметена. Кто согласен с мнением относительно текучести наших настроений, должен согласиться и с моими выводами.
На нынешнее большинство ложится большая ответственность. Боюсь, что оно очень плохо подготовлено для создания единства. Как сторонник единства, не разделяющий линии теперешнего большинства, за которой может скрываться желание укрыться от участия в решении больных вопросов жизни, я хотел бы, чтобы большинство оказалось достойно той ответственной задачи, которая ложится на него.
Романов. Нужно констатировать одно. Большинство присутствующих участвовало на многих съездах последнего времени. Многие, сидевшие тогда на правых скамьях, ворчали тогда на линию большинства. Теперь ворчавшие пересели частью на левые скамьи. В жизни партии происходят процессы, которые надо учитывать. Надо найти такой выход, чтобы партия как целое могла существовать. Нужна самая строгая дисциплина, но думаю, что намордник не поможет. Не надо копаться в прошлом и не надо искусственно затыкать рот меньшинству в пределах единой партии. У нас до революции не было партии. Теперь есть широкая возможность для ее создания, если желать этого. Инстинкт рабочего класса поможет найти линию, которая выведет нас из тяжелого положения.
Ерманский. Дан утверждает, что Мартов кончил доклад за упокой единства. Это верно лишь во внешнем смысле слова: он говорил о расколе для сохранения единства, а кончил чуть ли не угрозой бойкота провести большинство. Кто проделал революционный опыт в Петрограде и знает историю борьбы с ларинизмом[759], знает, что я не раскольник. Дело идет о партии, а не о лицах. А партия давно больна. Болезнь ее кроется в сложной обстановке нашей жизни. В ней источник всех ошибок.
До войны приходилось вести борьбу по разным тактическим вопросам, например, по вопросу о разных кампаниях и других формах координирования сил.
Роль интеллигенции сложилась тоже на почве особенностей нашей жизни. В период реакции она болезненно раз[дели]лась. Через обслуживание разных буржуазных органов и газет сближалась с интересами других непролетарских слоев.
В рабочей среде растет тред-юнионизм без тред-юнионов. Растет французский министериализм. Мильерановского типа[760]. Потресов выдвинул формулу национально-государственного объединения.
Передо мной давно стоит вопрос о классовой розни в нашей среде. Я отвечал всегда на этот вопрос отрицательно, но когда для меня наметилась эта рознь, я перестал быть примиренцем.
Положение, конечно, серьезное. Если бы мы думали только о расколе, мы бы давно уже произвели его. Нам приходилось сопротивляться напору рабочих в этом вопросе. Как спасти меньшевизм? Как лечить болезнь его? Если лечить ее знахарскими приемами, единства не получится.
Нас связывает с вами только отрицание большевизма. Если бы не это, мы давно не были бы с вами. Единство нужно идейное. Надо спасти его ценой единства организованного.
Давдариани (Сан)[761]. Трудно говорить об единстве в атмосфере, где, кажется, предрешено обратное. И тем не менее мне кажется, что, если [бы] попытались говорить не о прошлом, а о будущем, легко можно было бы найти общий язык. Меня могут упрекнуть мои единомышленники-интернационалисты в излишнем примиренчестве, но я уверен, что единство нашей партии вещь более реальная, чем только [что] принятая нами формула от энесов до большевиков. И это единство возможно под флагом интернационализма, очищенного от большевистских примесей. Я интернационализм понимаю в смысле давления на западноевропейский пролетариат. В области давления на правительство мы ничего сделать не можем. Только разбудив западноевропейскую демократию, наши усилия в этом отношении не будут бесплодны.
Я согласен с тов. Даном, что объективные условия никогда не благоприятствовали единству так, как теперь при большевистском правительстве, когда в партии оборончество как руководящая линия ликвидировано. Оратор оспаривает взгляды тех интернационалистов, которые полагают, что оборонческая идеология оппортунистична. Он напоминает, что то же самое говорили большевики о так называемом ликвидаторстве[762]. Мы же тогда знали, что в русской [политической] деятельности ликвидаторство играет более революционную роль, чем большевизм. Аналогию с этим оратор находит и в деятельности оборонцев во время войны, когда их участие в Военно-промышленных комитетах[763]было крупным политическим фактом. Что же касается оборонческой теории, то он не находит в ней ничего равного теориям так называемого национального социализма, развившегося во время войны на Западе. Перестройкой теории наше оборончество не занимается, и в Потресове оратор не видит будущего Шейдемана. Причина острых форм наших разногласий в том, что мы не могли нащупать линии к окончанию войны. Но она [причина] не в национально русских условиях, а в международной обстановке. В России мы сделать ничего не можем. Что же касается до Запада, то оратор оптимист, он считает, что объективные условия ведут к восстановлению интернациональной борьбы пролетариата, к восстановлению Интернационала. В ближайшем будущем неизбежно национальное единение уступит место классовой борьбе. Близки глубокие потрясения, и только это спасет Россию и от сепаратного мира, и от всего, что с ним связано. И вера в это заставляет оратора надеяться, что наши партийные относительно мелкие разногласия будут затушеваны в дальнейшем.
Пинкевич[764]. Пинкевич передает, что организация, делегировавшая его (Новгородская губернская конференция), считает необходимым полное единство партии на основе отчетливой тактической линии и полной партийной дисциплины; конференция считает, что таковой линией может быть только интернационалистская.
Голиков заявляет, что он впервые за годы войны согласен с тов. Мартовым. Он полагает, что единства уже не существует; есть общее помещение Центрального комитета, вывеска и т. д. Он думает, что при таких условиях раскол будет полезен. Война разорвала меньшевизм: часть стала на позицию Циммервальда – Кинталя[765] – и в этом корень зла. Теперь у нас есть две линии. Одна с тяготением к Смольному, другая – хранящая традиции меньшевизма; и сторонники последней, стоящие на точке зрения второго, а не третьего, не гриммовского Интернационала[766], считают единство невозможным. То, что есть теперь, есть взаимная нейтрализация партии. Положение максимально ненормально. Бывает, на одном и том же собрании члены одной и той же партии, меньшевики, перед рабочими массами выступают друг против друга, например, один за, а другой против коалиции. И в результате рабочие массы не хотят верить ни одному. Каждая из этих групп считает другую вредной или опасной для рабочего движения. При таком расхождении ужиться нельзя. Будьте на пути старых традиций меньшевизма, – кончает оратор, – да здравствует раскол.
Чиркин. Крайности сходятся. Сошлись и Голиков с Ерманским. Оратор решительно протестует против заявления последнего, что интернационалистов с оборонцами связывает только отрицательное отношение к большевикам. Не знаю, – заявляет он, – как ответят оборонцы на заявление Ерманского о желательности для него раскола с ними. Но я могу сказать от себя, что решительно ничего не потерял бы, если [бы] Ерманский сидел рядом со мной. Если кто хочет уходить из партии – вольная дорога. Но надо признать, что раскол партии принес бы огромный вред ей. В этом отношении автор согласен с тов. Даном. Положение теперь напоминает положение после 1907 г. Как и тогда, революционные силы идут, и надо собирать остатки, чтобы спасти, что можно, для рабочего движения. В те годы тов. Аксельрод поставил вопрос о рабочем съезде, ибо партия задыхалась в интеллигентской атмосфере. Теперь мы переживаем нечто во многом похожее. Угрозы единству с обеих сторон – и от Ерманского, и от Потресова с Голиковым. Перед нами же, рабочими, вопрос о единстве стоит острее, чем когда-либо. Речь идет об освобождении рабочего класса от того духа авантюризма, которым его пропитали большевики. И это возможно только путем противопоставления большевизму марксизма. Если мы не преодолеем препятствий к единству, будет закрыт последний путь сопротивления тем волнам анархии, которые захлестывают рабочий класс. Надо во что бы то ни стало справиться с сектантством.
Мысков. Мы заявили на майской конференции, что расходимся с большинством не по вопросу о войне, а в оценке международных сил. Мы верим, что торжество интернационализма будет торжеством рабочего класса. Но, учитывая соотношение международных сил, мы приходим к неизбежному выводу: надо решить нашу общенациональную задачу. Мы встанем на вашу точку зрения, пока эта национальная задача не будет решена.
Давдариани говорит, что международная обстановка неблагоприятна, Россия не может выпрыгнуть из себя, не может она решить международную обстановку. А если это так, надо заниматься политикой, которая приведет к нашей и всего Интернационала победе.
Пока вас будут смешивать с большевиками не в лице рабочих масс, а авантюристов[767], пропасти между нами не заполнить.
Мартов мужественно заявил, что мы не можем ужиться в единой партии. [Это] конечно, так, [особенно] если будет продолжаться внесение разврата в рабочую среду.
Если съезд представляет рабочую партию, если вы хотите положить предел настоящему, вы должны сказать, что хозяином делается рабочий класс.
Здесь достаточно представлен авангард рабочего класса, чтобы он мог взять в свои руки съезд меньшевизма. Если бы создалась здесь рабочая группа, которая получила бы представительство в ЦК, единство было бы обеспечено. Или вы с нами без большевиков, или мы без вас.
Брусин[768]. Полагаю, что свободой слова злоупотреблять не следует. А Голиков возгласом «Да здравствует раскол!» злоупотребил свободой слова. Легко сказать «раскол», а что хорошего выйдет из этого? Мартов не скрывает, что может создаться несколько фракций. При нашей политической грамотности что получится на местах? Может быть, вы и будете после раскола хорошими марксистами, но какая польза для рабочего класса от этого? Каждый из нас считает только себя марксистом. Кто разберет, который настоящий. Резолюции Дана и Мартова не так сильно расходятся. У нас на Урале нет раскола; вы хотите его внести к нам. Вместо того чтобы с нами вместе вести борьбу с авантюризмом, вы хотите дать нам чистенькую принципиальную партию. Но из этого получатся только похороны партии.
Здесь уже злоупотребляли словами: «Да здравствует раскол!» Позвольте и мне провозгласить: «Да здравствует единство партии!»
Либер. Единство движения рабочего класса и единство партии – это разные вещи. Надо ставить вопрос в плоскости единства рабочего классового движения. Если бы интернационалисты состояли из товарищей, подобных Давдариани, то не было бы сомнений, что единство вполне возможно. Но он по ошибке принадлежит к этой фракции. Обыкновенные условия таковы, что мы можем и должны быть едины.
Вопрос только, в каких формах будет изживаться болезнь большевиков. Составляйте ЦК, ведите партию, и если вы не потащите партийное знамя в кровавой грязи – наша поддержка вам обеспечена. Саботажем мы не будем заниматься. Докажите, что может восторжествовать лишь Давдариани, тогда будет обеспечено единство.
По отношению к центрам должна быть полная лояльность. Если бы нам пришлось основать отдельную парламентскую фракцию, мы не стали бы выступать от имени партии. Партия не имеет права на раскол, не убедившись, что она не может быть едина.
Астров. Я всегда был сторонником единства не потому, что не нахожу разногласий между нами. Но я считал, что среднюю [линию] надо найти между нами и центром партии, а не между нами и большевиками, как это случилось с нашей резолюцией. В нашей среде есть люди, которые хотят нас во что бы то ни стало прикрепить к большевистской колеснице. Мартов должен согласиться с этим. Вне этой средней линии нет возможности сохранить меньшевизм, это ядро классовой партии.
Если бы дело было лишь в установлении теории, пришлось бы установить, что между нами непроходимые разногласия. Но сейчас речь идет о том, чтобы найти путь к настоящей классовой партии.
Здесь говорили о большевистских рабочих, с которыми надо искать сближения. К сожалению, приходится выбирать не только между партией и большевистскими рабочими, но и между большевистскими и меньшевистскими рабочими. Но на этих скамьях (направо) сидит все, что вы, тов. Мартов, воспитывали в течение полутора десятков лет. Это весь наш партийный капитал.
Ни в одной стране вопрос о расколе не решался так легкомысленно, как у нас. Я готов подчиниться какой угодно линии партии, но может повториться то, что было после августовского съезда. Будет принята резолюция и останется на бумаге. Чтобы не случилось этого, должны быть приняты во внимание все оттенки мнений, проявившиеся на съезде. Всем, кто дорожит будущим партии, я рекомендую учесть это обстоятельство. Мы должны быть едины даже в том случае, если будем существовать как партийные группы.
Мартынов считает нужным отбросить в сторону демагогические по существу рассуждения о рабочих и интеллигентах. Мы знаем, что сотни и тысячи рабочих, поддерживающих террором меры Ленина[769]. То, что на стороне Потресова цвет рабочей интеллигенции – верно. Но ведь и Шейдеман, и Гендерсон – тоже рабочие. Это не доказательство. По существу же [положение] безнадежно. Слеп тот, кто думает, что война не изменила положение Интернационала, что после войны мы вернемся к старому. Это невозможно не потому, что крови много пролито, а потому что война создала совершенно новую обстановку. В социальную революцию наподобие большевиков мы не верим, но знаем, что неизбежно придут крупные социальные бури, и здесь мы не сможем идти по одному пути с теми, кто в лагере Шейдемана и Потресова, потому что, как теперь ясно, у них совершенно иной подход[770] к этим вопросам.
Переходя к группировкам внутри партии, оратор отмечает, что, по его мнению, сейчас происходит эволюция партийного центра по пути к III Интернационалу; это дает уверенность, что вместе с центром интернационалисты идти могут. Из этого следует, что между ними может быть выработана средняя линия, – у центра линии нет. Что же касается до Потресова, то по отношению к нему оратор бросает: «Лед и пламень, вода и камень не могут быть так различны, как мы с Вами» [771]. Зарецкая заявляет, что она хотела спорить с Голиковым, доказывать возможность единства с точки зрения оставшихся в меньшинстве. Теперь речи Ерманского и Мартынова убедили оратора в непригодности нового большинства съезда к роли большинства партии. Отстаивать возможность для меньшинства оставаться в партии можно только тогда, когда большинство не хочет изгонять меньшинство. Тов. Зарецкая предостерегает от этого пути и заявляет, что если до этого дойдет, то она, во всяком случае, не будет в числе тех, кто держится за ручку двери, не давая вышвырнуть себя из партии.
Но среди интернационалистов, кроме Ерманского и Мартынова, есть Давдариани и Астров, с которыми работать можно, и поэтому оратор все же против позиции Голикова. Но, возражая против ухода из партии, оратор одновременно и против создания центральных учреждений на основе пропорционального представительства; центр должен быть не дискуссионным клубом, а политическим вождем, поэтому он должен обладать сплоченным большинством из числа представителей большинства съезда. Пусть последнее покажет и свое политическое лицо, и свою работоспособность. Оратор желает только, чтобы интернационалисты не сделали со всей партией того, что они сделали с петроградской организацией.
Югов наибольшую угрозу единству партии видит в той сектантской психологии, которая охватила руководящие круги партии. То, что сейчас идет на съезде, – это единоборство между руководителями петроградских партийных крыльев. Совершенно не чувствуется в дебатах отражения той тяжести, которая лежит на провинциальных работниках благодаря разрухе в центре. Ведь у нас была не единая партия, а масса партийных республик – в каждом городе самостоятельная.
Оратор на прошлом съезде был в числе группы интернационалистов, которая осудила раскольническое выступление «двадцати семи» [772], но воспрепятствовала их исключению. Практика убедила его, что так дальше продолжаться не может; это была практика санкционирования фактического раскола. Теперь единство должно быть создано на основе прочной партийной дисциплины.
«Новый луч», 6 декабря, № 5
Экстренный Всероссийский съезд РСДРП (объединенной)Заседания 4 декабря«Новый луч», 7 декабря, № 6
Заседание открывается в 12 часов дня. По вопросу об единстве партии слово предоставляется Ежову.
Ежов объясняет, почему он вышел из ЦК: потому что ЦК отказался напечатать его заявление, а не потому, что он настолько расходился с линией ЦК, хотя обычно он и оставался в меньшинстве.
В вопросах организационных были не правы обе фракции. Такие вещи, как выставление двух параллельных списков, как выступление в качестве особой фракции в Сов[ете] республики и т. п. – недопустимы.
Когда выяснилось, что ЦК неспособен охранить единство партии – я вышел из ЦК. ЦК оказался в цепях даже в таком ясном вопросе, как вопрос о недопустимости наряду с партийным параллельного списка.
Трудно сказать, кто более виноват, но фракции чувствовали себя в ЦК не представителями единой партии, а представителями враждующих сторон. Теперь на съезде есть большинство, но я видел его представителей в петроградской организации. Там они были сектантами, и потому я боюсь за будущее.
В Петрограде у нас нет организации, ибо руководящими являются не партийные, а кружковые интересы. Это лишь разрушает партию. Мы должны помнить об этой болезни.
От имени ЦК слово для объяснения берет тов. Дан. Дан разъясняет, что в таких, казалось бы, ясных вопросах, как вопрос о недопустимости параллельных списков на выборах, ЦК должен был воздержаться не потому, что он не сознавал недопустимости этого, а потому, что августовский съезд допустил не только свободу мнений внутри партии, но и свободу действий и право иметь особые организации внутри партии. Это делало единство партии лишь фиктивным. Чуть [ли] не 2–3 раза в неделю то одна сторона, то другая выступала в ЦК с ультимативными заявлениями, грозя расколом. ЦК считал своей обязанностью довести партию не усеченною до съезда, и теперь съезд должен сказать, был ли прав ЦК в своей тактике.
Заключительное слово предоставляется тов. Мартову. Мартов заявляет, что интернационалисты никогда не грозили уходом из партии, как сказал Дан. Они даже не уходили из ЦК. Было недоразумение, немедленно разъясненное, когда интернационалисты решили отозвать своих представителей из числа представителей ЦК в Комитете спасения[773], а Абрамович ошибочно сообщил, что отозваны представители из ЦК.
А вот оборонцы, 11 человек, действительно уходили.
Нас обвиняют в том, что мы, с одной стороны, своими голосами подавляли в ЦК противные нам мнения, создавая искусственное большинство, а с другой – имели свою организацию, боролись против того же ЦК. Пока возможность для нас иметь в ЦК большинство была лишь случайностью, мы, правда, отказывались пользоваться этой случайностью.
Но обязательства не пользоваться своими голосами мы не давали. И когда после 25 октября мы с центром образовали довольно постоянное большинство – было бы искажением истинной воли партии, если бы мы отказом от голосования создавали искусственное большинство правому крылу.
Мой доклад поняли как обоснование раскола. Это ошибка. Я думаю, что в партии должна быть дисциплина, но при условии органического единства разных направлений в самом основном, а не механического господства одной фракции над другой.
Необходимо признать лишь общий организационный принцип, предоставив такту центров и фракций проводить его в жизнь, предоставив совести каждой фракции решить, могут ли они оставаться в рядах партии, приняв этот принцип. Этот принцип: признание руководящим критерием принципа международной солидарности пролетариата и классовой борьбы.
Обсуждение вопроса об единстве партии закончено. Для выработки резолюции по этому вопросу съезд избирает комиссию в составе Кибрика, Ахматова, Ежова и Мартова.
Съезд переходит к обсуждению вопроса об отношении партии к идущему теперь повсюду созданию национальных автономных областей и о возникающих в связи с этим потребностях в изменениях форм партийного строительства. Разрабатывавшая этот вопрос секция съезда к единодушному решению не пришла; поэтому выступают докладчики от обоих наметившихся в ней течений – тт. Либер и Семковский.
Вопрос о национальной автономии является частью общего вопроса о демократизации государственного строя. До последнего времени вся наша партия считала, что необходимый процесс децентрализации должен идти параллельно укреплению нового демократического строя в центре. Мы были единодушны в том, что в интересах укрепления самой национальной автономии, в интересах предупреждения возможной взаимной борьбы между различными областями и центром необходимо, чтобы вопрос о пределах автономии областей был решен не путем ряда сепаратных соглашений, а путем общего решения Учредительного Собрания.
В этом была разница между нами и большевиками, которые и в данном вопросе проводили свою обычную линию демагогии – подлаживаться к самым разнообразным требованиям масс, чтобы закреплять свое влияние в этих массах: такова именно была политика большевиков в украинском, финляндском и др. вопросах на Первом съезде Советов; такова была их политика в Финляндии, где они провоцировали финляндцев, обещав им содействие русских гарнизонов, к выступлению, шедшему против интересов русской революции. Но судьба сыграла злую шутку над демагогами. Теперь, когда центральной власти фактически не существует, когда стремление к автономии уже выливается в форму сепаратистского движения, – теперь выясняется, что большевики ничего общего со стремлениями к областной автономии не имеют.
Все, что теперь происходит в этой области, вынуждает нас, стоя по существу на прежней позиции, пересмотреть вопрос из соображений практических. Теперь в целом ряде областей вопрос из автономии стал вопросом о существовании какой-либо власти на местах, способной бороться с анархией. Ведь надо сказать прямо – России как государства теперь нет. Совет комиссаров страна за правительство не признает. Старого правительства не существует. Аппарат власти действует лишь постольку, поскольку он не признает власти большевиков. При таком положении неизбежно должен возникнуть новый процесс собирания государства; он проявляется, между прочим, и в повсеместном стремлении к созданию областных объединений; таковые возникают на Украине, в Крыму, на Урале, в Сибири и др[угих местах], идет интенсивный процесс создания областных центров. И мы теперь должны не разбирать, как было бы лучше строить автономию, а как мы относимся к тому, что происходит на наших глазах – отрицательно или положительно.
Если мы займем позицию отрицания, встанем в стороне от движения, а оно выльется, быть может, единственным путем к воссозданию демократического строя[774]. Оратор возлагает большие надежды на местные объединения; если большевики будут разбиты, то демократическая власть на местах, которая создается в лице областных объединений, явится той природой, о которую разобьются волны реакции. Поэтому оратор видит большое прогрессивное значение в создании областных объединений. А раз так, то партия должна принять самое энергичное участие в этом движении.
В этой области нам предстоит выдержать жестокую борьбу с большевиками, которые всюду проводят политику управления путем навязанных сверху комиссаров, в то время как мы стоим на почве создания полновластных местных органов путем избрания на основе всеобщей, равной, прямой и тайной подачи голосов.
Каковы же должны быть директивы для нашей партии в этой области? Это особенно важный вопрос потому, что ненормальный способ образования областных центров создает возможность острых конфликтов самого разнообразного характера.
Спорных моментов в вопросе об областной автономии два – это вопрос о пределах автономии (по отношению к центральной власти) и о границах автономных областей. В первом споре мы подходим к вопросу об автономии и федерации. Оратор считает его теперь искусственным, так как ясно, что в ближайшее время Россия будет существовать как союз автономных областей. Вообще, мы, конечно, за автономию, так как добиваемся единого государства, как открывающего максимально широкую арену для развития и производительных сил, и классовой борьбы. Но при данных условиях и федерация явится прогрессивным явлением. Поэтому мы должны содействовать этому процессу. Всякий иной путь в данное время не только не соответствует государственным и местным интересам, но и вреден даже с точки зрения укрепления центральной власти, ибо содействовал бы увеличению центробежных сил. Лучше всего бороться за усиление централизма мы сможем тогда, когда, встав на почву существующего автономного движения, мы сами примем активное участие в областном строительстве и будем его направлять в желанную для нас сторону. Поэтому вопрос об автономии и федерации не нужно ставить на почву для борьбы. Надо стоять за Россию как союз автономных областей.
Переходя ко второму вопросу, докладчик отмечает, что в своем стремлении к территориальному расширению области сталкиваются друг с другом; уже были конфликты на этой почве в Крыму, в Молдавии, в Донецком бассейне и т. д. Борющиеся за свою автономию проявляются как очень великодержавно настроенные по отношению к смежным областям. Та же Украинская Рада[775], так энергично воевавшая против всяких комиссаров сверху, сама назначает своих комиссаров в те области, где большинство составляют не украинцы. Наша позиция в таких вопросах должна быть требованием производства специального референдума среди населения о том, куда он[о] хочет примкнуть.
Дальше встает вопрос о национальных меньшинствах. Еще предыдущий объединительный съезд включил в избирательную платформу пункт о национально-культурной автономии. Теперь этот вопрос встает повсеместно; в положении национальных меньшинств в разных местах оказываются самые разнообразные нации – и великороссы в том числе. Многие уже стали на почву требования культурно-национальной автономии, например мусульмане в Поволжье. Поэтому надо требование национально-культурной автономии, несомненно наилучшим образом гарантирующей права национальных меньшинств, сделать общим и выдвинуть его как свой лозунг. При проведении придется натолкнуться на массу трудностей, возникает вопрос о пределах национально-культурной автономии. На практике теперь среди евреев приходится наталкиваться на желание буржуазных групп расширить компетенцию органов автономной нации и не на культурно-автономные вопросы. С этим необходима решительная борьба.
Вместе с тем мы, признавая вообще право на самоопределение наций вплоть до отделения, мы, как партия рабочего класса, должны развить во имя интересов борьбы этого класса, во имя укрепления завоеваний революции самую энергичную борьбу против сепаратистских течений.
Вот в общих чертах политическая линия партии в данной области. Но она потребует от партии соответствующего изменения ее аппарата. Необходимо прежде всего границы партийно-областных объединений приспособить к границам автономных областей; надо создать, например, Украинскую область и т. д.
Но этого мало. Надо приступить к реорганизации и в другой плоскости, поскольку проводится культурно-национальная автономия, поскольку внутри каждой нации будут создаваться представительные учреждения и пр., нам, как партии рабочего класса, придется принять в них энергичное участие для защиты внутри них интересов рабочего класса, придется организовывать рабочие массы каждой национальности для борьбы в рамках этой национальности. Соответственно придется перестраивать всю партию по национальному признаку.
Только таким путем мы сможем создать партию и достаточно гибкую, чтобы удовлетворить все местные и национальные запросы, и достаточно сплоченную, чтобы противостоять центробежным стремлениям.
Мы все – сторонники самой широкой областной автономии, но то, что происходит сейчас, это – распадение России, а не создание областных самоуправлений. Отделяются не мелкие части, а добрая половина России: такие области, как Украина, куда переносится центр русской жизни.
Надо осознать, в каком направлении ведут длительные тенденции развития, чтобы определить свою тактику.
Внутренние тенденции хозяйственного развития России ведут к созданию все более тесных связей между областями. Поэтому так быстро были изжиты в 1905 году федералистские и сепаратистские настроения.
Теперь это все ожило, ибо война порвала прежние экономические связи. Бесплодие политики коалиции, не умевшей, в частности, решить и национального вопроса, создало недоверие к центру. Большевистское восстание возбудило против центра собственнические мелкобуржуазные слои деревни, столь многочисленные на окраинах России. Все это создало нынешней сепаратизм. Но все это временно и не должно определять нашу тактику. Из-за сегодняшнего дня нельзя забывать о завтрашнем.
Конечно, надо идти в окраинные представительные органы вроде Украинского Учредительного Собрания как единственные сейчас центры сплочения сил демократии, центры организующейся государственной власти. Но там мы должны, признавая право наций на самоуправление вплоть до отделения, советовать им самоопределяться в духе сохранения единства со всей Россией на почве широкой областной автономии, но отнюдь не федерации или отделения.
Нельзя забывать будущего. Сейчас национальные объединения – центры собирания России, в будущем они могут стать препятствием на пути ее объединения.
Федерация прогрессивна лишь как путь к объединению ранее отдельных частей, но не распадению былого единства. В русских условиях федеративные стремления иногда принимают прямо реакционный характер. Примеры: Кубанская республика, отменяющая всеобщее избирательное право, молдаванский федерализм с Сипадино во главе.
Что касается ближайшей практической работы в автономных областных органах, то, конечно, мы должны там отстаивать всеобщее избирательное право и свободы и бороться против других насилий большевиков, но вместе с тем мы должны бороться и с местными реакционными тенденциями. Должны мы бороться и со всякими аннексионистскими стремлениями автономных областей к расширению своих территорий за пределы, в которых само население признало бы себя принадлежащим к данному объединению.
Что касается до органов национально-культурной автономии, то их не следует переоценивать и забывать, что центр нашей деятельности все же в общеполитических органах. Этому же должно соответствовать и устройство нашей партийной организации. Не федерация национальных партий, а единая централизованная партия с широкой автономией для местных организаций. Не австрийский, а германский тип партии. Германская партия – пример того, как в рамках централизованной партии возможно приспособление к особенным политическим условиям Пруссии, Саксонии и т. п.
Еще два вопроса: первый – об участии в генеральном секретариате Рады. Этот вопрос должен быть решен так же, как общий вопрос об участии в правительстве. Нормально, конечно, быть партией оппозиции. Но если без участия с[оциал]-д[емократической] партии невозможна консолидация мелкобуржуазных слоев для образования правительства, тогда надо входить в правительство. Как в действительности обстоит дело, на месте виднее. Второй вопрос [-] о Донецком бассейне. Район этот не вполне украинский по составу населения, но Украина претендует на него. Между тем экономическая связь между ним и всей Россией очень тесна. Много имеет за себя решение вопроса путем выделения этого района впредь до плебисцита в особую самоуправляющуюся область. Это показало бы также, что общие интересы страны имеют право на внимание к ним.
Если разбирать вопрос вне времени и пространства, то разрешение национального вопроса путем автономии имеет все преимущества. Но мы не в нормальных условиях. Сейчас идет распад страны, растет сепаратизм, и вопрос о том, как ему воспрепятствовать. Надо принять самые широкие рамки либеральной автономии, чтобы отстоять единство России. Под этим лозунгом надо выступить на выборах в Украинское Учредительное Собрание.
Сейчас на Украине атмосфера политической борьбы чисто национальная; классовое содержание в ней теряется, классовые группировки стираются. Украинские с[оциал]-д[емократы] идут с другими украинскими партиями и против русских и еврейских с[оциал]-д[емократов]. Задача наша – эту национальную борьбу перевести на рельсы классовой борьбы. Это легче всего удается достигнуть, если мы от спора об автономии и федерации перейдем к спору об единстве России.
В украинском движении помимо националистического движения есть сильный момент демократического движения; как таковое оно заслуживает поддержки. Но этой поддержке есть предел, каковым является единство России. Пока украинское движение стоит на почве этого единства – мы его поддерживаем; когда оно сойдет с этой почвы – мы выступим решительно против него. Оратор поддерживает резолюцию Либера.
Севрук придает большое значение юридическому моменту. Считает необходимым не давать санкции фактическому созданию самостоятельной Украины, к чему стремится Рада. Переходя к спору между автономией и федерацией, оратор считает, что здесь надо быть конкретным, и он намечает, какие вопросы должны быть изъяты из ведения областных органов: рабочее законодательство, аграрный вопрос, таможенная политика, монетная система, вопросы избирательного права и т. д. Надо местные органы ограничить в высшей степени, ибо потом пролетариату на местах будет очень трудно бороться с неизбежным попятным движением в области социальных реформ.
Вайнштейн возражает Севруку. Севрук до такой степени сужает круг ведения автономных учреждений, что на их долю не остается вовсе ничего.
Семковский, полагая, что борется против федерации, на самом деле предлагает чистейшую федерацию: соглашение национальных центров с Всероссийским Учредительным Собранием.
Основная ошибка наша в том, что мы рассуждаем так, будто мы – большинство в Учредительном Собрании и можем диктовать свою волю, тогда как национальные движения идут помимо нас под руководством национальных социалистических партий.
Может быть и вероятно, что позже возникнет движение в сторону объединения, но сейчас движение идет в сторону федерализма. Противодействие ему лишь вызвало бы нас из рядов широких масс. Мы должны стать на почву движения, бросить тактику осторожности в этом отношении; надо сблизиться с национальными партиями, кровью связанными с движением. Это главное. Если у нас будет тесная связь с массой и реальным движением, тогда будет легко на основании практики установить и формы объединения отдельных партий в одно партийное целое без нарушения интересов как целого, так и частей.
Сандомирский. В Донецком бассейне социал-демократия находится в особом положении по сравнению с другими местностями и имеет иные практические задачи.
Вайнштейн прав, полагая, что главное – не спор об автономии и федерации, а практическая деятельность. Но Вайнштейн не прав, думая, что, например, украинский пролетариат объединен украинской с[оциал]-д[емократической] партией. В Екатеринославской губернии, например, эта партия еще не достигла организационного состояния. Мы должны образовать на Украине социал-демократическую партию, объединяющую все местные пролетарские элементы.
Мы за самоопределение наций, но мы должны найти такие для него формы, чтобы национальные отношения не тормозили развития капитализма. И перед нами в Донецкой области стоит вопрос, может ли развиваться российский капитализм, если питающий его район, Донецкий бассейн, будет отрезан от России таможенной стеной со стороны Украины. Союз казачьих республик, со своей стороны, хочет отделить Донецкий район таможенной чертой и от Украины, и от России.
Наилучшее решение вопроса было бы выделение бассейна в самоуправляющуюся область, может быть связанную и с Украиной, и с Доном, но прежде всего – со Всероссийским Учредительным Собранием.
Почти все заседание съезд посвящает обсуждению и голосованию резолюции по текущему моменту. Редакционная комиссия несколько видоизменила проект Мартова, голосованием съезда положенный в основу, в том смысле, что в проекте комиссии несколько резче подчеркнуто значение объективных обстоятельств, затрудняющих выполнение тех задач, которые стояли перед русской революцией. В процессе обсуждения проекта было предложено и принято съездом несколько поправок, не имеющих сколько-нибудь существенного значения.
Заседание открылось докладом представителя редакционной комиссии тов. Абрамовича, который указал, что все поправки, внесенные комиссией в проект Мартова, принимались ею без голосования, за исключением одного случая, когда предложенное изменение касалось самих принципов, положенных в основу резолюции. Затем докладчик по пунктам резолюции делает сообщение о всем ходе работ комиссии.
По требованию правого крыла съезда пункт 3-й второй части резолюции был подвергнут поименному голосованию. Точно так же поименное голосование было применено и в отношении всей резолюции в целом.
Перед этим последним голосованием на трибуну поднимается Ф. Дан и от имени меньшинства редакционной комиссии призывает всех тех, кто в основных частях согласен с предлагаемой резолюцией, голосовать за нее. Оратор указывает, что в результате работы комиссии резолюция значительно видоизменена. В первоначальном проекте были недостаточно ярко подчеркнуты те объективные условия, которые больше препятствовали развитию революции, нежели злая воля тех или иных классов. Именно в этом отношении резолюция была исправлена комиссией, причем при обсуждении вопросов по существу обнаружилось большое единство там, где первоначально при словесной формулировке намечалось будто бы непримиримое расхождение.
Кроме того, практические выводы резолюции признаны меньшинством комиссии соответствующими тактическим выводам и той оценке момента, которая у меньшинства имеется. Несогласие с отдельными частностями не должно мешать высказаться за эту резолюцию, так как желательно, чтобы создалось внушительное, а не слабое большинство там, где в партии нет действительного расхождения.
Ф. Дана на трибуне сменяет Либер, который от группы единомышленников призывает голосовать против резолюции, указывая, что в резолюции вся буржуазия отнесена в лагерь контрреволюции, противопоставлен же ей блок пролетариата с мелкой буржуазией. Кроме того, стремление к образованию власти на условиях соглашения с большевиками, какие бы при этом утопические условия ни выставлялись, заставит сторонников такого соглашения оказаться в одном лагере с захватчиками из Смольного.
Отсутствие значительного большинства за этой резолюцией должно послужить предостережением для рабочих, которым предстоит разобраться, кто отстаивает действительно интересы рабочего класса и кто лишь гонится за уловлением настроения.
Тов. Левицкий от имени участников съезда, голосовавших за резолюцию Потресова, говорит о своем присоединении к заявлению Либера.
Голосование дало такую картину. Всего мандатной комиссией зарегистрировано 120 участников съезда. Из них в поименном голосовании пункта 3-го принимало участие 86 делегатов, из которых за этот пункт голосовало 55 человек, против – 30, воздержался 1. В голосовании резолюции в целом приняло участие 87 делегатов: за – 57, против – 28, воздержалось – 2.
По предложению Либера съезд постановляет относительно непосещения некоторыми делегатами заседаний съезда довести до сведения организаций, которые этими делегатами представлены. Ряд ораторов выступает по мотивам голосования.
Быховский[776] указывает, что, будучи оборонцем, он голосовал за резолюцию, так как полагает, что большевистский переворот действительно отбросил буржуазию в лагерь контрреволюции.
Зарохович указывает, что он, не принадлежа ни к оборонцам, ни к интернационалистам, голосовал против резолюции, так как приведенная в резолюции оценка роли классов является, по его мнению, полным разрывом с меньшевизмом.
Телия говорит о том, что, оставаясь оборонцем, он голосовал за резолюцию, так как в соглашении с большевизмом он видит средство для предотвращения гражданской войны, а в этих целях он готов на соглашение не только с большевиками, но с чертом и его бабушкой.
Затем съезд заслушивает письменное заявление Голикова, который признает, что слова в его речи по вопросу о единстве партии «Да здравствует раскол!» являются выражением неудачным, ляпсусом.
Заслушав далее заявление Центрального комитета о необходимости ввиду принятых съездом решений произвести перевыборы его состава, съезд переходит к голосованию резолюции об отношении к областной автономии. Резолюция принимается.
«Новый луч», 7 декабря 1917, № 6
Экстренный Всероссийский съезд РСДРП (объединенной)Утреннее заседание 5 декабря«Новый луч», 8 декабря, № 7
Заседание открывается в 12 часов дня. Председатель тов. Крохмаль оглашает телеграмму фронтовой комиссии Юго-Западного фронта по выборам в Учредительное Собрание от Юго-Западного фронта. Известие встречается рукоплесканиями.
Слово предоставляется тов. Кибрику, докладчику комиссии по выработке резолюции об единстве партии. Кибрик сообщает, что в комиссии первая часть резолюции Мартова, принятая за основу, встретила некоторые сомнения. Устанавливаемые ею принципиальные основы единства, вообще говоря, общепризнаны. Но в наших партийных условиях признание принципа международной солидарности и самостоятельной классовой политики может быть понято как интернационализм во фракционном значении этого слова и использовано против оборончества. Поэтому возбуждался вопрос, не установить ли в качестве основы единства лишь решения съезда. В конце концов в комиссии единогласно была принята первая формулировка.
Необходимо принять и вторую часть резолюции, запрещающую выступать против решений партийных органов. Царившему до сих пор в этой области разврату должен быть положен конец.
Дан полагает, что принцип международной солидарности и классовой борьбы или ничего не говорит – тогда он не может служить основой единства партии. Его ведь признают все социалисты, даже Ленин и Камков[777]. Значит ли это, что у нас есть основы для единства с ними? Или здесь есть смысл. Тогда его надо расшифровывать. Если классовая политика есть отрицание коалиции, а международность – признание обязательными положений Циммервальда – Кинталя, то Дан против такой формулировки, ибо это повело бы к расколу.
Реальная основа единства – политическая работа на почве решений съезда. Поправку в этом смысле тов. Дан и предлагает принять съезду.
Мартов настаивает на прежней формулировке. Признание классовой борьбы не исключает революционной коалиции даже с буржуазией, точно так же как признание принципа международной солидарности не выбрасывает из партии товарищей, не разделяющих позиции Циммервальда, но требует, чтобы национальная и интернациональная точка зрения не противопоставлялись и чтобы исход не отыскивался на пути компромисса между ними.
Мы взяли за основу единства то, под чем должен подписаться всякий марксист. Если это ничего не говорит, то не более говорит и предложение Дана взять за основу решения съезда.
Поправка Дана отклоняется съездом, и резолюция, предложенная комиссией, принимается в целом с некоторыми редакционными изменениями 58 [голосами] против 5, при 20 воздержавшихся.
Съезд переходит к голосованию резолюции о войне и мире. Оглашаются проекты резолюций, предложенных тт. Абрамовичем, Даном и Потресовым. При голосовании резолюция Потресова собирает 12 голосов, Абрамовича – 44, Дана – 40. Производится повторное голосование между двумя получившими наибольшее количество голосов резолюциями. В результате большинством 51 против 47, при 1 воздержавшемся решено взять за основу проект, предложенный тов. Даном. После этого съезд постановляет передать резолюцию в согласительную комиссию в составе трех лиц: Либера, Дана и Абрамовича.
Съезд переходит к обсуждению вопроса о рабочем контроле. Вопрос этот предварительно рассматривался в секции. Секцией в качестве докладчиков выставлены тов. Череванин от большинства и тов. Майский от меньшинства секции.
Рабочий контроль – не случайный продукт советской власти. Идея контроля – результат хозяйственной разрухи и специального характера классовой борьбы на фабриках и заводах в эпоху революции. От этой борьбы не выиграла ни одна из борющихся сторон, а проигрывала промышленность страны.
Пролетариат, играющий столь крупную роль в нашей революции, естественно, не мог мириться дальше с прежним тягостным положением, когда рост его заработной платы отставал от роста цен, а предприниматели на его глазах богатели.
Борьба эта встретила резкий отпор предпринимателей, так называемый «саботаж». Предприниматели закрывали предприятия. Это встречало сопротивление рабочих. Тогда предприятия велись так, чтобы их закрытие стало неизбежным.
В результате – падение производительности, вызванное не только и не главным образом понижением производительности труда самих рабочих, но и техническими причинами, отсутствием ремонта зданий и машин и т. п. Самый факт борьбы приводил к понижению производительности труда рабочих.
Заработная плата повышалась, но рост ее компенсировался повышением цен: промышленники, работая главным образом на государство, могли предъявить к нему какие угодно требования в смысле цен, государство же, благодаря возможности выпускать бумажки, не ограниченные в своей покупательной способности, удовлетворяло их требования. Повышение цен в одной области отраженно вызывало их повышение и в других.
Борьба делалась бессмысленной. Невозможность улучшить свое положение путем увеличения заработной платы толкала рабочих на вмешательство в управление предприятием: рабочие добывали для заводов сырье, ссуды на дальнейшее ведение дела и т. п.
Уже для выполнения этих функций рабочим нужно было знать истинное положение дел в предприятиях. Поскольку рабочие имели основание предполагать, что предприниматели намеренно ведут дело к краху – это лишь увеличивало в рабочих стремление к вмешательству в дела предприятий.
Из создавшегося положения возможны были лишь три выхода: [первый – ] «обуздать» рабочих. Но это было бы началом конца революции, так как требовало бы кровавого подавления рабочего движения. Второй, все время отстаивавшийся революционной демократией, – государственное регулирование производства, распределения цен, заработной платы и прибыли на демократических началах с преобладанием революционной демократии в регулирующих органах, и третий – склониться перед стихией и признать рабочий контроль.
Идея рабочего контроля возникла в результате классовой борьбы рабочих с предпринимателями, и это в обстановке борьбы, естественно, выдвигало требование господства рабочих в контрольных организациях (две трети голосов). Но господство рабочих в экономической области требует для своего осуществления политической диктатуры пролетариата. Не случайно поэтому большевики ради обеспечения успеха своей политической диктатуры выдвигали идею рабочего контроля. Это – основа их господства. Если бы власть своевременно вступила на путь регулирования промышленности, идею рабочего контроля можно было бы победить.
В практической борьбе можно было бы столковаться и с большевистски настроенными массами. В существовавших до сих пор регулирующих органах нам всегда удавалось выступать единым революционным фронтом. Можно столковаться и в будущем. Поэтому мы не должны бойкотировать органов рабочего контроля. Если мы повернемся здесь к массам спиной, то к моменту, когда контроль провалится, мы будем чужды рабочей массе, и она за нами не пойдет. Не можем мы также допустить и разрушения промышленности.
Но, идя в органы рабочего контроля, мы должны там разоблачать неправильность этого пути вмешательства в экономическую жизнь и указывать правильный путь, пользуясь каждым конкретным случаем. Лишь в том случае, если органы контроля станут на путь захвата фабрик, оттуда нужно будет уйти.
Майский, докладчик меньшинства комиссии, доказывает необходимость бойкота органов рабочего контроля.
В настоящее время наша партия разбита и наше влияние на массы ничтожно. Единственное наше сокровище – будущее. Но мы – единственная марксистская партия. Мы убеждены также, что в рабочем классе будущее обеспечено марксистской партии. И поэтому все наши шаги должны предприниматься с точки зрения будущего. С этой точки зрения я за бойкот органов рабочего контроля.
Рабочий контроль отдает промышленность целиком в руки рабочих. Это создает неустойчивое равновесие. Или предприниматель оказывается сильнее рабочих – тогда контроль становится орудием в руках предпринимателя, – так было в Туле. Там на контрольных комиссиях лежит вся черная работа: добывать сырье, топливо, деньги, заказы, производить расчеты рабочих, давать взятки и даже отбивать заказы у других предприятий.
Противоположное происходит в Петрограде, например на Металлическом заводе. Там была создана контрольная рабочая комиссия. Последняя выделила рабочую дирекцию. Капиталистическая дирекция отказалась работать совместно с рабочей. Завод перешел целиком в руки рабочих. Здесь-то и начались неурядицы. Возник конфликт между чернорабочими и квалифицированными рабочими. В результате завод закрыт.
Между этими двумя полюсами всегда вращается политика рабочего контроля. Ибо на фабрике – здесь непосредственно сталкиваются два непримиримых врага, борьба между ними может кончиться лишь победой одного из них. Сейчас соотношение сил в пользу рабочих. Поэтому в ближайшее время надо ожидать массового захвата фабрик. Рабочие не справятся с делом руководства промышленностью, особенно при противодействии технического персонала. Промышленность будет дезорганизована.
Не лучше последствия рабочего контроля и в смысле социалистического воспитания рабочих. Уже сейчас рабочие в области контроля не удовлетворяются большевиками, а слушают анархо-синдикалистов. Профессиональные союзы превращаются из органов классовой борьбы в органы контроля и руководства предприятиями, в органы анархистских утопий.
Мы всегда стремились вывести сознание рабочих за ограниченные пределы его мастерской, профессии и т. п. – контроль же развивает в рабочих массах заводской патриотизм, мещанские собственнические инстинкты. Контроль разбивает рабочих на конкурирующие группы, и в этом его громадная опасность.
Наша задача – непримиримая борьба с идеей рабочего контроля. Тов. Череванин за борьбу изнутри. Я считаю это гибельным. Опыт с рабочим контролем неизбежно потерпит крах, и это будет крахом и нашей промышленности, и партий, связавших свою судьбу с рабочим контролем и защищающих его.
Чтобы наша партия не была увлечена в пучину в этой катастрофе, мы должны вести борьбу в такой форме, чтобы наша непричастность к контролю была ясна всем. Для рабочих масс контроль – это социализм; крах контроля будет для них крахом и социализма.
Бойкот наш не должен быть пассивным. Мы должны разъяснять массам всю гибельность идеи контроля, пользуясь каждой неудачей его органов для пропаганды своих взглядов.
Съезд решает прений по докладам не открывать и переходит к голосованию резолюции. Мотивировочная часть в обеих резолюциях совпадает, и она принимается почти без прений. Оглашаются резолютивные части резолюций тт. Череванина и Майского. При голосовании резолюция Череванина собирает 45 голосов, резолюция Майского – 31 и воздержалось 6. Вносится ряд поправок из резолюции тов. Майского. Большинство из них отклонено, и вся резолюция [Череванина] в целом принята.
«Новый луч», 8 декабря 1917, № 7
Экстренный Всероссийский съезд РСДРП (объединенной)Заседание 7 декабря«Новый луч», 8 декабря, № 7
Заседание открылось в 4 часа под председательством Абрамовича. Сандомирский внес предложение создать Совет партии из представителей областных центров. Это предложение встретило возражение ввиду того, что вопрос не разработан.
По предложению Либера съезд принял предложение, которым ЦК поручается созывать совещания из представителей областных организаций для решения наиболее ответственных вопросов. Съезд заслушал краткие сообщения представителей ЦК об отдельных отраслях его деятельности и выразил пожелания, чтобы ЦК озаботился рассылкой агитаторов и расширением деятельности партийного издательства. После перерыва съезд приступил к выборам в ЦК.
Выбраны: Аксельрод, Абрамович, Астров, Ахматов, Бэр, Е. Бройдо, Волков, Горев, Гогуа[778], Дан, Ежов, Мартов, Мартынов, Майский, Пинкевич, Семковский, Череванин, Эрлих, Югов. Кроме того, в ЦК войдут еще два члена по выбору от кавказских социал-демократов и один представитель от Бунда. Съезд наметил и утвердил, кроме того, список кандидатов из числа товарищей, не живущих в данный момент в Петрограде и не могущих потому войти в ЦК.
Группа делегатов в 22 человека заявила о том, что при голосовании делегатов в ЦК они воздержались от голосования. Это заявление поддержано 9 делегатами с совещательными голосами. Заявление мотивировано тем, что принятые съездом резолюции находятся в резком противоречии со всей прежней меньшевистской тактикой, что выразилось, между прочим, в признании возможности создания социалистического правительства и соглашения с большевиками для этой цели.
«Новый луч», 8 декабря 1917, № 7
Экстренный Всероссийский съезд РСДРП (объединенной)Вечернее заседание 5 декабря. Заседания 6 декабря«Новый луч», 10 декабря, № 8
Заседание оказалось гильотинированным забастовавшими швейцарами и дворниками, которые объявили, что после 10 час. вечера никто ни из дома, ни в дом пропущен не будет. Президиуму пришлось вступить в специальные переговоры, и лишь после этого съезду было разрешено заседать до 11 час.
Заседание открывается сообщением тов. Зурабова об отношении кавказской организации к последним событиям и о начавшейся в Тифлисе, по полученным сведениям, гражданской войне.
Затем съезд переходит к обсуждению вопроса об отношении партии к Советам, органам местного самоуправления и общественным организациям. В комиссии по данному вопросу наметились три точки зрения. В соответствии с этим выступают три отдельных докладчика: тт. Мартынов, Колокольников и Кибрик.
Все мы знаем, что Советы должны постепенно терять многие из своих первоначальных функций. Но я думаю, что все согласятся с тем, что Советы должны существовать не как органы управления, а как центры революционных сил демократии, пока идет революционная борьба и существует контрреволюционная опасность.
Изменение отношения к Советам обнаружилось тогда, когда там получили преобладание большевики. Именно тогда стали говорить, что Советы должны отмирать. После же захвата власти большевиками часть нашей партии склонна стала считать Советы оплотом контрреволюции.
Несомненно, однако, что это неправильно. Не нужно забывать, что в данном случае мы, собственно, имеем дело со стихийным стремлением масс к социальному высвобождению. Кроме того, самый факт захвата власти большевистской партией уже сам по себе способствовал развитию в массах максималистских тенденций. Правда, мы должны признать это движение не пролетарским, а скорее санкюлотским, тем не менее освободительный характер его не подлежит сомнению.
Даже и то, что вносится в это движение большевиками сверху, их якобинизм, порождающий политику террора и насилия, может быть до известной степени объяснен специфическими особенностями исторической обстановки.
Демократия реагировала на большевистское восстание не так, как следовало бы: образовались Комитеты спасения для подавления большевистского восстания при помощи военной силы и для восстановления старой или создания новой власти без большевиков. В отдельных случаях и органы местного самоуправления прибегали к вооруженной силе в борьбе с большевистскими попытками разгона. При этом мотивы такой защиты иногда носили чисто либеральный характер, объединявший социал-демократов с кадетами, что объективно приводило к созданию блока против рабочего класса.
Конкретные выводы сводятся к следующему: недопустимо участие в большевистских боевых организациях, равно как и в Комитетах спасения, поскольку эти последние стоят на почве применения военной силы и отрицательно относятся к политике соглашения внутри демократии. В органах местного самоуправления также необходимо бороться с попытками использовать военную силу.
Участие в большевистских Советах следует признать необходимым в целях воздействия на массы, противодействия большевистской диктатуре и проведения политики соглашения.
Что же касается ЦИК, то ввиду характера этой организации большинство интернационалистов немедленное вхождение туда считает недопустимым. Но в то же время представляется желательным не закрывать для Центрального комитета возможности ввести в ЦИК представительство партии в тот момент, когда начинающееся в рабочих массах отрезвление приведет к накоплению сил вокруг нашей организации, что даст нам возможность явиться в ЦИК крупным фактором его политики. Мы должны рассматривать такое вхождение как средство предупредить катастрофическое разрешение большевистского кризиса.
Упадок Советов вызывается причинами объективного свойства. Причины эти следующие: отход от Советов ряда функций, расхождение внутри демократии на почве различных социально-экономических интересов групп, входящих в Советы, создание органов самоуправления на местах и Учредительное Собрание в центре. Однако процесс отмирания Советов не всюду протекает одинаковым темпом. Кроме того, возможно и возрождение Советов, пока мы живем в условиях революции и пока нет достаточно оформленных массовых политических и профессиональных организаций. Ввиду этого необходимо участие в небольшевистских Советах в целях борьбы изнутри с анархо-синдикалистскими тенденциями.
Наоборот, совершенно недопустимо участие в Советах, превратившихся в органы большевистской власти. Практически такое участие привело бы лишь к санкционированию большевистской политики, политически же оно представляется недопустимым, поскольку большевистские Советы ведут борьбу с органами местного самоуправления и с Учредительным Собранием.
Основной нашей задачей должно быть сплочение сил демократии около органов самоуправления и Учредительного Собрания. До сего времени на эту задачу не было обращено достаточно внимания, и этим именно объясняется возникновение новых организаций, [таких] как Комитеты спасения и т. д. Однако, если такого рода организации уже возникли, мы должны принять в них активное участие, сплачивая вокруг них силы для борьбы за Учредительное Собрание. При этом необходимо проводить должную грань между такими организациями и органами самоуправления. Нужно помнить, что органы самоуправления, которые должны быть политическими организациями, являются надежными окопами для защиты революции и в будущем послужат надежным оплотом демократического движения.
Я расхожусь с Колокольниковым по вопросу об участии в большевистских Советах. С другой стороны, для меня совершенно не приемлемо отношение к ЦИК, изложенное в докладе Мартынова.
То расхождение в рядах демократии, на которое указывал Колокольников, существовало, хотя и в меньшей степени, с самого начала революции. Но оно перерабатывалось внутри Советов в единое действие. То же возможно и сейчас. Что касается органов самоуправления, то это также фактор не новый. Тем не менее мы признавали, что Советы должны существовать как органы, способные быстро схватывать настроение масс и овладевать этим настроением.
В массах назревает перелом. Этот перелом всего легче будет уловить в Советах; вместе с тем мы должны признать возможным, что Советы смогут еще явиться защитниками Учредительного Собрания не против большевиков, а против иных сил. Однако, участвуя в Советах, мы не должны участвовать в исполнительных органах большевистской власти.
От ЦИК мы должны отмежеваться самым решительным образом. Мартынов и сам не может логически обосновать свое отношение к ЦИК. Именно поэтому отличаются такой расплывчатостью те условия, которыми он обставляет возможность вхождения. В вопросе о Смольном институте мы должны со всей ясностью сказать, боремся мы с большевиками или не боремся. Иначе мы сами аннулируем ту директиву, которую дали в нашей общей резолюции.
Ввиду того, что съезду осталось заседать около часу, принимается предложение отложить прения по вопросу об отношении к Советам и перейти к обсуждению и голосованию резолюции о войне и перемирии. После краткого доклада представителя редакционной комиссии Ф. Дана съезд по пунктам голосует резолюцию. Поправки, вносимые интернационалистами к отдельным пунктам этой резолюции, систематически отклоняются съездом.
Съезду не удалось, однако, закончить голосование, так как наступили роковые 11 часов и заседание пришлось закрыть.
Большая часть заседания посвящена голосованию резолюции о мире и перемирии. В качестве докладчика редакционной комиссии выступает тов. Дан, резолюция которого по вопросу о мире была съездом принята за основу. Большинство пунктов в окончательном виде принимается единогласно; некоторые с незначительными редакционными изменениями.
Абрамович предлагает дополнить мотивировочную часть резолюции указанием на недостатки нашей внешней политики: сохранение старого дипломатического корпуса, недостаточное давление на союзников.
Либер указывает, что эта мысль правильна сама по себе, но в ней лишь часть истины. Здесь не указаны объективные условия, делавшие нашу внешнюю политику нерешительной. Без этого же указания пункт будет однобоким и демагогичным. Ведь и наша социалистическая дипломатия тоже потерпела неудачу в вопросе о Стокгольмской конференции.
После непродолжительных прений принято соответствующее предложение Абрамовича, прибавление ко второму пункту резолюции.
Пункт резолютивной части также возбуждает прения. Мартов предлагает: место резолюции, где говорится, что переговоры должны вестись в согласии с союзниками на основе признания ими принципов демократического мира, должно быть формулировано так: поскольку они эти принципы признают. Иначе выходит, что в случае отказа союзников принять эти основы мы будем продолжать войну.
Дан возражает Мартову, указывая, что раз в резолюции указывается, что переговоры могут идти совместно с союзниками лишь на этой основе, раз в резолюции говорится, что России необходим немедленный мир, – совершенно ясно, что отказ союзников не мог бы привести к затягиванию войны. Нам пришлось бы заключить в этом случае мир в одиночку.
Поправка Мартова отклоняется при разделении голосов: 45 за, 45 против. Голосование производится поименно.
Абрамович предлагает упомянуть, что разрыв с союзниками возможен лишь в том случае, если Германия будет согласна на демократический мир, и единственное препятствие будет в несогласии союзников.
Дан возражает и против этой поправки. Смысл ее тот же, что предыдущей поправки Мартова.
Если мы хотим действительно всеобщего мира, если мы считаем сепаратный мир несчастьем, а не подыскиваем себе только оправданий разрыва (что делают большевики), если мы не хотим, чтобы нашу позицию смешивали с позицией большевиков, об этом упоминать не следует.
Поправка Абрамовича после продолжительных прений принимается.
Затем большинством 62 против 7, при 11 воздержавшихся принимается и самая резолюция (см. «Новый луч», № 6).
Съезд переходит к обсуждению вопроса об обращении к Интернационалу. Тов. Горев делает сообщение о работе комиссии по выработке проекта обращения и в заключение оглашает этот проект, принятый комиссией единогласно. Вносится предложение о принятии обращения без прений. Товарищи Мартынов и Мартов возражают, указывая, что в проект необходимо внести ряд поправок не принципиального характера, но весьма важных в смысле усиления аргументировки обращения. Тов. Мартов предлагает принять в основу и поручить ЦК окончательно его редактировать.
Товарищи Зарецкая и Дан настаивают на выборах особой комиссии, к чему присоединяется и тов. Мартов. Голосованием решено принять проект за основу и избрать особую комиссию, которая должна окончательно отредактировать воззвание с тем, чтобы оно могло появиться в печати не позднее субботы. В состав комиссии избраны Мартов, Мартынов, Колокольников, Горев и Дан.
Объявляется перерыв для обсуждения вопроса о составе будущего Центрального комитета.
Заседание открывается внеочередным сообщением Н. Д. Соколова о немцах в Петрограде[779].
Затем съезд переходит к прениям по вопросу об отношении к Советам, органам местного самоуправления и общественным организациям. Решено, что каждое из трех течений, наметившихся в комиссии, будет представлено двумя ораторами. Первым получает слово тов. Ерманский.
Я буду говорить исключительно по вопросу о вхождении в ЦИК. Внутри нашей партии по этому вопросу существует расхождение, но расхождение это не носит принципиального характера, так как сводится лишь к различию в оценке условий момента. Те, кто говорит, что нет еще подходящих условий для вхождения в ЦИК, говорят, что, если мы войдем туда сейчас, мы будем лишь покрывать большевистскую политику. Я в качестве гостя бывал на заседаниях ЦИК, и я утверждаю, что входящие в состав ЦИК левые социал[исты]-революционеры, объединенные интернационалисты и группа Викжеля не только служат декорацией. Между тем та критическая работа, которую они там проводят, могла бы вестись много лучше. Нужно отметить, что там бывали уже голосования, когда Ленин получал большинство всего в один голос. Достаточно твердая оппозиция могла бы заставить Ленина с ней считаться.
Если мы были в третьеиюньской Думе[780], если мы входим в Комитеты спасения, были в ставке, то тем более мы должны быть в ЦИК, где обсуждаются важнейшие с точки зрения интересов масс вопросы. Массы, не видя меньшевиков, естественно приходят к выводу, что меньшевики не с массами.
Мы должны быть в ЦИК не только для того, чтобы вести борьбу внутри [н]его, но и для того, чтобы не оторваться от масс.
Я не надеюсь, что меня поймет правая часть съезда, так как я убедился, что в этом зале представлены два различных мира.
Я не могу согласиться ни со вступительной, ни с заключительной частью резолюции Мартынова. Вступительная часть предполагает развитие Советов как центров революционных сил, действующих параллельно и согласованно с органами местного самоуправления, т. е. таких центров, которые оказывают давление на органы всеобщего избирательного права.
Я не отрицаю необходимости классового давления на такие органы. Но Советы отнюдь не являются подходящей формой. Они перестали уже быть пролетарскими, превратились в организации солдатские, и давление их неизбежно сведется к подготовке вооруженного восстания.
Признание такой формы давления подводит русскую революцию к той черте, за которой начинается кровавое подавление пролетариата.
Я не призываю, конечно, к бойкоту Советов. Участие в нормально функционирующих Советах необходимо. Но мы всегда должны помнить, что Советы естественно отмирают. Попытка вывести Советы за нормальные исторические рамки приведет лишь к тому, что Советы будут убиты и так, что подведут под секиру рабочий класс.
Заключительная часть резолюции Мартынова не может быть объяснена никакими законами логики. В посылках говорится, что ЦИК представляет из себя и то-то и то-то, а вывод – следует войти в ЦИК. Очевидно, это построение приходится обсуждать на почве психологии. И вот пришел товарищ из другого мира и дал нам образец такой психологии. Оказывается, все дело в том, чтобы плохих представителей оппозиции ЦИК заменить хорошими. В резолюции говорится, что мы войдем в ЦИК тогда, когда за нами будут массы. Я полагаю, что если так будет, то мы не пойдем к большевикам, а будем обсуждать вопрос, допускать ли нам большевиков.
Я разделяю мнение, выраженное в резолюции Мартынова. Я полагаю, что войти в ЦИК возможно, но лишь тогда, когда для этого создадутся подходящие условия. Мы ушли со съезда потому, что увидели крушение прежней линии Совета и вместе с тем политическое крушение нашей партии. Мы не считали возможным оставаться в качестве маленькой, слабой, протестующей группы. Но в этом отношении положение сейчас не улучшилось. Это показали выборы.
Однако я надеюсь, что как быстро отхлынули от нас массы, так же быстро они могут и возвратиться к нам. А в этом случае мы, уже опираясь на массы, должны вести борьбу не только вне Смольного, но и в Смольном. Не следует поэтому связывать рук Центральному комитету.
Дан проявляет большую близорукость, не замечая, что вопрос об участии в Советах тесно связан с политикой, выраженной в формуле «от энесов до большевиков».
Я считаю преждевременным и опасным говорить, что Советы должны уже уступить место нормальным политическим организациям. Если опять, подобно тому, как это было в корниловские дни, возникает контрреволюционная опасность, то вновь создастся почва для существования Советов. Все революции знают самочинные массовые организации. И всегда эти организации проявляли тенденции к борьбе с органами всеобщего избирательного права.
Фатально ли это?
Я именно и полагаю, что наша политика соглашения дает возможность безболезненного перехода от революционного периода к нормальному демократическому строю. Эта политика содействует превращению Советов в органы нормального политического давления.
Вопрос об участии в Советах нельзя рассматривать ни с точки зрения упрощенного бойкотизма, ни с точки зрения упрощенной апологии. Я видел достаточно примеров неудачных попыток со стороны Советов брать на себя совершенно различные функции. Несомненно, что Советы не могут выполнить всей той работы, которую на них часто возлагают. Но хоронить Советы, конечно, рано. Нужно признать лишь недопустимым участие в Советах, ставших органами большевистской власти.
Ерманский говорил, что мы плохо знаем, что делается в Смольном. Это не так. В Смольном делается та работа, которая наполнила тревогой сердца провинциальных товарищей, от которой стоит стон по всей России.
Мы не идем против Советов. Но мы решительно боремся за Учредительное Собрание, которое, по нашему мнению, более способно разрешить очередные вопросы, чем Ленин и Кº. Вхождение в ЦИК явилось бы не чем иным, как фактической капитуляцией социал-демократии перед анархо-синдикализмом, перед лениновщиной.
Тов. Колокольников упреждает события, говоря, что Советы уже изжили себя. Но, с другой стороны, нельзя придавать Советам значение центра революционных сил. В действительности Смольный, например, является притяжением для сил контрреволюционных.
В резолюции Мартынова бросается в глаза нелогичность ее построения. Причина этого – желание за волосы подтянуть мотивы для получения нужных выводов.
Для меня лозунг «в Смольный» совершенно неприемлем. Ерманский ссылался на голосование в Смольном. Но эти цифры не имеют никакого значения. Оппозиция была бы просто выброшена из Смольного, ибо и там не рабочий класс, а рабочая олигархия.
Мы должны вести работу для Смольного[781], и это избавит нас от опасности оторваться от масс.
Основная ошибка, допущенная ораторами, – это отсутствие исторической постановки вопроса. Товарищи забыли, что всегда считали Советы лишь теми лесами, которые мы возводим, пока не созданы нормальные политические организации. В этот период Советы и сыграли свою крупную роль.
Товарищи слева забыли об этой исторической роли Советов и встали на точку зрения противопоставления их органам самоуправления и Учредительному Собранию. Это не что иное, как диктатура, лениновщина, отсутствие веры в демократию.
Партия 10 лет боролась за Учредительное Собрание. И теперь, когда члены партии входят в общественные организации для защиты Учредительного Собрания, их объявляют виновниками гражданской войны. Возможно ли большее извращение?
Когда кончится война и армия будет демобилизована, ведь мы сами скажем, что солдаты, как солдаты, не могут принимать участия в решении политических вопросов. И вот при этих условиях разве Советы смогут играть прежнюю роль?
(Тогда революция погибнет, – раздается слева возглас, покрытый шумными ироническими аплодисментами справа и из центра.)
Ясно поэтому, – продолжает Либер, – что диктатура Советов – диктатура солдатская. Я вас спрашиваю: когда Советы выступят определенно против органов всеобщего избирательного права, пойдем ли мы с общественными организациями против Советов.
Отношение к ЦИК, высказанное Ерманским, – типичный образец кружкового представления о политике. Разве можно сравнивать Государственную думу, орган, существующий для всей страны как обязательный, с самочинными советскими организациями, вхождение в которые ни для кого не обязательно.
Самую мысль о вхождении в Смольный я считаю оскорбительной. Это значило бы лишь увеличить свиту Ленина, превратить партию в оппозицию Его Величества Ленина.
Романов и Кибрик по недоразумению приписали мне мысль о том, что Советы уже отмерли. Я говорил лишь, что они перестают играть роль повседневных руководителей политической жизнью, и при этом не отрицал возможности их возрождения даже и тогда, когда будет существовать Учредительное Собрание.
Но я решительно против участия в Советах, которые в руках большевиков стали орудиями борьбы против завоеваний демократии. Именно отказом от участия в таких Советах мы не дадим скомпрометировать идею Советов и сохраним возможность их сохранения.
Брусин говорил о том, что нельзя вступать в большевистские Советы. Но что же делать, если большинство Советов в руках большевиков?
Далее, по вопросу о вхождении в ЦИК в моей резолюции предусмотрена необходимость определенных условий. Дан, по-видимому, не заметил этого.
Рассуждения Либера о исторической роли Советов – классический пример либерального историзма. Если Учредительное Собрание будет созвано, то это значит уже, что оно будет существовать. Разве под флагом всеобщего избирательного права кадеты не могут пытаться проводить монархию? То, что говорил Либер, принято называть парламентским кретинизмом.
История Советов за период господства меньшевиков дает картину капитуляции партии перед влиянием мелкой буржуазии. Если я говорю, что Дан, Церетели и Чхеидзе виноваты в этом, то лишь потому, что они были олицетворением этой капитуляции партии. Чтобы выйти из этого положения, нужно идти в Советы и там содействовать высвобождению пролетариата из-под влияния мелкой буржуазии, превращая Советы в орудие классовой борьбы. Такое воздействие возможно даже и в отношении солдат. Факты подтверждают это. Если вы хотите, чтобы пролетариат повел массы в защиту революции, то идите в Советы, где все силы революции сталкиваются в активной работе.
Затем съезд переходит к обсуждению и голосованию резолюции, которая и принимается со значительными изменениями.
«Новый луч», 10 декабря 1917, № 8
Ю. Мартов. Революция и Учредительное Собрание«Новый луч», 15 декабря, № 12
«Поэтому Учредительное Собрание так и дорого всем открытым врагам революции, что оно, по их представлению, должно остановить социалистическую революцию в России». Так пишут «Известия».
Программа РСДРП ясно и недвусмысленно выставила целью российской революции создание демократической республики и соответственно этому сделала центральным боевым лозунгом всенародное Учредительное Собрание.
Между целью и средством в программе имелось полное соответствие. Именно потому, что целью революции является не социалистическая, а демократическая революция, ее задачи в полной мере способно осуществить Собрание, которое в силу соотношения общественных сил в стране должно состоять в большинстве из представителей крестьянской и городской мелкой буржуазии. Именно потому, что в борьбе с пережитками сословно-крепостнического строя эта сельская и городская мелкая буржуазия способна поставить себе последовательно революционные задачи в деле демократизации общественных отношений и политического режима, социал-демократия с полным правом ожидала от Учредительного Собрания выполнения своей программы-минимум.
История блестяще подтвердила правильность предвидения РСДРП. Тот факт, что значительное большинство Учредительного Собрания составили именно эсеры, наиболее близкая к крестьянству партия, выражающая его революционные стремления к земле и к разрушению сословности, к установлению демократии, этот факт показывает, что Учредительное Собрание может быть орудием осуществления задач демократической революции.
Но недаром серые рабочие обычно на вопрос: «Вы социал-демократ?» отвечают: «Нет, мы – большевики». Большевизм порвал с программой РСДРП бесповоротно, когда объявил задачей революции – социалистический переворот в России.
Быть органом социалистического переворота российское Учредительное Собрание не может, разумеется, если не будет подтасовано. Если, конечно, руководиться правилом мудрости чеховского героя, убежденного, что «заяц, ежели его бить, спички научится зажигать» [782], то, в конце концов, путем повторных роспусков, избирательных подлогов, манипуляций Урицкого[783] и фокусов Ларина можно смастерить и Учредительное Собрание, пригодное для введения социалистического строя. Такое Собрание, разумеется, по щедринскому выражению, с равной готовностью введет и фаланстеры Фурье[784], и военные поселения Аракчеева[785]. Но мы говорим не о таком, а о свободно избранном всем народом Учредительном Собрании, отражающем волю народа.
Большевики это настолько понимают, что провозглашают откровенно: «При данных условиях осуществление лозунга «Вся власть Учредительному Собранию» означает остановку революции», и отождествляют «победу советской власти» (над Учредительным Собранием) с «победой социализма».
А если так, то никакого практического значения не имеют преподносимые под соусом учености «Известиями» ссылки на общественный факт, что во всех революциях «только революционный авангард» оказывался «способен применить надлежащие меры для обеспечения уже достигнутых завоеваний и проявить революционную инициативу в целях дальнейшего их расширения». Ведь спор у нас с большевиками идет сейчас не о том, нужно ли, чтобы рядом с выражающим «среднее сознание» представительным органом существовал более «левый» класс, ведущий самостоятельную политику и «толкающий его на решительные шаги», а о том, нужно ли, чтобы над Учредительным Собранием существовала «более левая» и независимая от него государственная власть. А этого, ученые мужи из «Известий», не бывало ни в одной из революций.
Это – во-первых. А во-вторых, роль двигающего вперед фактора революционный авангард в 1792 г. [786] и в 1848 г. [787]играл и мог играть по отношению к общенародному представительству лишь постольку, поскольку он фактически стоял на почве тех же самых исторических задач, какие ставила отраженная в представительном собрании воля народного большинства. Якобинцы и санкюлоты стремились к тому же самому общественному преобразованию в интересах мелкобуржуазного большинства, к какому стремилось Законодательное собрание[788]. «Авангардом» они являлись потому, что были решительны и радикальны в деле осуществления этих задач. Так как в современной революции ленинцы уделяют «авангарду» роль силы, которая будет навязывать Учредительному Собранию не иные более радикальные методы признанных большинством народа задач (мир, республика, земельная реформа), но совершенно противоположные, идущие вразрез с самосознанием народного большинства, потому одному уже утопические задачи.
Сознательные рабочие-социалисты, понимающие, какой громадный шаг вперед в деле действительного освобождения российского и международного пролетариата будет означать завоевание народовластия в России, укрепление и развитие демократической республики, этой, по мнению Маркса, наилучшей политической формы, в которой может осуществиться социальное освобождение пролетариата, – сознательные рабочие отбросят софизмы новейших утопических «коммунистов» и, не боясь быть заключенными в лагерь «контрреволюционеров», провозгласят: «Вся власть Учредительному Собранию!»
Л. М.
«Новый луч», 15 декабря 1917, № 12
Ю. Мартов. Рабочие и Учредительное Собрание«Новый луч», 22 декабря, № 18
Конференция петроградских рабочих для защиты Учредительного Собрания состоялась, несмотря на происшедший в понедельник тихий набег «народных комиссаров». На втором собрании конференции присутствовало до 240 делегатов от различных рабочих коллективов.
На фоне мрачной русской жизни последних недель это – событие чрезвычайной важности. Пусть еще широкие слои столичного пролетариата частью враждебно настроены к Учредительному Собранию, частью индифферентны к нему. Пусть только меньшинство рабочих осознало не «абсолютную ценность» всякого Учредительного Собрания во всякий момент истории, как изображают дело большевики, не незаменимую ценность Учредительного Собрания в данный момент русской и всемирной истории, когда только через него еще может российская революция реализовать богатые возможности, заложенные в ней сначала. Это меньшинство при целесообразной тактике станет тем политическим центром, вокруг которого станут сплачиваться широкие пролетарские массы, когда тупик, в который завела страну большевистская политика, станет очевидным и для них.
Без рабочего класса, без его сознательной и активной поддержки немыслимо отстоять Учредительное Собрание, немыслимо отстоять революцию от грозящей ей гибели. Мы призываем все партийные организации самым активным образом поддержать мобилизацию рабочего класса вокруг дела защиты Учредительного Собрания.
Л. М[артов]
«Новый луч», 22 декабря 1917, № 18
Ю. Мартов. Роль партии пролетариата (К событиям в Ростове)«Вперед», 23 декабря, № 243
Как солнце в малой капле воды, отражается в событиях, пережитых городом Ростовом-на-Дону, борьба общественных сил, которую предстоит испытать всей России.
Началось с большевистской диктатуры. Гарнизон и заводы – на их стороне. В Совете рабочих и солдатских депутатов они господствуют. Городскую думу, в которой меньшевики и эсеры всячески стараются предотвратить гражданскую войну, они [большевики], как водится, травили за «соглашательство» и непризнание «советской власти». Словом, все как у добрых людей.
Ведя обычную для них наступательную тактику, большевики доводят дело до открытого столкновения с казаками Новочеркасска. Меньшевики и эсеры выходят из Военно-революционного комитета. Гражданская война разнуздана. Город обстрелян с суши и моря. Сотни убитых – в большинстве рабочих. Каледин победил.
Победитель обещает умеренно пользоваться своей победой. Но вызванные гражданской войной страсти не утишены. Происходят бесцельные расстрелы рабочих-большевиков, произвольные аресты и обыски и иные эксцессы.
Усердие военных победителей подхлестывается вспыхивающей ярким пламенем общественной реакцией. Мещанство – интеллигентное и некультурное – мстит за пережитые насилия и страхи безудержной злобой не только к большевизму, но и ко всем «потатчикам, попустителям и укрывателям».
Поднята травля против городской думы. Собрание адвокатов и судебных деятелей требует ее роспуска. Обе местные кадетские газеты домогаются того же. Пытаются организовать движение домовых комитетов под лозунгом роспуска ненавистной думы. И заметьте: аргументация та же, что у большевиков. Дума «перестала выражать волю избирателей».
В агитации принимают участие и некоторые горе-«демократы». В органе нашей партии – «Рабочем деле» – один из них, гласный – «народный социалист» Шик, характеризуется следующей эпиграммой:
Генеральских слов угодник,
С ними спорить не привык,
Без народа он народник,
И с трудом он трудовик.
Наиболее храбрыми «в борьбе с подлинной социал-демократией», разумеется, оказались те кадеты и кадетствующие, которые во время большевистского террора всю «честь» открытой борьбы с диктаторами предоставили нашим товарищам и, по словам «Рабочего дела», «тихо сидели на своем шестке, когда городские самоуправления Ростова и Нахичевани смело призывали к ответу… виновников гражданской войны».
Поощряемые общественной реакцией победители расправляют крылья. Репрессии усиливаются. Рабочим организациям запрещается вмешиваться в ход дела в предприятиях. Печати воспрещается «призывать к неповиновению». Словом, «совсем как у нас», и лишь будущий историк разберется в вопросе, кто у кого большему научился – Ленин у Каледина или Каледин у Ленина.
С первых дней поражения большевиков меньшевистская организация всю свою энергию концентрирует на защите пролетариата и всей ростовской бедноты от тяжелых последствий поражения в гражданской войне, в которую они дали себя втянуть большевикам. Меньшевики выносят повсюду резолюции протеста против репрессий, требуют освобождения всех заключенных, разоблачают случаи расстрелов большевистских рабочих казаками. По поводу радостного сообщения буржуазных газет об аресте скрывшегося большевистского лидера Сырцова[790] «Рабочее дело» помещает стихотворение:
… И всякий спешит со двора
Ударить их крепким копытом…
… Поверженный враг и соратник,
Когда над тобою стервятник,
Когда сломлен и разбит, —
Привет тебе – ныне безвредному.
В лицо беснованью победному,
Под топот ослиных копыт.
12 декабря состоялось по инициативе комитета собрание Совета. Председателем был избран меньшевик, старый член партии, М. В. Смирнов. Совет принял резолюцию, в которой, признавая «войсковое правительство и Военно-революционный комитет борющимися сторонами», отрицает за победителями право судить побежденных, требует освобождения арестованных и приглашает городские думы и другие демократические учреждения «не участвовать ни в следственной комиссии, ни в судебном трибунале, который будет вести свой суд над арестованными».
Партийная организация стала во главе движения рабочих масс против поднявшей голову контрреволюции. На ряде заводов состоялись многолюдные собрания, неизменно требующие вывода с фабрик казаков, освобождения помещений рабочих организаций, освобождения арестованных. Рабочие завода «Аксай» – прежде бывшие большевиками – объявляют при этом: «Мы заявляем, что не подчинимся ни властям войскового правительства, ни Совету народных комиссаров. Наша власть – Учредительное Собрание, а до него – городские самоуправления». Рабочие мельницы Парамонова «одобряют тактику вышедших из Военно-революционного комитета фракций (меньшевиков и эсеров), решительно осудивших авантюристов, вызвавших братоубийственную войну». Завод «Жесть» присоединяется к «городской думе настоящего состава» и «рука об руку с ней надеется осуществить скорейшее открытие Учредительного Собрания».
Собрание представителей всех профессиональных союзов и заводских комитетов решило устроить торжественные похороны жертвам гражданской войны. Чтобы судить о настроении ростовских масс в данное время, достаточно прочесть лозунги, которые решено было выставить на знаменах во время похоронной процессии.
Вот они: «Пролитая нами невинная кровь будет залогом для рабочего класса не делать ошибок в будущем, мы требуем передачи всей власти Учредительному Собранию», «мы требуем снятия военного положения и освобождения всех арестованных за участие в гражданской войне».
Подведем итоги. Мы видим несомненное «отрезвление» ростовских рабочих после анархо-большевистского хмеля. Но мы видим, что «отрезвление» это не отбросило их вправо, не замело их волной политического индифферентизма, не лишило их классовой боеспособности, но углубило их демократическое самосознание. Мы видим, что не без связи с этим фактом калединская контрреволюция далеко не сможет сразу овладеть положением, вынуждена действовать осторожно в деле стеснения демократических свобод и прав рабочих.
С полным правом можем мы утверждать, что в достижении того и другого результатов немалую роль сыграла политика местных меньшевиков. И вполне уверенно можем мы заключить, что, что бы ни было в будущем, связь между нашей партией и ростовским пролетариатом сильно окрепла за эти дни, когда партия, резко выступив против большевистского авантюризма, ясно и отчетливо показала пролетариату, что она остается с ним и готова заслужить почетную ненависть всех крупных, вредных и мелких буржуа своим отказом соучаствовать в травле и политической изоляции сбившихся с пути рабочих масс.
Именно этой политики решения съезда и требуют от всех членов партии в период всероссийской гражданской войны.
Л. Мартов
«Вперед», 23 декабря 1917, № 243