Она ничего не сказала в ответ на его похвалу, хотя воспоминания о его словах согрели ее потом, когда она вечером улеглась в кровать и попыталась уснуть.
– Ну так и что же? Если я настолько хороша…
– Ты хороша. Но мы оба знаем, что военное министерство отказывается аккредитовать женщин в качестве военных корреспондентов. А без их разрешения ты во Францию не попадешь.
– Обещайте мне, что отпустите меня, если они все же начнут давать аккредитацию.
– Хорошо. Я тебя отправлю, но только когда ты получишь разрешение и я соглашусь, что ты там будешь в безопасности.
Июль сменился августом, и сопротивление военных сил Оси постепенно, хотя и кроваво, подавлялось по всей Франции, и к этому времени возражения Кача перешли в фатальную готовность смириться с неизбежным.
– Я вчера столкнулся с главредом «Ивнинг Стандарт», – сказал как-то утром Кач. – Он сказал, что они обратились с просьбой дать аккредитацию своему военному корреспонденту Ивлин Айронс.
– И что – дали? – взволнованно спросила Руби.
– Нет пока. Военное министерство явно думает над этим. Но, может быть, теперь стоит попробовать и подать запрос на тебя. Бог знает, сколько времени им потребуется, чтобы принять решение.
– Так я могу прямо сейчас пойти в Макмиллан-холл?
– Дай-ка я сначала поговорю с Франком. Не можешь же ты одна ехать во Францию – и даже не думай мне возражать в этом вопросе. К тому же какой смысл в статьях без сопроводительных фотографий? Но ты же знаешь Франка. Он терпеть не может никуда уезжать из родной страны, так что наверняка устроит скандал.
Трудно было представить, что добродушный и кроткий Франк будет активно возражать против чего бы то ни было, и в конечном счете его протесты вряд ли были такими уж категорическими, потому что Кач разрешил им обоим этим утром, чуть позже, отправиться в Макмиллан-холл. В одиннадцать часов они сидели по другую сторону стола от капитана Таттла, самого симпатичного Руби чиновника Лондонского отделения Министерства информации, того самого чиновника, который морочил ей голову, когда она запросила информацию о таинственном работодателе Беннетта.
– Получение разрешения на допуск вас, мистер Госсадж, в зону Европейского театра военных действий не составит проблем, – сказал он, когда они подали документы на аккредитацию. – Но, к сожалению, для вас, мисс Саттон, я этого сделать не могу.
– Я же наверняка не единственная женщина-журналистка, которая обращается к вам с таким запросом, – возразила Руби. – Не можете же вы отказывать всем нас.
– Мы и не отказываем всем. Мы рассматриваем заявление от некоторых – от весьма немногочисленных некоторых, – но только для работы вдали от линии фронта. Но и в этом случае, должен вам сообщить, мое начальство не приводит в восторг такая идея.
– И что же мне тогда делать? Просидеть остаток войны в Англии?
Капитан Таттл наклонился к ней, перешел на заговорщицкий шепот.
– Вы спрашиваете меня, что бы я гипотетически сделал, оказавшись на вашем месте?
– Да. Гипотетически, – прошептала она в ответ.
– В таком случае я бы как американец поговорил с кем-нибудь из отдела по связям с прессой в ГКСС[34]. Я бы спросил, как мне найти капитана Зилински. Вот что бы я сделал, если бы хотел до конца месяца попасть во Францию.
– А где находится ГКСС? – спросил Франк. – По пути в Буши-парк? За Твикенхэмом? Это более часа езды на поезде в одну сторону.
Капитан Таттл покачал головой:
– К счастью, у них есть филиал здесь, в Макмиллан-холле. Кажется, капитан Зилински сегодня на месте. – Он откинулся на спинку стула и заговорил нормальным голосом, собирая заполненные документы Франка: – Ваш пропуск корреспондента-фотографа будет готов к концу недели, мистер Госсадж. Я могу помочь вам двоим чем-нибудь еще? Нет? В таком случае приятного дня, и удачи, мисс Саттон.
Полчаса спустя они говорили с капитаном Зилински. Тот внимательно выслушал Руби, которая рассказала о себе, о своем журналистском опыте работы.
– Что ж, меня все это вполне устраивает. Я могу дать вам аккредитацию на тридцать дней со дня вашего отплытия во Францию. Вы знаете, когда вы хотите отправиться туда?
– И это все? Вам больше ничего не нужно? Я не должна заполнять никакие бланки?
– Нет. Вам придется расписаться на вашем корреспондентском пропуске, но это все. Я знаю вас, мисс Саттон. Я несколько лет читаю вашу колонку в «Америкен». Вы наверняка сможете отправить домой достойные материалы, в отличие от тех халтурщиков, что уже там работают. В любом случае, когда вы планируете отплыть?
– Не знаю. Кач не сказал.
– Давайте спросим у него. Какой у вас номер в «ПУ»?
– Центр 1971.
Капитан начал набирать, когда она еще не успела назвать последнюю цифру. Через несколько секунд он уже говорил с Качем.
– Мистер Качмарек? Говорит Тим Зилински из отдела по связям с прессой ГКСС. Здесь ваша сотрудница, мисс Саттон. Мы хотим узнать, каким числом мне выпустить пресс-карту для нее. Да… да. Угу. Тридцать дней. Хорошо, я не возражаю. Нет, не думаю, что они откроют пресс-городки для женщин. Да, понял. Хорошо. Спасибо. Сейчас этим и займусь.
Он повесил трубку и улыбнулся Руби.
– Все улажено. Мы договорились о дате начала вашей командировки – двадцатое августа. Идемте со мной – сделаем фотографию для вашего пропуска. Возьмем ваши знаки различия на воротник и пилотку, наплечный бейджик, закажем для вас личный жетон. Но форму вы должны будете приобрести сами – кто-нибудь из наших девушек скажет вам, где ее заказать. Ну вот, пожалуй, и все. Да, постойте – вам еще понадобится полевой устав. Все наши правила и инструкции.
Во второй половине дня Руби вернулась в офис в великолепном настроении.
– Видите? – сказала она Качу, показывая ему свой пропуск военного корреспондента. – Аккредитация на тридцать дней. А вот мои знаки различия и личный жетон. Мне нужна еще форма – мундир и юбка, но тут есть портной…
– Об этом потом. Зилински сказал тебе, куда он тебя посылает?
– Я не могу останавливаться в официальных пресс-городках, потому что они закрыты для женщин, поэтому меня направляют в эвакуационный госпиталь. Его номер сто двадцать восьмой – это на полпути между Парижем и местом высадки. А потом, когда Париж освободят – а он сказал, это вопрос нескольких дней, – мы сможем побывать там. Вы можете себе представить? Париж!
– Но только после того, как я дам разрешение, и если там будет безопасно.
– Да, да. Конечно, только если безопасно.
– И никакого героизма, никаких прогулок по неизвестным местам. Даже не думай выходить с наступлением темноты. И чтобы Франк повсюду ходил с тобой, как приклеенный. Ясно?
– Ясно. Спасибо, Кач.
– Постарайся, чтобы я гордился тобой, Руби.
– 27 –
Ванесса стоически встретила известие о предстоящем путешествии Руби во Францию, но, когда пришло время прощаться, не смогла скрыть опасения.
– Как я вынесу, если с тобой что-то случится? Я и без того не сплю ночами из-за Беннетта, а теперь еще и ты туда же, а о том, сколько там нацистов разгуливает на свободе, одному богу известно…
– Ванесса, послушайте меня. Я еду в эвакуационный госпиталь, а это далеко от линии фронта, во многих-многих милях. А в Париж я поеду, только когда его освободят и смогут обеспечить там безопасность. И со мной все время будет Франк.
– Он хороший мальчик, но не могу себе представить, как он сможет тебя защитить.
– Я сама себя смогу защитить. Я крепкая, как гвоздь, и вы это знаете.
– Наверное, ты права.
– Конечно, права. Ну-ка, вы так и не сказали, что думаете о моей форме. – Руби сидела с Ванессой на диване, но теперь встала и отошла на несколько шагов. – Ну, как я вам нравлюсь?
Портной, рекомендованный одной из служащих Женского армейского корпуса, работавшей с капитаном Зелински, выдал ей женский мундир и юбку защитного цвета, брюки для холодной и дождливой погоды и две мужских форменных рубашки самого маленького размера с мужским галстуком цвета хаки. Когда знаки различия были пришиты к ее мундиру, а к ее аккуратной форменной пилотке пришпилен значок, Руби по-настоящему почувствовала себя аккредитованным военным корреспондентом.
Она отправлялась в путь налегке, взяла с собой только вещевую солдатскую сумку с одеждой и туалетными принадлежностями и пишущую машинку в жестком футляре. Складная модель была гораздо легче и удобнее для переноски, чем ее прежняя машинка, хотя Руби при каждом взгляде на нее вспоминала Беннетта, и ее охватывала тревога.
В дверь раздался стук – приехало такси, чтобы отвезти ее на вокзал.
– Обещай писать как можно чаще, – сказала Ванесса, в последний раз заключая Руби в объятия.
– Непременно. Попрощайтесь от моего имени с Джесси. Я надеюсь, она не очень огорчена. – Джесси удалилась на кухню – она была слишком расстроена, чтобы остаться и видеть, как уйдет Руби. Саймон тоже не удостоил ее прощания, хотя тщательно обследовал ее упакованную сумку и даже попытался забраться внутрь.
Наконец она вышла, села в такси, едва успела опустить окно, чтобы помахать на прощанье женщине, которая стала для нее матерью. Руби даже не подозревала, насколько сильно нуждается в таком человеке, как Ванесса.
Франк ждал ее на вокзале Ватерлоо; они вместе сели в поезд на Саутгемптон, куда прибыли во второй половине дня. Корабль, который должен был доставить их во Францию – «Герцог Аргайл», – только что пришвартовался, и сейчас с него выгружали раненых в санитарные машины, которые подгоняли по широкой пристани прямо к трапу. Руби вскоре потеряла счет раненым на носилках, но их явно было не меньше (а то и больше) нескольких сотен.
Корабль, старенький пароход, до войны, вероятно, служивший паромом, теперь был выкрашен в белый цвет с красными крестами, указывающими на его статус госпиталя. Руби и Франка провели на борт в офицерскую столовую и велели никуда не выходить оттуда до конца плавания, поскольку команда