Кроликов – прикольщик, не хочет ночью спать, хочет играть и веселиться. Последние два-три дня я его вижу только по ночам (днем сажаю в саду), он скучает, как я поняла. Вечером, как меня увидит, сразу стремится ко мне навстречу обниматься.
А у меня не очень выходит после ломовых земельных крестьянских трудов веселиться с ним ночью, я ему только и повторяю: Кроликов, имей совесть!
М.
Четыре подарка
Здравствуйте, Маша!
Посылаем сегодняшние фотки с дачи. Кролик лучится на всех фотографиях.
Здравствуйте, Маша!
<…>
…многие вещи понимаешь только со временем. И, как оказалось, многое можно было пропустить, не приди Машка в нашу семью…
Машке на тот момент было уже 13… Однажды, разговаривая с горюющей мамой больного малыша и видя ее беспредельное отчаяние (в таком же состоянии и я когда-то была), я осмелилась сказать ей то, что давно поселилось в моем сердце: «Подождите, вы еще не знаете, как вам повезло в каком-то смысле. У вас теперь есть шанс особого жизненного пути. Надо только поскорее понять, что приход особого ребенка в семью – это новая точка отсчета вашей жизни, ваш ноль. Придется заново учиться говорить, ходить, думать и чувствовать. Это будет другой словарный состав и другие шаги по сравнению с теми, какие вы делали "до”. Вы даже сможете переписать свою жизнь с чистого листа. Далеко не каждому выпадает такой шанс».
Когда не упустишь этот шанс и примешь свой новый путь, то со временем начнешь собирать подарки. Да не простые…
Я про эти подарки тоже не сразу поняла, а когда поняла, то не сразу меня поняли другие… На все потребовалось время.
Понимание этих даров-подарков пронзает. Оно подобно рождению новой голубой планеты из хаоса или огню, размыкающему тьму.
Первым таким подарком было понимание простого слова «рядом».
Поначалу всегда существует повышенная напряженность: хочется всего побольше – побольше встреч со специалистами, побольше массажей, тренировок, побольше применений всяких лекарственных и нелекарственных средств и практик, везде поездить и сломаться на создании идеальных условий жизни (что зачастую мешает) и образцовом питании. За этим экраном напряженности не видно малыша. Экран не дает маме и ребенку – их внутренним мирам – встретиться. Поначалу маме кажется, что надо применять массу воздействий на малыша, чтобы максимально приблизить его к привычностям этого мира. И только позже понимаешь, что малыш без нас, сам по себе, наделен силой и способностью изменить этот мир к лучшему…
Быть рядом. Это очень просто. Посидеть рядом, постоять рядом. Забыть на этот момент про то, другое, третье… Быть мыслями и сердцем только с малышом. Как только получается, отказавшись от окружающего, встретиться со своим особым ребенком, в такие моменты происходит нечто высшее, не объяснимое в словах. А потом и занятия пойдут успешнее, и лекарство лучше подействует, без препятствий.
Вторым подарком был пример внутренней свободы.
Надо сказать, что я все время учусь этому ощущению у Маши, но, видимо, трудно этому научиться. В этом плане ее душа более зрелая, чем моя.
Голый ли асфальт, или в лужах, или припорошенный снегом, или с чавкающей грязью – Маша принимает все и всему радуется. Ее настроение не зависит от времени года, от переживаний по поводу исходящего от нее впечатления, она не боится уронить свое лицо и ей совершенно все равно – что на ней надето и какая прическа. Все, на что мы, обычные люди, тратим уйму времени и усилий – причем в высшей степени холостого порядка – Маша пропускает мимо и просто получает удовольствие от окружающего мира. Надо признаться, только рядом с ней я не боюсь быть такой, какая я есть, не боюсь признаться в своих слабостях, без натяжек и скидок на человеческий фактор восприятия.
А еще – Маша не боится (ее страхи ограничены ограниченными физическими возможностями). Маша не боится ни следующей минуты, ни завтрашнего дня, ни конца света в целом, она живет сейчас и не старается извлечь какую-нибудь пользу, просто живет.
Третьим, особым, подарком было понимание Машиного дара. Это – дар безусловной любви.
Когда же я это поняла… Наверное, давно. Вы не поверите, но это случилось, наверное, в роддоме, только я ничего не поняла тогда. Мы лежали недвижно лицом друг к другу и хлопали глазами. Я тогда почувствовала, что между нами образовался какой-то секрет. Мне тогда показалось, возможно, это была послеродовая горячка, что она понимает, как мне больно, и как-то участвует. Она видела то, что не видели другие. Я тогда почувствовала какую-то ее необыкновенность, но ни о какой болезни и речи тогда не было.
Нет, я не о том…
…Мы так живем, что нам трудно не обижаться, не требовать, не ждать милостей. Еще труднее простить или признать свои ошибки. Как в детском саду, мы не можем избежать соблазна поделить людей на хороших и плохих и, тем более, допустить, что хороший человек может поступить плохо, а плохой хорошо.
Нам трудно любить, нужна масса составляющих, чтобы, если любовь и случилась, продлить, удержать это чувство. Мы часто любим за то, за это… И случаются ошибки, потому что любим поступки, а не людей. В своей жизни я встретила только одного человека, который не может совершить такой ошибки, которому, чтобы любить, надо просто чтобы человек был. Это – Машка. Она никогда не делит людей на своих и чужих, друзей и врагов. Она открыта всем, и от нее исходит свет любви к любому человеку, независимо от того – кто он и какой.
Ей легко любить. Ей не важны мои достоинства и поступки, направлен ли вектор моих усилий на улучшение ее жизни или нет… Это – мой выбор. А ее выбор – любить меня просто за то, что я есть.
Мне посчастливилось.
Четвертый подарок – ощущение настоящего.
Можно по-разному просыпаться. Можно с утра думать каждый раз: мой ребенок болен. Это – одно настоящее. Не стоящее усилий. А можно выбрать другое настоящее. Стоящее.
Тут уместно вспомнить Оду к радости. Другими словами – можно доставить радость своему ребенку и получить радость от своих действий. Как будто выходишь с ним за руку за скобки болезни и существуешь на другом уровне – от сердца к сердцу.
Особые дети учат жить сейчас.
Тот, кто задумывается о будущем, напоминает слепого котенка, тщетно тыкающегося в край страницы книги жизни: и будущего не прочтет, и пищу его в этот момент кто-нибудь похитит. И попадает человек в безвременье – в будущее дороги нет, и сейчас не живет. А в пучине безвременья очень быстро пропадают жизненные силы, попадать туда опасно…
И ничего бы этого я не поняла, не приди ко мне Машка.
М.
Маша, у меня сегодня был аскетический день (я уехала, не общалась с людьми, не ела, занималась тяжелым крестьянским трудом, можно было бы сказать – тупым трудом), но я была далека от места действия, я думала вот о чем: столь близкое общение с девочкой с таким синдромом даже за немалый срок не воспитало привычки, не наскучило. Каждый день – удивление, попрание штампов, дар небанального существования, ощутимые внутренние перемены. Другими словами – впечатление, как от маленького взрыва обыденной реальности.
<…>
М.
Здравствуйте, Маша!
Вечером Кроликов сидел за столом очень тихий, в халатике, ел салат. Он вернулся из опасной переделки и к поеданию салата отнесся с особой значительностью. Я не видела его таким, сосредоточенным и методичным, уже давно.
Я корила себя весь день за то, что вовремя не сделала укол, еще вчера или даже позавчера. Первые грозовые ласточки прилетали по одной и улетали, мы о них тут же забывали и жили дальше, слегка подстраховываясь. А тут с вечера как налетела стая, бедный Кролик не успел сгруппироваться, до четырех вечера отбивались как могли. Я уже думала, что придется ехать в больницу: слишком долго не уходило состояние, даже после доз. У него стали от судорог лица закрываться глаза. Кролика в трудную минуту спасает интеллектуальная загрузка – книги, представления кукол, песни и пляски, а тут смотреть не очень получается.
…Такой герой, в мизерных щелках, когда он «показывался» «оттуда», Кролик пытался улыбаться и подбодрить меня, намекнуть на продолжение концерта. А в коридоре секретов он остановился, нашел фотографию папы (который должен был приехать с минуты на минуту), потом повернулся ко мне, стал смотреть снизу вверх долгонемигающе, прямо в глазное дно, я закинула себе на шею его левую ручку, а он убрать не захотел, добавил вторую. Так и стояли обнявшись и плющили носы…
…Какие тектонические изломы происходят в душе в этот момент. Будто смены времен года.
Потом приехал папа, мы ели салат, что вырос у нас в огороде. Салатов выросло пять или шесть видов, я по весне фобией страдала, что салат никакой не вырастет, вот и думала: не один, так другой… А в итоге – выросли все.
Вот, а Кролик выспался и сказал АБ.
Здравствуйте, Маша!
Вот, наконец, Кролик улегся голый совсем, засыпает. Редкий он, конечно, фрукт… Сейчас разговаривали с ним в коридоре, он опять держал одну ручку у меня на шее, смотрел прямо в глазное дно, слушал, кивал… Только слабенький, еле на ногах стоит, но очень сосредоточенный и важный, будто понимает, что очередную высоту взял.
А я перечитала все свои записи с декабря прошлого года, не могла оторваться, как интересно, уже много и забыла. Удивляют каждый раз при таких перечитках две вещи: столько не спим и столько радуемся. Всё рядом. Это все Кролик, взял мудрое руководство на себя, не дает нам залипать на негативном слое, сразу идет дальше, будто забыв, что только что сильно страдал. И мы идем за ним, нам больше ничего не остается. Короткая у него память, нам бы такую в определенном смысле…
<…>
Дети спят, а птицы встали.