– Да. Я была в Ковентри после бомбардировки и познакомилась там с полицейским, который мне сказал почти такие же слова. О том, что здания можно отстроить, а убитых мы теряем навсегда.
Беннетт вернулся через несколько минут.
– Вай сейчас вернется.
– Пришла в себя? – спросила Ванесса.
– Да. Я попросил у нее прощения. Мы все как-то меняемся не к лучшему.
– Садись, пожалуйста, и доешь что осталось.
– Ты не будешь возражать, если я сейчас уйду? Мне завтра с рассветом нужно уезжать.
– Хорошо. Но ты ничего не хочешь взять с собой?
– Нет, я в порядке. – Он поцеловал крестную на прощание, потом спросил у Руби: – Вы знаете, как добраться отсюда до работы? Ванесса наверняка…
– Не волнуйтесь. Мой путеводитель всегда при мне.
– Хорошо. Я ведь вам сказал, что другого мне не достать. Нет, Ванесса, не вставай. Я выйду сам.
Вскоре и Руби, извинившись, ушла наверх и, лежа в кровати, сквозь дремоту с благодарностью думала о своем везении. Да, она потеряла все свои маленькие сокровища, но это были в конечном счете всего лишь вещи. Она сможет купить себе новые книги и одежду. А настанет день, она и пишущую машинку купит. Она помнила, хотя и смутно, лицо матери.
И у нее осталась ее работа. Кач и Мэри. И все коллеги живы. Спасибо Беннетту – благодаря ему ей есть где остановиться, и такого прекрасного дома она в жизни не видела.
Дом. Она провела в доме Тремейнов всего несколько часов, а они уже приняли ее в свою маленькую семью. Относились к ней, как к своей. И каким искушением было поверить в это.
Конечно, они были добры к ней, проявили такую щедрость и гостеприимство, но она должна помнить, что она для них не более своя, чем любой другой человек, замерзающий на улице. Она взрослая женщина, а не маленькая девочка, которая молилась, стоя на коленях, каждый вечер перед сном много лет подряд, молилась о том, чтобы ее мать каким-то образом вернулась к ней. А потом, когда она потеряла на это всякую надежду, она мечтала о доме и какой-нибудь из хорошо одетых пар, которые так часто приходили в приют и выбирали ребенка из самых маленьких, пригоженьких и послушных сирот.
Но Руби никогда, ни разу не выводили в приемную, чтобы представить этим милым семьям. В тот день, когда она перестала надеяться, что она обретет семью, стал днем, когда она перестала верить в сказки.
А это? Это тоже была сказка, не больше, и она окажет себе плохую услугу, если забудет об этом.
– 13 –
Февраль 1941
Время уже давно перевалило за восемь, когда Руби вышла на станции «Саут-Кенсингтон» и пошла домой, благо до него было недалеко. Она задержалась на работе – помогала Качу вычитывать последнюю корректуру, поскольку Питера, который обычно занимался этой работой, свалила сильнейшая простуда. Кач отправил его домой, сказав, что иначе тот перезаражает всех, и Руби вызвалась помочь Качу. Работа была интересной и давала ей хороший опыт, но она опоздала на ужин и боялась, что может оказаться в каком-нибудь общественном убежище, если не доберется домой до первой сирены этого вечера.
Она, Ванесса, Джесси и Перси последние две ночи провели в убежище Андерсена, и хотя там было тепло и сухо – об этом позаботился Беннетт – спала она плохо. Перси волновался, Джесси безжалостно храпела, а от узкой кушетки спина у Руби болела и переставала гнуться.
Руби свернула с Пелхам-Плейс на Кресент, поскользнулась, чуть не упала на обледеневшем тротуаре и все еще пыталась восстановить равновесие, когда услышала слабый крик. Она огляделась, подумала, может, кто-то из соседских детей спит у открытого окна.
Потом она услышала еще один крик, чуть более долгий, и ей показалось, что кричат в саду на южной стороне Кресента. Она сошла на дорогу, обвела глазами тени за оградой и сумела различить что-то, какое-то шуршащее движение под низкими вечнозелеными деревьями. Потом маленькая фигурка отделилась от полумрака и вышла вперед, шагая неуклюжей, неловкой походкой.
Это был молодой кот, бедняга, попавший в какую-то жуткую переделку. Его длинная шерсть спуталась и покрылась грязью, он сильно хромал, словно его лапы были повреждены. Она присела на корточки, надеясь, что в этот момент из-за поворота не выскочит машина, протянула руку и поманила кота, как Ванесса, когда звала Перси в дом с улицы.
– Кис-кис-кис, – прошептала она, чувствуя комок в горле. Пожалуйста, не убегай, – тихо молила она. – Пожалуйста, не бойся меня. Кис-кис-кис. Я тебе не сделаю ничего плохого. Я тебе обещаю.
Кот стоял, дрожал всем телом, а потом, словно поняв, что она его последняя надежда, тронулся с места и пошел к ней. Она позволила ему обнюхать ее руку, а потом, когда он не бросился наутек, погладила его голову. С такого малого расстояния она учуяла запах его опаленной шерстки, увидела его обгоревшие усы.
Он с надеждой смотрел на нее, его зеленые глаза горели в лунном свете, и она поняла, что не бросит его. Не давая себе времени на размышления, она подняла его, прижала к себе.
– Ты мне позволишь помочь тебе? – спросила она, и его ответное урчание стало тем подтверждением, которое ей требовалось.
От дома, к счастью, их отделяло всего несколько шагов, и она, вытащив из сумочки ключ и отперев дверь, вошла внутрь и сразу же направилась на кухню.
– Руби, дорогая, это ты? – раздался голос Ванессы. – Я в моечной. Сто лет пытаюсь вывести чернильное пятно, но что-то у меня плохо получается. Придется мне… ой, боже мой. Что это у нас здесь?
– Нашла мальчика на улице. По крайней мере, я думаю, что это мальчик. Я просто не знала, что еще сделать. Я надеюсь, вы не возражаете.
– Возражаю? Нет, конечно. Я бы поступила так же. Ну-ка, давай его сюда.
– Он хромает, и я думаю, у него ожоги. Усы у него обгорели. Я так боюсь за него, Ванесса.
– Посмотрим, что у него болит. Коты живучие существа – ты сама убедишься. – Ванесса дала коту обнюхать ее растопыренные пальцы, но не попыталась взять его из рук Руби. – Ему это не понравится, но нам придется начать с ванны. Нужно смыть с него грязь, прежде чем он ее слижет.
– А вы когда-нибудь купали котов? – спросила Руби.
– Никогда. Собак много раз, а котов – никогда. Ну, всегда что-то приходится делать в первый раз.
Положив в раковину полотенце и наполнив ее до половины теплой водой, Ванесса взяла кота из рук Руби и положила в воду. Руби стояла рядом, опасаясь, что он взбунтуется или поцарапает Ванессу, но, не считая нескольких скорбных мяуканий для формальности, кот не оказывал никакого сопротивления.
Ванесса сняла с кота ошейник, протянула его Руби, но от ошейника было мало пользы.
– Тут всего одно слово: «Саймон». Вероятно, они только собирались приписать телефон или адрес.
– Мы можем вывесить объявление, – сказала Ванесса. – Но если никто не отзовется, то я не против – пусть остается.
Волна эмоций захлестнула Руби, и на несколько секунд ей стало трудно дышать. Она знала, что такое быть никому не нужной, голодной и отчаянно жаждать любви и внимания. Она тоже когда-то была беспризорной, одной во всем мире и в полной зависимости от доброты других.
Намылив руки, Ванесса осторожно прошлась ими несколько раз по шерстке Саймона, потом ополоснула его дополнительными чашками теплой воды. Когда она закончила, он дрожал мелкой дрожью и чуть не падал с ног.
– Больше он сегодня не вынесет, – сказала Ванесса. – Разверни-ка это большое полотенце, а я положу на него Саймона. Попытайся как следует вытереть его, а с остатками воды он справится сам, если сможет. А я приготовлю ему место для сна. И нужно найти ему какой-нибудь еды. Бедняга, наверное, умирает с голода.
Ящик из-под фруктов и рваное одеяло стали кроватью для Саймона. Довольная, что кот достаточно обсох, Руби уложила его в кровать и принялась смотреть, как он спокойно моет мордочку и лапки. Его шерсть оказалась длиннее, чем она первоначально думала, и теперь, высыхая полностью, обретала прекрасный серебристо-серый оттенок.
– Я нашла, что ему поесть, – сообщила Ванесса. – Остатки обеда, но их хватит, пока я не куплю какую-нибудь кошачью еду у мясника.
Она поставила мисочку с едой на пол рядом с ящиком Саймона, туда же поставила такую же мисочку с водой. Он осторожно понюхал, решил, что сойдет, и принялся жадно поглощать еду. Как только он закончил, Ванесса подхватила его и понесла к столу. Она заранее расстелила чистое полотенце и приготовила аптечку первой помощи.
– Ты такой хороший котик, хороший, – ворковала Ванесса, гладя шерстку Саймона. Потом она положила его на бок и внимательно осмотрела все четыре лапы.
– Никакого стекла, слава богу, я не вижу, а порезы неглубокие. Я думаю, что лучше их не трогать.
– Он встанет на ноги? – снова ощущая ком в горле, спросила Руби.
Ванесса посмотрела на нее, и ее ответная улыбка была теплой, любящей и безгранично успокаивающей.
– Он ест и пьет, и урчалка у него работает. Это все хорошие признаки. И раньше о нем заботились – это ему тоже пошло на пользу. Хозяева его кастрировали, а это недешевая операция, значит, его любили. А благодаря кастрации он будет уживчивее. К тому же не таким пахучим и не станет драться со всеми кошками на улице.
– Можно я его возьму к себе в комнату? – спросила Руби, которой захотелось, чтобы Саймон был рядом с ней.
– Конечно, можно. Только оставь дверь открытой, чтобы он мог ходить туда-сюда.
– А если он убежит?
– Сомневаюсь. Ты послушай, как он урчит. Он знает, что нашел хорошее место. Ночью он из дома не сможет выйти – я не хочу, чтобы его в темноте переехала машина. У меня коробка с песком стоит в подвале для Перси. Саймон ее сам найдет.
– Бедняга Перси.
– Ничего с ним не случится. Я сейчас пойду ложиться. Хочешь что-нибудь поесть, прежде чем я уйду? Как ты знаешь, запасы в кухне у меня всегда невелики, но могу подогреть тебе суп.
– Нет-нет, идите спать. Я приготовлю себе сандвич.
– А ты – ты в порядке, моя дорогая?