– Да. Спасибо, что позволили ему остаться.
– Кем бы я была, если бы сказала «нет»? А теперь давай, не задерживайся особо – нужно тебе хоть немного поспать, прежде чем завоют сирены.
Руби съела сандвич с такой же скоростью, с какой Саймон съел свой обед, и унесла кота наверх. Она закрыла дверь, чтобы он не убежал, и вернулась на кухню за его спальным местом. У себя в комнате она поставила его коробку против холодного камина и порадовалась, когда он забрался внутрь и свернулся там калачиком.
Она переоделась в домашние брюки и самый теплый свитер, предполагая, что ночь придется провести в сомнительном комфорте убежища Андерсена, потом залезла под одеяло и почти не испугалась, когда несколько секунд спустя к ней запрыгнул Саймон. Он свернулся у ее колен, приятный источник тепла в прохладной комнате, и она быстро уснула под убаюкивающее тихое и непрекращающееся урчание.
В ту ночь не выли сирены, не было их и в следующую, но их счастье кончилось в воскресенье. Обе дочки Тремейн пришли на обед – в первый раз после января они не работали в воскресенье, и Ванесса по такому случаю выманила у мясника два фунта говядины. Этого хватило Джесси, чтобы приготовить мясо по-бургундски, хотя и без капельки бургундского.
Не успели они сесть за стол, как завыли сирены.
– Опять, – сказала Ванесса, но уже секунду спустя схватила кастрюльку с тушеным мясом и поспешила в убежище в заднем саду. – Ви, возьми картошку с морковкой. Беатрис – за тобой тарелки и приборы. Руби – прихвати Джесси, и котов не забудьте.
После короткого противостояния, в ходе которого Перси утвердил свое превосходство в доме Тремейнов, коты подружились. Они еще не получили своего обеда, который так или иначе состоял бы из остатков общего, поэтому прибежали к ней на свист.
– Вы двое, – сказала она, подхватив котов и поспешив в убежище, – вас ждет тушенка, если будете себя хорошо вести.
Для пятерых женщин и двух котов места в убежище было маловато, но они сидели в тепле и сухости, за великолепным обедом, шум сверху не казался особенно тревожным, а в коллекции семейных историй Тремейнов они находили почти неисчерпаемый источник развлечения.
– Ты уже рассказывала Руби о Бесславных гастролях папы? – спросила Беатрис у матери, как только они закончили есть.
– Обязательно, обязательно расскажи, – воскликнула Виола. – Не могу поверить, что Руби еще не знает про Шарлатана Мортимера.
– Или про Дуэльный шрам папы, – сказала Беатрис.
– Или про снежную бурю в Альберте, – сказала Виола.
– Хватит-хватит, – запротестовала Ванесса. – Вы так все и выдадите. Итак. На дворе стоял 1920 год. Мы недавно поженились, и Ника пригласили на гастроли в Штаты и Канаду. Он только что снялся в кино – это был его первый фильм, и его появление должно было гарантировать успех… как этот фильм назывался?
– «Белая роза для короны», – ответила Беатрис.
– Да. Ужасная дрянь. Ник играл отца героя. Или его брата?
– Он был давно потерявшимся братом героя, но оказался его отцом, – сказала Виола.
– Ну, видишь, что я имею в виду? Нелепица. Как бы там ни было, мы переплыли Атлантику, высадились в Нью-Йорке, и только когда добрались до места, узнали, что роль Ника вырезали из окончательного фильма. Кажется, в одной из сцен остался его затылок, но не больше.
– Он, наверное, был разочарован, – сказала Руби.
– Поначалу – да, но, посмотрев готовый фильм, даже обрадовался. Это было ужасно. Но то ли еще началось, когда импресарио, который нас пригласил…
– Мистер Мортимер Хьюитт Таккер.
– Да, спасибо, Беатрис, – мистер Таккер оказался полным шарлатаном. Он устроил Нику гастроли от одной помойки до другой. Некоторые были такие поганые, что в сравнении с ними самый захудалый театр казался респектабельным, а публика не желала слушать шекспировские монологи. На одном из представлений примерно через неделю после начала гастролей кто-то швырнул в Ника разбитую бутылку и раскроил ему лоб, прямо до кости. Пришлось зашивать – представляете: этакие швы во весь лоб снизу доверху.
– Да, – добавила Виола, – а когда у него спрашивали о шраме, он неизменно отвечал, что получил его на дуэли – сражался за честь мамы.
– Мы тогда состояли в браке всего несколько месяцев, и я начала беспокоиться – не совершила ли я ошибку. Понимаешь, мои родители категорически возражали против этого брака. Он был почти на двадцать лет старше, и мы не успели познакомиться, как обручились.
– Через неделю после знакомства! – воскликнула Беатрис. – Кто в это может поверить? Через неделю!
– Да, но это история на другой раз. А Ник был великолепен. Он отказался возвращаться домой побежденным и вскоре начал завоевывать симпатии повсюду. И он был такой забавный. Мы посетили столько интересных мест. Водопад Ниагара, Новый Орлеан, Сан-Франциско, Канада – все было прекрасно, хотя я главным образом запомнила бесконечные поездки на поездах из города в город.
– Виола сказала что-то про снежную бурю?
– Да. Мы были в Альберте, у горных подножий, и наш поезд застрял в снегу. Я никогда так не мерзла.
– Вы ездили с ним в Голливуд, когда снималась «Зима тревоги нашей»? – спросила Руби.
– Можешь себе представить – фильм снимали в Англии! Для Ника так было гораздо проще, хотя я не стала бы возражать против зимы в Калифорнии.
– Мне понравился этот фильм, – немного задумчиво проговорила Руби, вспоминая. Хотя она в те времена жила на совсем скудные деньги – жалованье практикантки-стенографа было таким жалким, что у нее почти ничего не оставалось после выплаты аренды, – ей всегда удавалось наскрести деньги на еженедельный поход в кинотеатр. – Я его видела не меньше трех раз. Ваш муж такой красивый и обаятельный. Невозможно было не симпатизировать королю Ричарду.
– Он был превосходен в этой роли, правда? Так ужасно, что он заболел. А заболел он спустя несколько месяцев после окончания съемок, и он так радовался своей славе. Дорогой наш.
– Мне не хватает папы, – сказала Беатрис. – Я иногда спрашиваю себя, что бы он сказал обо всем этом. Война, сражение за Англию, необходимость торчать в убежище ночь за ночью.
– Он бы постоянно жаловался, – не раздумывая сказала Ванесса. – Нарушал бы все правила, каждый день к нам бы приходил дружинник из ПВО, потому что он не соблюдал бы правила затемнения.
– А когда мы сидели бы здесь, он непременно ночь за ночью читал бы свои любимые монологи этим своим громким голосом, его «Серьезным театральным голосом» – так он его называл, а соседи приходили бы с претензиями, – радостно продолжила Виола.
– Я бы с бóльшим удовольствием слушала музыку, чем «Гамлета», – сказала Беатрис. – Ви, ты нам не споешь?
– Хорошо. Как насчет «Соловей пел на Беркли-Сквер»?
Услышав это, Джесси счастливо вздохнула.
– Ой, пожалуйста, мисс Вай. Вы поете «Соловья» лучше Веры Линн!
– Не сказала бы, – ответила Виола, но откашлялась и любезно начала петь.
Слушая, как поет Виола, Руби поняла, почему та пользовалась таким успехом на эстраде. У нее был чистый и приятный голос, чудесно выразительный, и, хотя она не видела лица Виолы, но чувствовала все, что чувствовала Ви, просто слушая ее песню.
– У меня не останется голоса для завтрашнего представления, если вы всю работу свалите на меня, – предупредила Ви. – Ну-ка присоединяйтесь. – И она начала петь «Где-то над радугой».
Одна песня следовала за другой, час сменялся часом, и когда прозвучал отбой воздушной тревоги, Руби с облегчением вернулась в свою комнату, правда, слегка разочарованная тем, что пение кончилось. Ей не хватало смелости стать запевалой в какой-либо песне, но ей нравилось вступать в хор и слушать, как поют другие.
Ванесса настояла на том, чтобы девочки остались до утра, потому что метро уже закрыли на ночь, а машину найти так далеко на западе в такой час было практически невозможно. Они гуськом потянулись вверх по лестнице. Вай решила разделить комнату с Беатрис.
– Даже не говори, что хочешь уступить мне комнату, – сказала Вай, опережая Руби. – Я там уже сто лет не живу, и мне будет вполне удобно с Би. Всем спокойной ночи, и не позволяйте бомбардировщикам прилетать к вам.
– 14 –
Май 1941
Руби, помогая утром мыть посуду, поняла, что ее переполняет ощущение удовлетворенности. Впервые за… все время, сколько она себя помнила, она проснулась с чувством надежды. Даже счастья. Это было для нее так неожиданно, и она даже не знала, что ей с этим делать.
За почти неделю не случилось ни одного воздушного налета, а это означало почти неделю крепкого, непрерывного, спокойного сна. У нее был дом, пусть и временный, и в этом доме ее любили, к ней хорошо относились. У нее появились друзья. У нее была работа, трудная, но интересная. У нее был кот по имени Саймон.
Поставив последнюю тарелку в сушилку, она вытерла руки, обхватила Джесси руками и тут же отпустила.
– Что с вами сегодня, Руби?
На это ушло несколько месяцев уговоров, но Джесси все же сдалась и перестала называть ее мисс Саттон.
– Я чувствую себя счастливой. Только и всего. Я сейчас ухожу на работу, но ковры оставьте мне – я после ленча буду дома. И с окнами я тоже помогу.
– Я не буду отказываться, только уж не неситесь домой галопом из-за меня.
– Не понесусь… о, доброе утро!
В кухню вошла Ванесса, уже одетая для похода по магазинам за продуктами.
– Доброе утро. Такой прекрасный день, правда? И у меня хорошие новости. Ты слышала телефонный звонок вчера вечером?
– Слышала, но я уже дремала.
– Беннетт звонил. Он вернулся на несколько дней и хочет увидеть всех нас.
– Вот это хорошая новость. Вы решили устроить обед в воскресенье?
– Догадливая девочка. Значит, две моих так или иначе придут, а ты можешь пригласить Кача и Мэри? Беннетт их тоже хочет увидеть. Передай Качу, я их жду с половины седьмого до семи.
– Хорошо.
Ванесса села за кухонный стол и принялась составлять список покупок на задней стороне конверта.