– Да когда же он вернется?
– Обещались к десяти часам быть.
– Ну, а насчет наших лошадей, когда им будет смотр?
– Не знаю. Насчет господских лошадей ничего не известно. Приказано собрать только крестьянских.
– Да где же приемка лошадей будет?
– В городе.
– А сколько лошадей требуется?
– Ничего не знаю. Слыхал, что шесть лошадей требуется, а верно – не знаю.
Я прошел по площади и посмотрел оставленных лошадей. Действительно, оставлены были все лошади, которые выходили мерой – и старые, и хромые, и запаленные. Ясно было, что что-нибудь да не так. Невозможно было предполагать, что таких лошадей возьмут не только в артиллерию, но даже в обоз. Мы слышали, что цены за лошадей назначены большие, не дураки же, в самом деле, приемщики и начальники, что будут набирать всякую дрянь и старье. По крайней мере половина оставленных лошадей была негодных. Не так что-нибудь, думалось мне, не может быть, чтобы там, где составляли правила о приемке, не понимали, какой убыток для хозяина, если он бесполезно поведет своих рабочих лошадей в город и потеряет несколько дней. Я высказал свои сомнения старшине.
– Всех, всех в город требуют.
– Да куда же это дерьмо годится, – указал я на старую белую клячу, уныло стоящую, опустив грибы. – Ей лет тридцать будет, да и зубов у нее нет.
– Всех, всех требуют. Заведующий участком сказали: «чем больше лошадей приведем в город, тем лучше».
– Ишь грибы распустила, – ткнул я лошадь в бок. – Не хочется, небось, на старости лет под турка идти.
Мужики расхохотались. Старшина строго взглянул на них.
– Начальство знает, что к чему.
Ждали заведующего участком. Ждали. Нет. Да и близкое ли дело? До города 35 верст. А на дворе мороз, холодный северный ветер, промерзли все, стоя на площади. Ну, как не зайти к Борисычу в кабак погреться? Народу в кабаке и в чистую половину набралось пропасть. Борисыч только руки потирал, да в душе бога молил, чтобы начальник подольше не приезжал. Все нет-нет, либо тот, либо другой забежит и опрокинет стаканчик.
Стало вечереть, начальника все нет. Стемнело. Я уехал домой, так ничего и не узнав.
Ночью я получил повестку – и все это непременно ночью! – привести к утру лошадей в волость. Приказ был строгий. В повестке были указаны цены, какие будут выплачивать за лошадей, цены назначены очень высокие, так что у меня ни одной лошади подходящей не было. За самую лучшую у меня лошадь заплачено 60 рублей лет шесть тому назад, остальные 30–40, было несколько лошадей, купленных по 6 рублей 50 копеек, лошади все старые, с пороками, годные только для сельской работы. Ясно было, что мои лошади даже в обоз не годятся, и с какой стати казна будет платить 60–90 рублей за лошадь, которую можно купить за 20. Однако в исполнение предписания отправил со старостой всех лошадей в волость, оставив только одну для возки воды скоту – не оставить же скот непоенным! – и вслед за ним отправился сам на тройке.
В волости я нашел своих лошадей, да еще лошадей из имений небогатых помещиков, которые сами в деревне не живут, несколько поповских лошадей. Лошадей богатых владельцев не было. Волостной старшина уже обмерял моих лошадей и велел всех, которые выходят ростом, как можно скорее вести в город, но староста мой остался ожидать моего приезда: нам -де волостной – не начальство, у нас свое начальство есть. Тогда ни я, ни староста, ни сам волостной не знали, что волостной есть помощник заведующего участком, а потому он, хотя и не начальство нам, как волостной, но начальство, как помощник заведующего. Волостной опять ничего объяснить не мог. Только и твердил одно:
– Приказано всех лошадей, которые выходят мерой, в город отправлять. Вчера крестьянских погнали, сегодня господских приказано.
– Да посуди ты сам, ведь ты сам понимаешь толк в лошадях – ну, вот, буланый… ну, куда он годится? ведь ему 20 лет.
– Вижу. Приказано.
– Ну, гнедой, смотри, видишь, в ноге порок?
– Еще бы не видеть!
– Эти, саврасый, бурый – запалены.
– Приказано…
– Что же приказано, да приказано – твердит одно! Вы ведь сами знаете, какие цены на лошадей назначены. Ну, за что же казна будет за таких лошадей деньги платить? Что я, на смех, что ли, таких лошадей в город поведу? Веди теперь 10 лошадей – да зачем же я буду тратиться? Ведь это мне мало-мало 20 рублей обойдется.
– Приказано.
– Составьте акт, тогда и поведу. Пойдемте к писарю – покажите мне правила, у вас должны быть печатные правила.
– У нас правил нет, у заведующего участком есть правила, а нам он не оставил.
Мы отправились в волостное правление. Писарь тоже ничего не знает или делает вид, что не знает.
– Позвольте инструкцию?
– У нас нет.
– Да где же заведующий участком?
– Дома. Да и нам тоже нужно сейчас ехать, осматривать лошадей к П., Ф., О…
– Зачем? Разве тех лошадей сюда не приведут?
Волостной замолк.
– Тех на дому будем осматривать.
«Вот оно что!» – подумал я. У богатых, знатных владельцев лошадей на дому будут осматривать, а мы должны в волость вести. Нет, брат, постой – что-нибудь да не так!
– Почему же так? – спрашиваю.
– Приказано.
– У Б. лошади теперь работают, а я должен был привести всех лошадей, работники мои гуляют. Ведь это все убытки. Ведь и у Б. не заводские жеребцы, а такие же рабочие лошади.
Волостной переглянулся с писарем.
– Я вам говорил, что так будет, – заметил писарь.
– Пригласите священника, Борисыча, составим акт, Я тогда лошадей в город отправлю.
– Нет, уж я лучше за заведующим спосылаю.
Послали за заведующим. Я остался дожидаться заведующего. Остались и другие: управляющий соседнего имения, дьякон и пр. Никому, конечно, не хотелось вести лошадей в город понапрасну. Мы отправились к Борисычу выпить и закусить. Через несколько времени приехал заведующий участком и стал извиняться, что меня побеспокоили по ошибке, что он и у меня хотел осмотреть лошадей на дому, заезжал даже по дороге, да я уже уехал и пр.
Я просил дать мне прочитать печатную инструкцию. Заведующий, пока я ее читал, пошел осматривать моих лошадей. Пробежав инструкцию, я тотчас увидел, что все делалось не так, как предписывает инструкция.
А между тем заведующий, забраковав нескольких, остальных лошадей велел вести в город. Выйдя опять на площадь, я указал ему, что между отобранными лошадьми есть лошади с пороками и что вообще ни одна лошадь не стоит более половины той цены, которая назначена. Он все твердил: «чем больше приведут в город лошадей, тем лучше», и не обращал никакого внимания на мои замечания, что водить лошадей понапрасну убыточно для хозяина, убыточно для государства, что разорять производителей и плательщиков, на которых падает вся тяжесть войны, вовсе не расчет и не в видах правительства. А он все свое: «чем больше приведут лошадей, тем лучше». Я спросил у него, сколько требуется лошадей, сколько представлено лошадей добровольно, старался объяснить, что он ведет дело неправильно, не по инструкции, заявил, что я добровольно таких лошадей на смех не представлю, а если он желает и имеет право их взять, то пусть возьмет, о чем и составит акт. Из разговора с ним я убедился, что он или не читал инструкции, или не понял – вернее, что не читал. Горячились, горячились, однако я все-таки лошадей отстоял, в город не повел и даже расписку взял, что я все исполнил, что требовалось.
Все потом мне завидовали. Оказалось, разумеется, что лошадей сводили напрасно и только потратились. Трудно, конечно, счесть все расходы, которые понесли по преимуществу крестьяне. Но расходы были не малые, если принять в расчет время, которое прогуляли лошади и люди. Кабатчикам и по волостям, и в городе, конечно, доход.
Лошадей набирали для обоза. Говорят, что попало много и дряни, но я сам не видел, слышал только от крестьян и прасолов, что спустили дешевых и старых лошадей. Для многих эта конская повинность была очень выгодна, потому что лошади прошлой осенью были дешевы. Говорят, потом, когда этих сборных несъезженных лошадей запрягли в военные повозки, возня была с ними ужасная – одна не идет, другая бьет, что народу, говорят, побило… Я опять-таки ничего этого не видал, но солдаты проходящие рассказывали.
Правила о конской повинности составлены хорошо. Видно, что составляющие их имели в виду, по возможности, облегчить исполнение воинской повинности. Цены на лошадей назначены настоящие, а если принять во внимание, что на красоту, выездку, на года обращали мало внимания, то цены можно считать высокими, по крайней мере, для нашей местности. Притом же каждому предоставляется добровольно поставить лошадей, и тогда набавляется 20 % к назначенной цене, к жеребьевке должны приступать лишь тогда, если нет охотников добровольно поставить лошадей. Все дело должно вестись публично, гласно. Обращено внимание на то, чтобы лошадей не гоняли напрасно, не держали бесполезно; даже о том прописано, чтобы начальник, при осмотре лошадей, имел при себе инструкцию. Составлявшие правила, очевидно, понимали, что не следует наперед бесполезно разорять людей, на которых падет вся тяжесть войны. Но исполнители, ближайшие начальники, старшины, старосты ни о чем этом не думают, знают только одно: «гони, приказано».
Все это совершенно понятно. Безграмотный старшина, не знающий никаких законов, не имеющий никакого понятия о законности, почти всегда пьяный, знает только одно – приказание начальства, и от мужика требует только безусловного исполнения его, старшины, приказаний.
В настоящее время все сельское начальство отличнейшим образом нашколено и, что бы ему ни приказали, оно все исполнит без всякого рассуждения; возьми такого-то и привези в город – привезет, возьми такого-то и выпори – выпорет. И старшина, и староста ни о чем другом не думают, ни о чем не заботятся, как только о безусловном исполнении приказаний начальства. Дисциплина доведена до совершенства. «Гони, приказано!».