– Нет. Паспорт был уничтожен во время бомбежки. Все мои вещи сгорели в конце сорокового года.
Детектив Виккерс нахмурился, записал что-то в блокноте, который вытащил из кармана.
– Понятно. Есть у вас какие-то другие подтверждающие документы? Свидетельство о рождении, например?
– Нет, – ответила она. – Свидетельство тоже сгорело во время пожара.
– Таким образом, вы ничем не можете подтвердить, что вы – Роберта Анна Шрейбер, она же Руби Саттон, прежде проживавшая в Нью-Йорке.
– Не совсем так.
– А имя Шрейбер – оно вам знакомо? – спросил армейский офицер.
– Да, – ответила она, хотя и понимала, что это компрометирует ее. – Это моя фамилия при рождении.
– Значит, Саттон – ваша фамилия в замужестве?
– Нет. Я… я поменяла фамилию.
– Поскольку Шрейбер – немецкая фамилия, – подытожил офицер.
– Нет… я хочу сказать, да, это немецкая фамилия, но поменяла я ее по другой причине. И сделала это задолго до моего приезда в Англию.
И опять заговорил офицер:
– С намерением внедриться в английский журнал? И таким образом распространять в ваших статьях лживую, а может быть, зашифрованную информацию?
– Что? О господи – нет. Конечно, нет. Я поменяла фамилию, потому что решила, что с моей нынешней, которая звучит по-американски, мне будет легче найти работу.
– Вы официально поменяли фамилию? – спросил детектив Виккерс. – Как я предполагаю, в Соединенных Штатах, как и у нас, есть механизмы для таких изменений.
– Нет. Я… мне и в голову ничего такого не приходило. Но что с того, что я поменяла фамилию? Многие так поступают. Вы ведь ни в чем не обвиняете Кэри Грант или Джона Уэйна?
– Если бы мы обнаружили, что они предъявили фальшивые документы с целью получения паспорта и проникновения в нашу страну, то обвинили бы и их, – сказал офицер. – А вы именно это и сделали. Ваш паспорт, зарегистрированный при въезде в страну, был выдан на имя Роберты Анны Саттон, родившейся 12 июля 1916 года, уроженки Нью-Йорка. Все верно?
Она кивнула.
– А поскольку вы уже признались, что поменяли фамилию в обход закона, то вы могли получить ваш паспорт, предоставив властям Соединенных Штатов фальшивое свидетельство о рождении.
Он поймал ее в ловушку.
– Да, – признала она.
– И вы сделали это для того, чтобы получить паспорт для въезда в эту страну.
– Да, но единственно для того, чтобы иметь возможность занять предложенное мне место. Если бы я сказала мистеру Митчеллу правду, это место отдали бы кому-нибудь другому.
Детектив Виккерс и офицер обменялись понимающими взглядами.
– Под «правдой» вы имеете в виду правду о вашей фамилии? – спросил офицер. – Или была еще какая-нибудь ложь? И не одна?
Детектив Виккерс подался к ней над столом, угрожающе нахмурив брови.
– Должен вас предупредить, мисс Шрейбер, вы здесь на очень опасной почве. Если вы не будете предельно честны…
– Я солгала, подавая заявление о приеме на работу в «Америкен». Я сказала, что училась в колледже Сары Лоренс, но я там не училась. И выросла я в Нью-Джерси, а не Нью-Йорке.
– Где именно в Нью-Джерси, мисс Шрейбер?
– В сиротском приюте Святой Марии. В Ньюарке. – После ее слов они снова схватились за ручки и принялись делать записи в своих блокнотах.
– Я сделала это только для того, чтобы получить работу, – добавила она, хотя и понимала, что им неинтересны ее объяснения. – Я делала попытки раз за разом, но меня никто не брал. Если бы у меня была более американская фамилия или воспитание получше, они бы меня взяли, даже без бакалавриата. Но все мои недостатки каждый раз и сразу же помещали меня в самый конец списка кандидатов.
– Ваш наниматель здесь, в Англии, знает об этих махинациях? – спросил детектив Виккерс.
– Нет, конечно, не знает!
– Нам придется позвонить ему. Узнать, что ему известно.
Если этим они рассчитывали поколебать ее самообладание, то они добились своего.
– Он ничего не знает, – продолжала она, повысив голос. – Он не имеет к этому никакого отношения. И никто из моих друзей не знает. Могу я… могу я поговорить с адвокатом?
– Нет, – сказал офицер.
– Тогда что вы собираетесь делать? Держать меня здесь до бесконечности?
– Только до того времени, когда решим, что нам с вами делать, – сказал он тоном, в котором явно слышалось его полное безразличие. – Если будет признано, что вы наносите вред интересам национальной безопасности, вы будете отправлены в лагерь для интернированных. Если нет, вы будете депортированы в Соединенные Штаты и, вероятно, предстанете там перед судом.
Ее песенка спета. Руби, ссутулившись на стуле, закрыла лицо руками и попыталась собрать остатки своего достоинства. Плакать она не будет. Что бы ни случилось, она возьмет себя в руки и не станет плакать.
Раздался стук, детектив Виккерс встал и вышел, закрыл за собой дверь. Из-за двери доносились звуки бурного разговора детектива с тем, кто стучал. Минуту спустя армейский офицер поднялся со стула и присоединился к шумному выяснению отношений в коридоре. Разговор продолжался, такой тихий, что Руби могла разобрать только отдельные слова.
Потом дверь снова открылась. На пороге появился офицер. Он стоял, устремив взгляд в точку на дальней стене.
– Вы свободны, – сказал он.
– Что? Я не понимаю.
– Было признано, что вы не несете угрозу общественной или национальной безопасности. Если вы пройдете со мной, я верну вам вашу сумочку.
Она встала, все еще не понимая, что произошло. Он посторонился, когда она проходила мимо, его губы искривила гримаса отвращения.
– …друзья… высший свет… – пробормотал он.
– Простите? Я не слышала, что вы сказали?
– Ничего. Идемте.
Кто-то вернул ей сумочку, которую тщательно обыскали, и детектив Виккерс с таким же неодобрительным выражением на лице, как и у офицера, проводил ее к выходу.
Не желая задерживаться – вдруг они передумают – Руби сбежала по ступенькам и поспешила уйти подальше от полицейского участка. Она остановилась, когда отошла не меньше чем на сотню ярдов. Она освободилась от этих двоих, но она понятия не имела, где находится.
– 22 –
Руби шла в темноте в надежде увидеть какой-нибудь из немногих оставшихся дорожных знаков, не снятых на время войны, но на ближайшем перекрестке ничего такого не обнаружилось. Наверно, ей следует не задерживаться, а идти дальше. Может быть, она увидит какой-нибудь еще не закрывшийся паб или узнаваемую достопримечательность.
– Вот и вы, – раздался знакомый голос. Она повернулась, прищурилась в полумраке и сумела различить фигуру мужчины, стоявшего рядом с мотоциклом всего в нескольких ярдах от следующего перекрестка.
– Кто это? – спросила она.
– Вы прекрасно знаете, кто, – ответил человек. Он сделал шаг вперед, потом еще один, наконец из мрака появилось его лицо. Беннетт, мрачный и решительный.
– Как вы меня нашли? – спросила она.
– Это, вероятно, самый глупый из ваших вопросов за все время, что я вас знаю. Идемте. Я отвезу вас домой.
– Что – сзади на этой штуке?
– Да. Машины у меня нет, и времени искать такси тоже не было. Ничего в этом такого нет. Просто садитесь сзади, и все.
– А если я упаду?
– Я думаю, это самая малая из ваших проблем. Садитесь. Быстро.
Он уже убрал боковую подставку мотоцикла, ударил ногой по кик-стартеру. Двигатель, взревев, ожил, оглушил Руби.
Она забралась на сиденье за ним, и ее страхи подтвердились: езда на мотоцикле не доставила ей ни малейшего удовольствия. Она, сидя верхом на этой машине, чувствовала себя ужасно незащищенной, ее юбка взлетала так высоко, что становился виден верх чулок. Несмотря на тепло его спины, а она тесно прижималась к нему, она замерзла в считаные секунды.
Он был точным и осторожным водителем, легко ехал по темным улицам, хотя оснащенная шторкой по правилам затемнения фара на его мотоцикле освещала не больше узкого ярда дороги впереди. «Почти приехали», – крикнул он ей после того, как они преодолели, по ее ощущениям, многие и многие мили пути, но она так и не увидела ни одного узнаваемого ориентира.
Он свернул на узкую боковую улочку и почти мгновенно остановился. Если они находились рядом с домом Ванессы, то Руби в этой части квартала еще не успела побывать.
– Слезайте, – сказал он ей и выключил зажигание. Он поставил мотоцикл на центральную подставку на стоянке, а потом, схватив Руби за руку, потащил ее назад на главную улицу и еще почти полквартала. Он остановился у скромного входа в лавку сапожника, отпер дверь и показал ей – входите.
– Наверх, – скомандовал он.
Она поднялась по одному пролету, по второму, а потом он обогнал ее и отпер еще одну дверь.
– Где мы? – спросила она.
– На Грейс-Инн-роуд. Это моя квартира. – Он жестом пригласил ее войти. – Нам с вами нужно поговорить. Но я не хочу это делать в присутствии Ванессы, а на публике говорить мы не можем.
Он включил свет, и она увидела маленькую скудно обставленную гостиную. На стенах здесь не висели картины, не было ни фотографий, ни безделушек, ни полок с книгами.
– И давно вы здесь живете? – спросила она.
– Сто лет. Но я тут почти не бываю. Большинство моих вещей в доме в Эденбридже. Хотите что-нибудь выпить?
– Нет.
– Отлично. Пожалуй, я позвоню Ванессе. Надеюсь, она еще не умерла от испуга.
На одиноком столе в комнате стояла бутылка виски, несколько стаканов и телефон. Беннетт набрал номер одной рукой, плечом прижимая трубку к уху, а второй рукой тем временем щедро наливая виски в один из стаканов.
– Ванесса? Это Беннетт. Она в порядке. Я вскоре привезу ее домой – она вам все объяснит. Не беспокойтесь. Да, обещаю. Да. Доброй ночи.
Он повесил трубку, сделал хороший глоток виски, его темные глаза сверкали от обуревавших его эмоций.
– Вы сердитесь? – спросила она, хотя прекрасно знала, каким будет ответ.
– Киплю. – Он одним большим глотком допил остаток виски, снова взял бутылку и налил в стакан еще на дюйм, потом подошел к одинокому креслу и сел.