– И я буду рада сделать это. Начнем с основ. У тебя уже есть пресс-карта? Нет? Тогда тебе нужно поспешить в Министерство информации и уладить этот вопрос.
– Похоже, с этим не должно возникнуть никаких трудностей.
– Еще тебе понадобится удостоверение личности, продовольственная книжка и книжка на одежду, – продолжила она. – Не знаю, где здесь ближайший полицейский участок, но это тебе в отеле скажут. Еда в ресторанах без ограничений, но если ты решишь, что тебе следует питаться в отеле трижды в день или, скажем, только завтракать, то тебе придется отдать продовольственную книжку им.
– А ты как живешь? – спросил он. – Питаешься в отеле?
– Теперь нет. Я живу с друзьями, и мы объединили наши книжки. Это дешевле, чем питаться в ресторанах.
«Кузнечик» принесла заказ, который выглядел и пахнул удивительно аппетитно, и Дэн, потыкав несколько раз в сосиску вилкой, преодолел свои сомнения и начал есть с удовольствием.
– Что касается разрешения на печать, – продолжала Руби, – то тебе придется получать его у чиновника в Министерстве информации. Не могу тебе сказать, каким будет процесс одобрения.
– Мне нужно получать одобрение британского правительства на статьи, которые будут печататься в американском журнале? Ты шутишь.
– Дэн, послушай меня. Я не шучу. Никому из нас не нравится цензура, но здесь это факт нашей жизни, и я могу спорить на годовое жалованье, что вскоре цензура станет таким же фактом и у нас дома. Мои статьи отправляются в МИ – это рутина, и статьи, которые оказываются в «Америкен», уже отцензурированы здесь. Не пытайся ни при каких обстоятельствах отправить что-нибудь в Нью-Йорк без одобрения. Иначе тебя мигом лишат пресс-карты – это я тебе гарантирую.
– Значит, я должен буду работать, а мне в шею будет дышать какая-то канцелярская крыса из их правительства?
– Тут сетовать бесполезно. Узнай требования прикрепленного к тебе чиновника и не пытайся делать какие-то обходные маневры.
– И как ты это выносишь? Весь этот надзор над тем, что ты пишешь? Даже над тем, что ты ешь?
– У меня нет выбора, – сказала она. – Так зачем я буду скулить и жаловаться? Ну вот, если у тебя больше нет вопросов, то я, пожалуй, отправляюсь домой.
– И ты оставишь меня в одиночестве доедать эту жалкую сосиску? И пить ту бурду, которую они называют кофе?
– Оставлю, но перед уходом я тебе открою один маленький секрет. Британцы много чего вынесли за последние годы. Да и я тоже немало вынесла. И я не жалуюсь. Я просто констатирую факт. В сороковом году я пережила пятьдесят семь ночных бомбардировок, как и большинство людей, сидящих в этом ресторане. Я потеряла все, что у меня было, когда мой отель разбомбили в декабре. Но я с этим живу. Обхожусь без кофе и шоколада. И еще сотни других маленьких прелестей, которые я принимала как само собой разумеющееся. И я не собираюсь ныть по этому поводу. Этим я бы только впустую тратила время и раздражала людей.
Она встала, готовясь позвать «кузнечика» и оплатить свой заказ. Было уже поздно, она устала, и она гораздо больше предпочитала компанию Ванессы, чем Дэна Мазура, которого не желала терпеть больше ни минуты.
– Руби, подожди. Извини. Я искренне. Просто… я немного нервничаю, только и всего. Я в первый раз за границей, и я никак не думал, что все здесь будет настолько по-другому.
Руби села, глубоко вдохнула и напомнила себе, что она тоже нервничала и чувствовала себя неуверенно, когда только приехала в Англию.
– Да, здесь по-другому, – согласилась она, – но это не какие-то глубинные различия, просто другое произношение, незнакомые слова и теплое пиво. А суть такая же. Вопросы, которые ты задаешь, – такие же вопросы ты бы задавал и дома. «Как дела?», «Что вы думаете?», «Как это работает?»… На самом деле все просто, когда ты поваришься в этом.
– Пожалуй, ты права. Знаешь, Руби – только пойми меня правильно, – я был чертовски удивлен, когда именно тебя отправили сюда. Ты почти ничего не успела написать для журнала. И вид у тебя был такой, будто ты упадешь в обморок, если услышишь плохое слово. Я понять не мог, почему Митчелл выбрал тебя.
– Спасибо.
– Позволь, я закончу, – сказал он, поднимая руки в покаянном жесте. – Так я думал тогда. Но я читал статьи, которые ты присылала, и они прекрасны. Они правда хороши. И я рад, что Митчелл отправил тебя сюда. Хотя бы только потому, что ты в Лондоне единственный человек, которого я знаю.
– Ты меня знаешь, и у тебя вскоре будут другие друзья. Ты просто придержи в себе свои жалобы, по крайней мере, пока не познакомишься с человеком поближе.
К тому времени, когда она добралась до дома, ее раздражение прошло. Она села на кухне с Ванессой и все ей рассказала, и только теперь ей пришло в голову, что она, возможно, безо всякого злого умысла по приезде в Англию задевала чувства других людей.
– Надеюсь, что я не вызывала ни у кого раздражения в такой степени.
– Я тоже так думаю, – тихо сказала Ванесса. – Иначе Беннетт или Кач одернули бы тебя.
– И Мэри, – сказала Руби, вспомнив о нежелании своей подруги терпеть рядом дураков. – Вы можете себе представить, как бы она себя повела, будь она со мной сегодня в том ресторане?
– Я думаю, дело кончилось бы кровавой баней.
– Не сомневаюсь. Ах, Ванесса, если бы вы видели выражение на лице «кузнечика», когда Дэн обвинял ресторан в том, что они делают сосиски из конины и опилок. Она не знала, что делать, бедняжка.
– Я бы его просто прибила, пусть бы меня потом арестовали. Но ты молодец – поставила его на место. И сделала это в некотором роде гораздо лучше, чем любой другой. Молодец.
Письма из Лондона
от мисс Руби Саттон
14 апреля 1942 года
…Местные здесь никогда не жалуются, и об этом не стоит забывать Америке, которая привыкает к жизни во время войны. Они могут выражать недовольство, выпуская таким образом пар, но они никогда не хнычут. Они живут с этим, а значит, штопают носки, пока те из носков не превратятся в тряпку, и пьют чай по большей части без сахара или молока, а иногда и без чая…
Следующее утро выдалось ярким и светлым. Светило солнце, и Руби вполне могла в первый раз в этом году выйти из дома без пальто, а еще ее поиски новых носков увенчались успехом. Вай позвонила и сказала, что в «Селфриджесе» продаются новые носки из фильдекоса и из вискозы, и хотя вторник в «ПУ» был самым напряженным днем, Руби не сомневалась ни секунды: когда двери универмага открылись в то утро в восемь часов, она была там, и ей удалось купить целых три пары – достаточно, чтобы пережить лето и даже осень, если аккуратно носить.
Завершив это критически важное дело, она пошла на север по Бейкер-стрит. Быстрее было бы добраться на метро от Оксфорд-Серкус, но она не хотела лишать себя редкого солнца.
Она в первый раз оказалась в этой части Лондона. На самой Бейкер-стрит не было ничего примечательного – длинный, скучный ряд офисных зданий, кварталы жилых домов и витрины магазинов. Некоторые здания были такими новыми и современными, что даже немного напомнили ей Манхэттен.
Она потом не могла сказать, что привлекло ее внимание в этом человеке, который переходил улицу перед ней. На нем была форма, как и на многих других, мимо которых она прошла сегодня, но что-то в его осанке показалось ей знакомым. Этого не могло быть, но это было, потому что, когда он на миг повернул голову, чтобы посмотреть, нет ли машин, она узнала его профиль. Беннетт.
От удивления она резко остановилась и почти не заметила, что человек, шедший сзади, врезался в нее и, выругавшись вполголоса, прошел мимо, чуть не сбив ее с ног. А она все стояла, замерев, и ее сердце колотилось. Он был слишком далеко от нее – она никак не смогла бы привлечь его внимание или крикнуть, чтобы он услышал, а потому она поспешила за ним, ускорила шаг, почти побежала.
Но она не успела его догнать – он исчез в одном из ничем не примечательных зданий. Если бы она не видела, как он вошел внутрь, она бы прошла мимо этого здания, потому что ничто в нем не привлекало глаз. Ничто, кроме маленькой доски у двери, на которой было написано: МЕЖВЕДОМСТВЕННОЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЕ БЮРО. Именно там он, по его словам, и работал.
Она несколько минут постояла на тротуаре, пытаясь придумать хоть одно убедительное объяснение, почему имеет право последовать за ним внутрь. Название организации было странно неопределенным даже для правительственного учреждения, и ничего в этом здании или тех людях, которые входили или выходили в эту дверь, не вызывало ни малейшего подозрения или даже интереса.
Хватит тут без толку ошиваться у этих дверей, это не только бесполезно, но и глупо, решила она и направилась на север к станции метро в начале улицы, а вскоре уже была на работе. Весь день она была занята – они в спешке готовили номер в печать, – и не позволяла себе отвлекаться на другие вопросы.
Беннетт в этот день не позвонил. Не позвонил он и вечером – он даже Качу не позвонил, хотя всегда связывался с ним, возвращаясь в город. Что он делал в городе, когда ей и всем его друзьям дал понять, что находится совсем в другом месте? И что за работу он выполняет в Межведомственном исследовательском бюро? Был ли он какой-то мелкой сошкой в одной из невразумительных чиновничьих организаций? Или за совершенно непримечательным фасадом скрывалось нечто большее, чем простое бюро?
На следующее утро она наконец улучила момент проверить свои подозрения. Первым делом она позвонила знакомому из Министерства труда.
– Не могли бы вы связать меня с кем-нибудь из Межведомственного исследовательского бюро? – попросила Руби. – Мы хотим написать статью о том, как различные министерства и департаменты уменьшают расходы бюджета за счет сотрудничества между собой.
– Да. Хорошо. Оставьте мне ваш телефон, я с вами свяжусь попозже.
Несколько часов спустя зазвонил ее телефон, но звонила ей не женщина из Министерства труда, а тот самый чиновник из Министерства информации, который цензурировал большинство ее статей. Он был скользок, как угорь, но несколько раз, когда ей требовалось общаться с ним напрямую, он оказывал ей помощь.