– Мисс Саттон? Это Роберт Таттл. Вы спрашивали про МИБ?
– Да, вы могли бы связать меня с кем-нибудь из сотрудников?
– К сожалению, нет. МИБ является научным подразделением, работы которого засекречены. Вы знаете, как это бывает.
– Догадываюсь.
– Что это за статья, над которой вы работаете? Может быть, я смогу вам помочь?
– Это… Я… Я хотела поговорить с кем-нибудь о тех мерах, которые принимаются во избежание дублирования действий различных правительственных структур. Как вы путем координации высвобождаете рабочую силу и ресурсы, чтобы перенаправить их в военную сферу. Вот о чем-то таком хотелось написать.
– Понимаю. Может получиться очень интересная статья. Что ж, вот что я могу вам предложить навскидку…
Две недели спустя Руби ждала пресс-конференции в Сенатском доме Лондонского университета. Там в Макмиллан-холле располагался штаб пресс-центра Министерства информации. Она пришла заранее – пресс-конференция по результатам визита Черчилля в Вашингтон и его встречи с президентом должна была начаться только через двадцать минут. У нее оставалось достаточно времени, чтобы набросать несколько вопросов и перечитать несколько строк, которые она наскоро записала по дороге, чтобы не забыть.
Она подсознательно отметила, что у нее за спиной уселись два человека – один американец, другой англичанин, но, поскольку голосов она не узнала, то и не стала здороваться с ними.
– Вы думаете, что Гейдриха прикончила команда с Бейкер-стрит? – прошептал американец.
– Это невозможно выяснить, – последовал такой же тихий ответ. – Уж я-то точно не буду об этом спрашивать.
– Можете вы себе такое представить? – сказал первый человек, говоривший с неуловимым заокеанским акцентом. Он либо прожил в Англии некоторое время, либо специально придал своей речи соответствующий акцент. – «Позвольте узнать, принимал ли кто-либо из людей Межведомственного исследовательского бюро участие в планировании и осуществлении убийства Рейнхарда Гейдриха?» Можете не сомневаться – все будут смотреть только на вас.
Руби не могла поверить своим ушам. Это было уже слишком.
– Я недавно услышал новое название организации под прикрытием. Министерство сельского хозяйства и рыбной промышленности, – сказал англичанин.
– Это для меня тоже в новинку. Есть Межведомственное исследовательское бюро, Межведомственное подразделение связи, Объединенный технический совет, Министерство экономических военных действий…
– Вы когда-нибудь там были?
– В их управлении на Бейкер-стрит? Да пусть меня озолотят – я туда и близко не подойду, – сказал американец. – Вы видели, какие типы туда входят? У меня от них мурашки по коже.
– Я с вами согласен. Знаете, я от одного парня слышал – он сотрудничает с ними, но знает достаточно, чтобы навлечь на себя неприятности, если вы понимаете, что я имею в виду. Так вот, он мне сказал, их отправляют на задание с одной таблеткой цианида, чтобы покончить с собой, если что, и с гарротой, чтобы прикончить любого, кто встанет у них на пути.
У нее перехватило дыхание. То, о чем они говорили… туман рассеялся, и реальность предстала перед ней. Жуткая, страшная реальность.
– Слава богу, они на нашей стороне.
– Надеюсь. И все же… впрочем, давайте-ка пока оставим этот разговор. Никогда не знаешь, чьи уши могут оказаться поблизости.
Руби во время пресс-конференции не сделала ни одной записи, не задала ни одного вопроса. Весь день, весь вечер она не могла думать ни о чем другом. Она только пыталась собрать в единое целое те обрывки разговора, что слышала. Если предположить, что все, ими сказанное, правда, а кроме того, допустить, что Беннетт участвует во всем этом, то что ей теперь делать?
Ничего. Встало солнце, начался новый день – ответ у нее был готов. И она давно знала его. Если она и дальше будет задавать вопросы, продолжит рыть, пытаясь докопаться до истины, то она поставит под удар Беннетта. Ее действия даже могут привести к катастрофическому провалу, нарушению режима секретности.
Речь шла не о выполнении ее журналистского долга, не о выяснении правды, даже не о попавшем ей в руки материале, обещавшем сенсацию. Ничего из этого не имело значения, когда речь шла о безопасности Беннетта и его товарищей. Настанет день – и правда станет известна всем, но тогда эту историю будут освещать другие журналисты. И эту цену она была более чем готова заплатить.
– 20 –
Октябрь 1942
Прошла неделя после прибытия в Лондон миссис Рузвельт, и Руби вместе с другими журналистами, сопровождавшими первую леди во время ее визита доброй воли в Великобританию, падала с ног от усталости. Миссис Рузвельт поднималась с первыми лучами рассвета, каким бы трудным ни был ее предыдущий день, и как только открывались ее глаза, внутри нее словно включался вечный двигатель.
Вчерашний день прошел как в тумане, и новый день не обещал никаких послаблений. Кач сказал Руби, чтобы она не очень волновалась, если не сможет побывать везде. Если только ей и Франку удастся осветить какой-нибудь один представительный образец деятельности миссис Рузвельт, для статьи этого будет более чем достаточно. Но такой вариант казался Руби проявлением слабости, а она никак не могла примириться с мыслью, что она, позволив себе расслабиться, упустит что-нибудь воистину важное. Вчера, например, жена президента не просто посетила американский контингент ВВС на аэродроме Бовингдон, но еще и забралась в пилотскую кабину «В‐17», а это для высокой и плотно сложенной дамы на шестом десятке дело не шуточное.
Не без труда, но Руби все же вытащила себя из постели вовремя и к восьми часам уже появилась на работе. Была суббота, значит, рабочий день сокращался вполовину, после чего она могла отправиться домой и надолго залечь в кровать. Если, конечно, у миссис Рузвельт не имелось других планов.
Ивлин, которая никогда не опаздывала и всегда была безукоризненно одета, встретила Руби понимающей улыбкой.
– Вот, только что прибыло для тебя, – сказала она и протянула Руби маленький конверт.
– Спасибо. – Руби кинула взгляд на конверт, обратного адреса на нем не было. – От кого бы это могло быть?
– Открой – узнаешь.
30 октября 1942
Уважаемая мисс Саттон,
Миссис Элеонор Рузвельт будет рада вас видеть на неформальном ленче для американских журналистов, который состоится завтра, 31 октября, в 11:30 утра в американском посольстве, дом 1 на Гросвенор-сквер.
– Бог ты мой. Это приглашение на ленч с миссис Рузвельт! Сегодня.
Руби обвела взглядом сегодняшний наряд – сносно, но ни в коей мере не привлекательно. Туфли нужно было почистить, а шляпку она надела одну из самых ее простых и старых.
– Так сойдет? Или ехать домой переодеваться?
Ивлин покачала головой:
– Я бы не стала беспокоиться. Я не хочу оскорбить миссис Рузвельт, но она не из тех, кого можно назвать щеголихой. Ты думаешь, для нее это имеет значение? Или даже что она обратит внимание?
– Вряд ли. И там наверняка будет столпотворение. Мне повезет, если я смогу пожать ей руку, но не больше.
Столпотворения там не было, но приемная посольства была плотно набита журналистами, и Руби почти никого из них не знала. Конечно, она же проработала в «Америкен» всего несколько месяцев до своего отъезда в Лондон, а с тех пор не общалась с другими журналистами за пределами ее малого круга контактов. Если не считать обеда с Дэном Мазуром, она с другими американцами не сталкивалась, разве что в прямом смысле этого слова во время пресс-подходов.
Сегодня все они были сама воспитанность, все они старались изо всех сил, чтобы выглядеть ответственными и серьезными. Но это никак не отменяло того факта, что почти любой из них столкнул бы любимую бабушку с платформы под поезд метро за возможность услышать вживую ответ на свой вопрос от миссис Рузвельт.
В дальнем конце приемной открылась дверь, и суета, последовавшая за этим, послужила более чем достаточным доказательством появления первой леди. Вперед вышла стайка помощников, кто-то в гражданской одежде, кто-то в форме Красного Креста. Они выстроили приглашенных в длинную очередь, растянувшуюся почти на всю длину помещения. Иначе миссис Рузвельт рисковала быть раздавленной в приемной посольства.
Руби оказалась в конце очереди – наглости или отчаяния, чтобы втиснуться в начало, ей не хватило, и теперь, когда тикали секунды, она начала беспокоиться, что миссис Рузвельт или ее помощники решат: всё, достаточно, и ей пора спешить на следующее мероприятие.
Но наконец эта выдающаяся женщина оказалась перед Руби; она была гораздо выше, чем представляла себе Руби, в том же самом невзрачном наряде, в котором появлялась повсюду, с огромной горжеткой из лисьего меха на шее и в ужасной круглой шляпке из темного велюра, которая сидела у нее на макушке, как очень морщинистый блинчик. И миссис Рузвельт пожимала ей руку, руку девочки, которая не имела права находиться с ней в одном помещении, не говоря уже о том, чтобы пожимать руку самой знаменитой женщине в США. И Руби представилась первой леди:
– Руби Саттон, мадам, я корреспондент лондонского журнала «Пикчер Уикли».
– Рада с вами познакомиться, мисс Саттон, – сказала миссис Рузвельт, на ее доброжелательном лице появилась улыбка.
Люди постоянно говорили о ее наружности – она и впрямь была далеко не красавицей, пока на ее лице не появлялась улыбка. Улыбка у нее была такая теплая, такая абсолютно искренняя, что у Руби возникло ощущение, что первая леди и в самом деле рада знакомству с ней. Словно это мгновение контакта между ними двумя было апогеем дня миссис Рузвельт.
Следующий человек в очереди был одарен такой же, не менее искренней улыбкой, а за ним и следующий, пока первая леди не обошла всех, и самые смелые из приглашенных не окружили ее, и вскоре Руби могла видеть только вершину ее ужасной шляпки.