Голоса из прошлого
Вопрос, который мне постоянно задают: «Как вы готовите материалы для ваших книг?» Это хороший вопрос, на который автор исторических романов непременно должен знать ответ.
Я готовлю материалы для моей художественной прозы точно так же, как когда-то готовила их для моей докторской диссертации, и большинство историков пользуются именно таким методом. Начинаю я с общих исторических обзоров, чтобы получить хорошее представление об эпохе в целом, о ее конфликтах или о том или ином регионе, где происходят события произведения. После этого я перехожу к специализированным исследованиям, тому роду книг, которые начинают жизнь в качестве основных положений для чьих-то других исследований. Для данной книги мне нужно было пристально рассмотреть такие разноплановые темы, как нормирование продовольствия, пропагандистские мероприятия Министерства информации и тайная работа агентов Управления специальных операций во Франции. И мне удалось найти много необходимой мне информации в специализированных исследованиях.
Этот этап изучения вторичных источников занимает у меня месяцы и включает просмотр десятков книг и статей, на основании которых я и пишу относительно убедительный портрет той жизни, которой жили в определенных местах и в определенное время. Но одних вторичных источников недостаточно. В лучшем случае они представляют собой обои в пустой комнате.
Чтобы заполнить эту комнату, попытаться понять людей, которые обитали в прошлом, мне нужно выслушать свидетелей ушедших событий, получить информацию из первых рук. Только их воспоминания дают мне надежду на то, что я смогу хотя бы приблизиться к правде и воссоздать истории, которые лягут в основу моей книги.
Когда я взялась за «Письма из Лондона», у меня не было никаких сомнений относительно того, с чего мне следует начать: с истории моей собственной бабушки – Миры Изабеллы Николсон Муар, известной друзьям как Никки.
Никки Муар с дочерью Венди, около 1943 года
Никки, родившись в Аллоа, Шотландия, еще девочкой эмигрировала с родителями в Канаду, где они обосновались в Ванкувере. Хотя путешествия ее раннего детства поселили в ней страсть к приключениям, Ванкувер времен депрессии давал мало поводов для радости. Окончив школу в шестнадцать лет, она поступила на секретарские курсы, там научилась печатать на машинке и стенографировать, а вскоре получила работу в ванкуверской «Ньюс-Геральд». Там она писала статейки для женских страничек: «Обычное место для женщин-репортеров», как она вспоминала впоследствии. «Ньюс-Геральд» перебивался с хлеба на воду, и это чувствовалось.
«Мы работали за нищенское жалованье на верхнем этаже старого здания на Хомер-стрит. Нужно было пройти по проулку и подняться по длинной лестнице в одну большую комнату. С одной ее стороны перегородки образовывали какое-то подобие кабинетов. Пишущих машинок было кот наплакал, и репортеры вечно сражались между собой за эти машинки, чтобы побыстрее напечатать свои статьи. Библиотеки, или морга, как это называют на жаргоне, у нас не было. Вместо нее мы полагались на пожилого корреспондента с феноменальной памятью.
Вскоре она познакомилась с моим дедушкой Регом Муаром, который работал в этой газете спортивным репортером. В 1940 году у них родилась дочка Венди, моя мать. В конце 1942 года Рега призвали в Канадские Королевские ВВС в качестве офицера по связи с прессой, и в конечном счете он был командирован в Лондон. Никки в целях экономии переехала к родителям, а потом вернулась в «Ньюс-Геральд» в качестве корреспондента. «Большинство физически годных мужчин, работавших в газете, исчезли, – вспоминала бабушка годы спустя, – я получала редакционные задания, какие никогда бы не получила, останься мужчины на своих местах. У меня были две крупные темы: правосудие и война». Работа, как она говорила, была интересная, но временами эмоционально изматывающая, и она вскоре научилась, берясь за очередную историю, подавлять свои чувства. «Я должна была заниматься работой, а не лить слезы или проявлять свои чувства. Я была наблюдателем, который должен записать для газеты то, что видел и слышал». А еще она научилась тому, что нет никаких извинений неспособности найти материал. «Если тебе дали задание, ты должна его выполнить, невзирая ни на что».
Она проработала всю войну, а после возвращения Рега из-за океана и его решения поступить на юридический факультет университета семья жила на те деньги, что зарабатывала Никки (моя тетушка Терри и дядя Джон родились после войны), работая в ванкуверской «Провинс» в качестве журналиста. В 1970-е, когда я была маленькой девочкой, она все еще работала журналистом.
Мне нравилось просматривать ее альбомы с вырезками, распухшие от многочисленных историй, которые она рассказывала на протяжении десятилетий, работая журналистом, хотя, как это ни печально, мне так и не приходило в голову задавать ей вопросы о ее работе. Откровенно говоря, она была не особо разговорчивой в том, что касалось работы женщины в области, где доминируют мужчины, и я подозреваю, что временами ей ох как нелегко приходилось. В эпоху, когда считалось, что женщины должны мириться с несправедливым, а иногда и откровенно унизительным отношением к себе, их сетования нередко рассматривались как безмолвное признание неспособности выполнять порученную работу. Если случалось, что на нее орал какой-нибудь несдержанный редактор самого неприятного типа, она сохраняла хладнокровие – в этом, как она чувствовала, ей помогал тот факт, что она выросла с пятью старшими братьями – и, когда редактор понимал, что ее так просто не сломить, наградой ей была улыбка и несколько редких слов похвалы.
Никки никогда не получала никаких наград за свою журналистскую работу, потому что работала в бизнесе, где ценится скорость, а не стиль, экономия, а не поэзия. Но она все равно была пионером в своей области, и она помогла вымостить дорожку для моих друзей, которые сегодня работают журналистами. Всегда любопытная, всегда готовая учиться, она даже после смерти Рега в 1980 году вернулась к учебе и вскоре после своего шестидесятидевятилетия получила бакалаврскую степень в университете Саймона Фрейзера.
«Письма из Лондона» никогда не задумывались как книга о Никки, и не в последнюю очередь потому, что она была довольно закрытым человеком, которому не нравилось быть в свете прожекторов; как и большинство журналистов, она предпочитала задавать вопросы, а не отвечать на них. Ее история стала моей отправной точкой, моим вдохновением, но она никогда не была историей Руби. Я начала с судьбы моей бабушки, но мне еще столько нужно было узнать.
В особенности я хотела понять, что чувствовали женщины, жившие в Британии во время войны, поэтому я вернулась к проекту «устные истории», который я осуществила в 1993 году, готовя материалы для моей докторской диссертации. Проект состоял из пятнадцати больших интервью с группой женщин, живших в доме престарелых в Оксфорде, и я, к счастью, оказалась достаточно предусмотрительной и сохранила те мои записи на всех компьютерах, которые покупала с тех пор. Прочтя сотни страниц интервью впервые за почти двадцать лет, я с восторгом обнаружила целую сокровищницу подробностей, которые придали жизни и достоверности моему роману.
Особенно живые воспоминания остались у меня о часах, проведенных с одной из женщин, некой миссис Э. Х. (Я обещала анонимность участницам в 1993 году и считаю себя обязанной держать это обещание и по сей день.) Она родилась в 1915 году в Кардифе, приехала вместе с сестрой в Лондон в конце 1930-х, обе они были уверены, как она вспоминала, что вскоре начнут «копать золото лопатами». Она работала секретарем в юридической фирме, а во время войны была дружинником убежища и волонтером Красного Креста. Дружелюбная и разговорчивая, обладавшая удивительной памятью на детали, она была неисчерпаемым источником сведений о Лондоне во время войны. Здесь она говорит об изнурительной рутине жизни во время Блица:
«Воздушные тревоги обычно начинали сигналить, когда мы выходили из офиса, когда мы выходили из метро – они обычно начинали в половине седьмого. Можно было считать, что тебе повезло, если ты до этого времени успевала прийти домой. Как только объявляли тревогу, мы должны были занимать свои места в убежище, а отбой тревоги давали в половине восьмого утра, и мы, таким образом, возвращались домой, чтобы помыться и сразу же нестись на работу. Но нам удавалось немного поспать – хотя и на бетонном полу».
Объем моего проекта «устные истории» бледнеет в сравнении с библиотечными материалами в Звуковом архиве Имперского военного музея, основанного в 1972 году и содержащего на сегодня шестьдесят тысяч часов профессиональных записей устных исторических свидетельств. Тысячи материалов были оцифрованы, и к ним легко можно получить доступ через сайт музея, и я, готовя материал для «Писем из Лондона», прослушала десятки интервью людей, живших во время Блица и служивших в вооруженных силах или вспомогательных подразделениях, людей, которые сохранили воспоминания о повседневной жизни во время войны.
Я также вернулась в архив, который был мне знаком еще по моим студенческим годам: Архив массовых социологических наблюдений при университете Суссекса. Массовые социологические наблюдения были исследовательской организацией, основанной в 1937 году, и действовали до конца 1950-х (впоследствии организация была восстановлена), их целью был сбор информации о повседневной жизни простых британцев. Я широко пользовалась этим архивом, работая над докторской диссертацией в начале 1990-х, а потом работала с менее обширной онлайновой версией архива. Именно там я нашла воспоминания, которые дали мне сведения, послужившие основой моих описаний жизни в Брайтоне и Ковентри во время войны после бомбардировок 1940 года и в ливерпульском пригороде Эдж-Хилл после катастрофы на Дернинг-роуд.
Личные воспоминания людей, которые пережили войну – непосредственные, яркие, временами поразительно трогательные, – сыграли важнейшую роль в моем понимании истории, которую я хотела рассказать.