– Думаю, мы можем начать здесь, с центра, – сказал мистер Эллис, когда они тронулись. – Чтобы вы получили представление о том, какие потери понес город. Мы, конечно, можем съездить в порт, но я сомневаюсь, что Министерство информации позволит вам опубликовать какие-либо описания или фотографии, а у вас и так здесь всего несколько часов.
Казалось, центральные улицы Ливерпуля мало чем отличались от лондонских, по крайней мере на непросвещенный взгляд Руби. Здания, мимо которых они проезжали, были построены в самых разных стилях, и люди, заходившие в магазин, были одеты примерно так же, как лондонцы. Здесь даже и магазины были те же: «Бутс», «Вулворт», «У. Х. Смит» и немало Лионских чайных.
День стоял теплый для начала зимы, и время от времени до них через приоткрытые окна доносились обрывки разговоров. Даже для ушей Руби местный акцент показался пугающе отчетливым, и она вспомнила свой приезд в Англию в июле, когда она в первый раз услышала эти выразительные, почти музыкальные интонации. Так говорили билетный кассир на вокзале и кондуктор в поезде, и ей приходилось просить их повторить свои слова несколько раз, прежде чем она могла их понять. Казалось, это было в другой жизни.
Они кружили по центральной части города, мистер Эллис показывал им значимые здания, мимо которых они проезжали, и многие из этих громадных сооружений в классическом стиле своим величием напомнили Руби здание Капитолия. Хотя ей не доводилось видеть его воочию – южнее Нью-Джерси на юг она не заезжала.
– Какие-нибудь достопримечательности разрушены? – спросила она.
– Пока еще нет. Сильно повреждена часть порта, но такие здания, как Сент-Джорджс-Холл и Таможня, не пострадали. Церкви тоже в порядке.
– Вы имеете в виду по сравнению с Лондоном?
– По сравнению с Лондоном нас почти и не тронули. В сентябре были налеты время от времени, безо всякой системы, насколько я понимаю. То же самое было и в октябре. Ущерб – да, есть. Но ничего похожего на то, что видел Ист-Энд.
– А потери?
– Небольшие, если сравнивать с числом погибших в Лондоне, но все равно ужасны. В прошлом месяце бомба на Чэпман-стрит, кажется, убила всю семью – несколько поколений. А несколько дней спустя в том же квартале погибли десять детей. Десять. Я…
– Да? – вставила Руби, чувствуя, что пауза затягивается.
– Нелепо пытаться выразить такие вещи в цифрах. Даже глупо. Но катастрофа на Дернинг-роуд – это поворотный момент, лучше выражения не подобрать. Мы ощутили вкус всего самого ужасного, что эта война может нам принести. Боже мой, как же он горек.
Некоторое время они ехали молча, тишина нарушалась только редкими указаниями мистера Эллиса водителю.
– А где Дернинг-роуд? – спросила она.
– На Эдж-Хилл – это на восток отсюда. Типичный рабочий квартал. Небольшой. В таких местах все друг друга знают.
– И что там случилось?
Она знала самую суть: бомба попала в убежище, много людей погибло в этом, как выражалось Министерство информации на официальных брифингах, «инциденте». Словно такой бескровный термин мог надлежащим образом передать масштаб трагедии, случившейся с жителями Дернинг-роуд.
– Там находилась школа. Точнее, профессиональное училище. Люди набились в бомбоубежище. В котельной разместилось человек триста. Я думаю, они решили, что там безопаснее – железобетонный потолок. Но попадание было прямым, и здание всей своей тяжестью обрушилось на подвал. На людей в убежище. Те, кого не убили железобетонные балки, кирпичи и все остальное, погибли, сварившись в хлынувшем на них кипятке из котла. А потом еще загорелся газ из труб.
– Вы сейчас имеете представление о том, сколько людей погибло?
– Последнее, что я слышал – не меньше ста пятидесяти человек. Многие из тех, кто выжил, получили сильные ожоги, так что потери еще будут расти.
Они свернули с главной дороги на широкую улицу, застроенную новыми свежеоштукатуренными кирпичными зданиями и типовыми домиками. Улица была аккуратной, совершенно ничем не примечательной, если не считать дымящихся руин кирпича, камня, обожженных бревен неподалеку.
– Мистер Эллис? – раздался голос водителя спереди. – Мы подъезжаем к… хмм… училищу. Где вы хотите, чтобы я остановился?
– Еще немного вперед. Последний квартал мы пройдем пешком.
Они подошли тихо, осторожно, остановились у толпы зевак, и все это время Руби старалась зафиксировать в памяти очертания разрушенного здания. Оно обрушилось само в себя, наружные стены упали на балки крыши, которая в свою очередь тяжело и неровно рухнула на несколько слоев межэтажных балок, штукатурки, камня и битого стекла.
На уровне земли возле того, что когда-то было лестницей, группа мужчин в стальных шлемах и комбинезонах, переговариваясь, лопатами разгребала обломки. Их слова были едва слышны за каким-то непрекращающимся звуком, который Руби никак не могла распознать. Ей казалось, что этот звук похож на низкий, утробный плач, напоминающий завывания попавшего в беду животного, и волоски на ее шее встали дыбом. Она поворачивала голову туда-сюда, пытаясь распознать то, что слышала, а потом поняла, что звук этот издают люди вокруг нее, мужчины и женщины, некоторые из них прикрывают рот рукой, чтобы не дать волю своему ужасу.
Звук становился все громче и громче, а потом толпа расступилась, а Руби стояла и молча смотрела, как два человека, с трудом волоча ноги, прошли мимо нее с носилками, на которых лежало завернутое в одеяло тело, слишком маленькое, чтобы быть телом взрослого, и когда носильщики вышли на более или менее расчищенное от обломков пространство, одеяло чуть сдвинулось, совсем немного, но достаточно, чтобы открылась маленькая туфля, кожа которой была сморщена и скручена огнем, и водой, и…
Ужас этой единственной туфельки обрушился на Руби, удар был такой силы, что дыхание у нее перехватило. Сделав шаг назад, она закрыла глаза, но этот образ никуда не уходил, он оставался с ней даже в темноте. Она видела это: маленькую детскую ногу, такую неподвижную и холодную. Сумеет ли она когда-нибудь стереть этот образ из памяти?
– Дыши глубже, – услышала она голос Мэри у своего уха. – Вот так. И еще раз. Через минуту ты придешь в себя. Идем со мной. Давай, шагай следом.
– Извини, – выдохнула Руби, когда они вышли. – Не знаю, что со мной случилось.
– Ты просто позволила себе быть человеком. Мне тоже поплохело, когда я увидела эту туфельку.
– Я в порядке. Я возьму себя в руки, обещаю.
– Я знаю, возьмешь. Давай-ка теперь поищем, куда исчез мистер Эллис.
Они обнаружили его за углом – он разговаривал с полицейским.
– Извините, что бросил вас, дамы. Это сержант Харрис. Я его знаю с тех времен, когда он был зеленым новичком в полиции.
– Мистер Эллис говорил мне, что вы приехали из Лондона, чтобы собрать материал для статьи о Ливерпуле. Что ж, пора признать, что Блиц распространяется не только на Лондон.
– Да, для этого мы и приехали, – подтвердила Руби. – Мистер Эллис рассказал нам, что бомба попала прямо в здание колледжа.
– Это была парашютная мина. Случись порыв ветра в ту или иную сторону, и мы бы здесь не стояли. Как подумаешь об этом – плохо становится.
– Есть шансы, что хоть кто-то выжил? Я только что видела…
Сержант Харрис покачал головой:
– После того, что я видел вчера вечером? Сомневаюсь.
– Может, кто-нибудь пожелает поговорить с моими друзьями? – спросил мистер Эллис.
– Тут пока не спросишь – не узнаешь. Но не здесь – здесь люди ждут новостей. Лучше пройти немного по дороге. Может быть, у передвижной кухни?
С обычной своей расторопной деловитостью женщины из Женской волонтерской службы развернули полевую кухню для жителей квартала. Над громадными емкостями с супом и чаем поднимался пар. Каждый ребенок, который подходил с вежливой просьбой, получал ломтик кекса.
Неужели этого достаточно, чтобы вернуть ребенка в его обычное состояние? Ломтик кекса и чашка чая с молоком? Когда катастрофа в корне изменила жизнь Руби, ей было приблизительно столько же, сколько сейчас этим детям, битыми кусками штукатурки рисовавшим классики на асфальте. И ее утешить было нетрудно – обещаниями развлечений и всяких вкусностей. И только позже, гораздо позже, поняла она суть того, что произошло, и скорбь этого мгновения никогда с тех пор ее не покидала.
Поблизости стояли несколько женщин, грели руки о кружки с чаем. Их лица были изможденными и бледными, беспокойные взгляды постоянно перебегали то на руины, то на детей. Одна из них, на вид самая усталая из всех, держала на руках капризничающего младенца, завернутого в одеяло, с вязаной шапочкой на голове.
– Добрый день, дамы. Со мной мистер Эллис из «Геральд» и две дамы из лондонского «Пикчер Уикли». – Женщины одна за другой закивали, попытались улыбнуться.
Теперь ничего не оставалось, как только двигаться дальше.
– Спасибо, что согласились поговорить с нами. Кто-нибудь из вас был вчера вечером в убежище? – Руби, еще не закончив вопроса, достала из сумочки блокнот, открыла его на первой пустой странице.
Все покачали головами, а женщина с ребенком на руках заговорила голосом, срывающимся от усталости и потрясения.
– Мы там не оказались только милостью божьей. Томми только-только начал поправляться после коклюша. Он по ночам ужас как кашляет, вот я и не хотела беспокоить других. Потому мы сели под лестницей. Никогда не думала, что буду радоваться его болезни…
– Кто-нибудь из вас знает хоть одного человека, который был в убежище? – спросила Руби и напряглась в ожидании ответа.
– Моя соседка по улице. У нее четверо детей погибли. Четверо, – раздался чей-то голос.
Женщина рядом с ней печально кивнула.
– Мы всегда считали, что это самое здесь безопасное место. Такое большое, крепкое здание. На вид куда как лучше, чем эти Моррисоновские сандвичи, которые строят в одну минуту.
– Прошу прощения, – сказала Руби. – Что такое Моррисоновские сандвичи?
– Она говорит об убежищах на земле. Это просто настоящие ловушки, – сказала другая женщина. – Хорошенько чихнуть – и ты уже мясо в этом убежищном сандвиче.