– Я не спал три дня, сэр, и если мы поедем дальше, то закончим путь в кювете, а то и где похуже. Дайте мне поспать до рассвета, а там поедем дальше.
Водитель – Руби узнала, что его зовут Томми и родом он из Нью-Джерси – вытянулся на земле рядом с джипом и мгновенно заснул, как и Дэн, невзирая на все его возражения. Франк начал клевать носом уже давно и даже не проснулся, когда они съехали на обочину, а потому Руби решила не трогать его. Она чувствовала себя незащищенной, сидя в открытом джипе, поэтому села на землю и прислонилась спиной к заднему колесу машины. Ночь, к счастью, стояла теплая, а ей доводилось спать в условиях и похуже. По крайней мере, в эту ночь никто не бросал в нее бомбы.
Она посмотрит несколько минут на звезды, сказала она себе, и будет надеяться на то, что Беннетт, где бы он ни находился, может быть, тоже на них смотрит. Когда-нибудь она встретится с ним и спросит у него.
Она на мгновение закрыла глаза, а когда вновь открыла, увидела первые бледные лучи рассвета. Вокруг машины расхаживал Томми, пытаясь разогнать остатки сна, а Дэн и Франк зевали и потягивались.
– Сколько, вы думаете, нам нужно времени, чтобы добраться до Парижа? – спросила она у Томми.
– Незадолго до нашего привала мы проехали мимо одного знака. На нем было написано, что до Парижа тридцать километров. Это сколько – около двадцати миль?
– Вроде того, – согласился Дэн.
В семь часов утра двадцать шестого августа они через Орлеанские ворота въехали в город. На улицах, все еще забросанных увядшими цветами, трехцветными розетками и флагами, было тихо и пугающе безмятежно, несмотря на беспорядочные артиллерийские выстрелы, доносившиеся сюда издалека. Им нередко приходилось объезжать остатки баррикад, по большей части представлявших собой груды обломков, бревен, выломанных ворот и оград.
– Черт возьми, ну почему я не напугал водителя на день раньше, – сокрушался Дэн, которому мрачные мысли не давали покоя с момента выезда из 128-го. – Все остальные уже написали материалы, один только я остался за бортом. Меня Митчелл с потрохами сожрет.
– Все равно ты никак не мог первым донести эту новость до читателя, – сказала ему Руби уже, наверное, в двадцатый раз. – Не забывай, ты работаешь в еженедельнике. Как бы ты ни спешил, то, что ты пишешь, будет опаздывать по сравнению с ежедневниками. Так что перестань волноваться и начинай делать записи. Тут куча материалов для статьи.
– Например?
– Да брось ты. Не мне тебе объяснять. Начни с того, что ты видишь, и от этого пляши.
Он с того момента и до конца их путешествия оглядывался в поисках чего-нибудь такого, но она упорно отказывалась предложить ему какую-нибудь идею. А у нее самой идей возникло немало, начиная со свидетельских наблюдений за парижанами и их городом.
На вид казалось, что Париж в лучшем состоянии, чем Лондон. Здания, мимо которых они проезжали, хотя и имели неухоженный вид, сохранили то величие, которое она надеялась увидеть. В особенности это было заметно, когда они добрались до центральных районов. Бульвары города широко уходили вдаль, здания по-прежнему представляли собой образец утонченного изящества, а соборы и церкви – древнего великолепия.
Страдания Франции читались в другом – в изможденных лицах ее граждан, ни один из которых, однако, не отказал себе в удовольствии остановиться и помахать Руби и ее друзьям, ехавшим через город на север.
– Я остановлюсь в отеле «Скриб», – сообщил Дэн, когда они приблизились к Сене. – Почти все журналисты там останавливаются.
– Тогда мы тоже попытаемся снять там номера.
– Они все забронированы представителями крупных газет и информагентств. Но, может, вам удастся найти что-нибудь поблизости.
Название «Скриб» отлично подходило для отеля[37], от подвала до чердака набитого журналистами, стучавшими по клавиатурам пишущих машинок, сражавшимися за доступ к телефонам, которых, конечно, не хватало на всех, и спорящими с цензорами, которые открыли тут свою лавочку и вычитывали все материалы до единого. Те, кто в данный момент не печатал на машинке, не искал подходящую тему, не преследовал чиновников по связям с прессой, собрались в баре рядом с вестибюлем, и самым громким был Эрнест Хемингуэй.
Он и его коллеги заняли столик и, хотя не было еще и девяти часов утра, уже допивали бутылку бренди. Знаменитость трудно было не заметить: его крупная фигура в пропитанной пóтом униформе цвета хаки сразу бросалась в глаза. Его голос заглушал все другие голоса, когда он рассказывал (вероятно, уже не в первый раз), как вчера лично освободил отель «Ритц».
Руби долго стояла в очереди к портье и в конечном счете только получила подтверждение слов Дэна: весь отель был забронирован.
– Позвольте мне предложить мадам посетить одно из заведений на рю Дону? Там, к сожалению, довольно скромно, но у них есть свободные номера. А мы вас, конечно, приглашаем воспользоваться нашими услугами для работы.
Первые два отеля, куда они зашли с Франком, были переполнены, но они нашли два номера в третьем, в котором, к сожалению, не было лифта, а на весь этаж имелась всего одна ванная.
– Давай ты первая, – любезно предложил Франк. – Я догадываюсь, ты уже не первый день страдаешь из-за отсутствия настоящей ванны.
– Очень мило с твоей стороны. Обещаю, что оставлю тебе горячую воду.
Руби не теряла времени, пока сохли ее волосы – она работала: на основе своих записей написала короткую вещицу о въезде в Париж с рассветом. Франк незадолго перед этим постучал в ее дверь, сообщил, что ложится вздремнуть и не хочет, чтобы его беспокоили, поэтому она решила вернуться в «Скриб» и встала в очередь к цензорам. Получив разрешение на свою заметку, она могла отправить ее в «ПУ» воздушным курьером, и, хотя фотографии Франка задерживались, Кач мог приложить к ее заметке что-нибудь, взятое из агентств.
Фойе «Скриба» было переполнено больше (если такое возможно), чем утром, и пока она стояла в очереди к цензорам, ее толкали и пихали локтями столько раз, что она уже была готова гаркнуть на следующего грубияна, который протиснулся мимо нее.
И в этот момент чей-то локоть чуть не сбил ее с ног, она отлетела в сторону и ударилась о проходившего мимо человека, выронив листки со своим опусом, которые мгновенно исчезли из вида, разлетевшись под ногами проходивших мимо людей.
Человек, об которого она ударилась, вместо того чтобы идти дальше, куда шел, присел на корточки и принялся помогать Руби собрать упавшие листы. Он был старше большинства других журналистов – ему наверняка перевалило далеко за пятьдесят, его каштановые волосы поседели на висках.
– Вы не ушиблись?
– Ничего страшного. Спасибо за помощь, сказала она. – Руби Саттон. Из «Пикчер Уикли».
Он пожал ее протянутую руку.
– Сэм Говард. Из «Ливерпуль Геральд».
– Это газета Джона Эллиса. Я с ним встречалась. Ой, давно это было, в конце сорокового, кажется. Может быть, в ноябре. Я приехала в Ливерпуль, чтобы написать о катастрофе на Дернинг-роуд, и он был так любезен, помог мне.
– Постойте, – сказал мистер Говард, его лицо озарил свет воспоминания. – Вы же работаете у Кача. Извините – сразу не догадался. Я знал его много лет назад, он тогда только начинал, и я несколько раз пересекался с ним. Как он поживает?
– Он в порядке, – ответила она. – Вы давно уже в «Геральд»?
– Двадцать лет. Моя жена англичанка, вот почему я искал работу по эту сторону пруда. Большую часть времени мы жили во Франции, но осенью тридцать девятого перебрались в Лондон. Думали, там будет безопаснее. А потом начался Блиц. И у нас появилось такое чувство, будто мы со сковородки прыгнули прямо в огонь.
– Но вы все?.. – осторожно спросила она, готовя себя к неизбежной истории утраты и горя.
– Мы все живы. Отделались разбитыми окнами. А вы? Давно вы в «ПУ»?
– С лета сорокового года. Мой отель разбомбили в декабре, с тех пор живу у друзей. Если сравнивать с кем-то другим, так мне очень повезло. Как вы думаете – вы вернетесь жить во Францию?
– Когда-нибудь – да. Элли очень хочет вернуться, но война еще не закончилась. А я не хочу ставить под угрозу ее и детей. Хотя они уже считают себя взрослыми. Старшая, как только возраст позволил, поступила во Вспомогательную территориальную службу, и теперь все уик-энды разбирает двигатели грузовиков.
– Вы здесь остановились? – спросила она.
– Нет. По другую сторону улицы. В «Гранде». А вы?
– В маленькой гостинице на рю Дону. Это больше подходит для нашего скромного бюджета в «ПУ».
– Следующий! – раздался голос цензора, и Руби, посмотрев вперед, поняла, что она уже первая в очереди.
– Кажется, следующая – это я.
– Рад был познакомиться, мисс Саттон. Передайте мой привет Качу, когда вернетесь. И берегите себя. Париж освободили, но не все этому рады. Будьте осторожны на улице, в пути. Обещаете?
– Обещаю. До свидания, мистер Говард. И удачи.
Письма из Лондона
от мисс Руби Саттон
26 августа 1944 года
В отличие от Лондона, у Парижа такой вид, будто ему, чтобы вернуться к жизни, требуется всего лишь хорошее мытье и несколько ведер свежей краски. Но я говорю только о городе, его зданиях и площадях, широких бульварах. Состояние французов гораздо хуже, и я даже представить себе не могу, сколько времени уйдет на то, чтобы они пришли в себя после четырех лет нацистского угнетения и террора…
К часу того же дня Руби и Франк были на Елисейских Полях, где, как было объявлено, должен состояться парад победы. Пробраться в первые ряды оказалось совершенно невозможно, толпа стояла в десять рядов, но с того места, где они находились – в полумиле от площади Согласия, – открывался хороший вид на авеню, ведущую к Триумфальной арке на западе, и Руби, поднявшись на цыпочки и вытянув шею, могла наблюдать парад важных персон и военной мощи союзников почти на всем его протяжении.
Только что прошел сам Шарль де Голль, которого невозможно было не заметить благодаря росту и королевской осанке, и Руби, чтобы не забыть ни одной детали, наклонила голову и принялась писать в своем блокноте.