ришлось защищать с помощью ассагаеподобных[57] решеток, на дороге после близлежащего местечка Лайон Гейт — постоянное столпотворение, и плата за вход поднялась с двух пенсов в джеромовские времена до £1,25. Несмотря на все эти напасти, в лабиринте сохраняется некая загадка, и высота изгороди (около 7 футов) даже представляет легкую опасность. Но это и приятно запутанный лабиринт. Харрис, персонаж «Трое в лодке», самоуверенно заявляет, что все, что вам нужно делать, — это при первой возможности все время поворачивать направо, и тут же с треском проваливается, оказавшись в тупике. Правильный и быстрый путь к центру — повернуть на входе в лабиринт налево, затем направо, опять направо, налево, налево, налево и налево. Альтернативный, медленный путь — использовать технику «рука на стене», которая неизбежно — при известном усердии — раскалывает лабиринты этого типа. Положите правую (или левую) руку на правую (или левую) стену из зелени и неотступно держите ее там, на входе и на выходе из тупиков, и рано или поздно вы окажетесь в середине. Там вы обнаружите два конских каштана, стволы которых несут на себе злобные инталии[58] имен победителей. Сирил, Мэд, Йын, Миг и Айки в числе прочих пробились сквозь препоны трапецоидной головоломки, композиция которой, кстати, была использована в ранних бихевиористских экспериментах с крысами. Теперь возникает проблема, как выйти. Все, что вам нужно… — но вот это уже секрет. Ни на какую помощь от человека, сидящего в билетной будке, тоже не рассчитывайте. Как он реагирует на крики людей о помощи? «Мы не обращаем на них внимания». Да уж, жестокие времена — по-прежнему пропитанные духом сомнительных тэтчеровских идеалов: спасение утопающих — дело рук самих утопающих. «В старые времена на смотровой платформе всегда кто-то оставался, чтобы выводить людей в конце дня. А сейчас мы просто закрываем лавочку и отправляемся восвояси. Раньше или позже, они выйдут к калитке».
В Британии самая богатая и наиболее многообразная традиция лабиринтостроения в Европе; здесь есть великолепные образчики обоих главных лабиринтовых жанров. Хэмптон Корт — классический лабиринт из живой изгороди: такие головоломки обычно расположены в частных владениях, служа украшением аристократической территории (или в последнее время отелей и тематических парков, расположенных в усадьбах); обычные растительные материалы — тис, остролист, граб и бук. Другой тип — наземный дерновый или каменный лабиринт. В таких не заблудишься: вьющаяся водном направлении тропинка неизбежно, хотя и, возможно, окольным путем, приводит к центру-финишу. Такие лабиринты обычно располагаются на общинных землях, в поселениях норвежского происхождения, и, по-видимому, строились иммигрантами, обозначавшими таким образом присутствие своей культуры. Изначально скандинавы создавали их с практическими и символическими целями: они использовались, чтобы принести удачу рыбакам (заманить туда скверную погоду и поймать ее в силки) или как места, где можно отправлять обряды, связанные с любовью и плодородием, — девица, путаясь в кругах, улепетывает к центру, а ее преследует пыхтящий ухажер.
Крупнейший сохранившийся в мире лабиринт из нарезанного дерна находится на общинных землях в Сэфрэн-Уолден в Эссексе: в нем 38 ярдов в ширину, и с птичьего полета он выглядит как круглая сковородка с четырьмя ушками-ручками; тропинка, змейкой вьющаяся к центру, достигает в длину почти милю. Дата создания лабиринта неизвестна, но самое раннее упоминание о его существовании относится к 1699 году, когда Гильдия Святой Троицы заплатила 15 шиллингов, чтобы подновить в нем дерн. (С тех пор дерн для него нарезали еще шесть раз, а в 1911 году тропинку, раньше меловую, выложили кирпичом.) Документ XVIII века описывает древнее состязание в беге, которое проводится там до сих пор: «Лабиринт в Сэфрэн-Уолден — место сходок окрестной молодежи; у них есть свои правила передвижения по лабиринту, и здесь частенько выигрывают и проигрывают на спор галлоны пива. В былые времена, когда здесь собирались городские щеголи и красотки, — девица стояла в центре, который называется Дом, а парню надо было вытащить ее оттуда на руках, кто быстрее, и не споткнуться».
Прогулка по сэфрэн-уолденскому лабиринту занимает минут пятнадцать, если вы решите не мухлевать и поскольку тут нет разветвляющихся тропинок, единственное, по поводу чего здесь можно поволноваться, — как бы не подвернуть лодыжку в местах, где узкая, выложенная кирпичом дорожка и дерновые проходы в фут шириной попадают на невысокие бугорки. Это приятное опустошающее голову развлечение — вроде ножной мантры, и однообразие этого опыта соблазняет поразмышлять о том, до чего ж незатейливы были некоторые из Простых Радостей Былых Времен. Наконец вы добираетесь до круглого холмика, где раньше рос ясень, пока его не спалили на праздновании Ночи Гая Фокса в 1823 году. Здесь мысли о превосходстве XX века обычно испаряются — когда разглядываешь праздничный детрит[59], оставленный современными курильщиками и собаками.
В наше дни любопытство туриста как мотив, оправдывающий интерес к лабиринтам, в общем и целом заменило атавистическую охоту за юбками или благочестие христианина - паломника; но порой старинные ассоциации вновь всплывают на поверхность. Когда в марте 1980 года предпоследний архиепископ Кентерберийский Роберт Ранси взошел на престол, он вставил в свое устное послание следующую психоаналитическую деталь: «Мне был сон о лабиринте. Там были несколько человек, очень близко к центру, но они не могли найти дорогу. В непосредственной близости от лабиринта стояли другие. Они находились дальше от сердца лабиринта, но скорее пройдут они, чем те, которые метались и нервничали внутри». Такой сон можно принять за неожиданное поощрение тех из нас, кто в теологическом смысле шатается вокруг да около лабиринта; в более прямом смысле, он вдохновил леди Браннер из Грейз Корт в Темз Валли заказать строительство Архиепископского Лабиринта. Изящная композиция из дерна и кирпича, без особых излишеств выложенная в саду, состоящем из множества укромных закоулков, каждый со своей особенной атмосферой, она одновременно и однонаправленная, и многонаправленная и пузырится христианским символизмом (семь дней творения, девять часов Крестных Мук, двенадцать апостолов). В центре романский крест из серого батского камня возлежит рядом с византийским крестом из голубого уэстморлендского камня, примиряя таким образом Восток и Запад, католичество и протестантизм, римскую и православную церкви (устремление, дорогое сердцу недавно избранного архиепископа). На каменной квадратной колонне вырезаны четыре изречения, из которых наиболее подходящий к теме лабиринта — из бл. Августина: «Мы приходим к Богу не знаниями, но любовью». Сам архиепископ Кентерберийский освятил лабиринт ровно через девятнадцать месяцев после того, как поверил общественности свой сон, и если его психические источники кажутся, пожалуй, несколько неоднозначными — это скорее символ, вдохновляющий христианскую мысль, чем христианская мысль, воплощенная в символе, — то по крайней мере он демонстрирует, что одно из ответвлений традиции лабиринтов по - прежнему живо.
Есть и другие тому свидетельства, хоть и не столь официального характера. Поскольку лабиринты притягивают интеллектуалов, любящих кроссворды, понятно, что равным образом они восхищают и простодушных поклонников заезжих Калиостро. Давайте заглянем на большое и респектабельное собрание в церкви Сент-Джеймс на Пиккадилли, состоявшееся на четвертом месяце Года Лабиринта, и послушаем американского лабиринтолога Сига Лоунгрена. Построенная Кристофером Реном церковь элегантна, прямолинейна и в плане рациональности пропорций может поспорить с Господом. Родившийся в Вермонте Сиг Лоунгрен помят, криволинеен (точнее, пузат), экспансивен и в интеллектуальных вопросах склонен прибегать скорее к доводам интуиции. Вечер начался в духе современной церкви — имеется в виду, рассчитанной на то, чтобы потрясти воображение непосвященных. Для начала мы зажгли три свечи — «одну за Любовь, одну за Истину и одну за то, что выберет говорящий». Сиг выбрал Общение. Затем у нас было демократическое голосование поднятием руки на тему, сколько должна длиться наша молчаливая медитация — две, пять или десять минут. Под конец у нас было обязательное двухминутное собеседование с ближайшим незнакомцем, и затем мы разошлись. Ну или почти. Еще там было несколько, совсем немного, объявлений, в числе которых одно почти карикатурное — о том, что питания сегодня не будет, поскольку «Иннека ушел на заседание по бизнес-сетям».
Мало того что Сиг Лоунгрен лабиринтолог, он еще и большая шишка в Американском обществе лозоходцев; надо ли напоминать о том, что его первый труд — «Духовное лозоходство» — еще можно достать. В нужное время он оказался в Гластонбери, центре духовной активности английских хиппи, а еще у него есть обескураживающая привычка обращаться к Земле «Мамуля»: «Есть что-то эдакое, когда ты прямо на Мамуле, прямо на Земле, когда ты ходишь с ивовым прутиком». При чем здесь лабиринты? «На протяжении последних двадцати лет я работал с древними орудиями, которые могут помочь нам с нашей интуицией». Так мы влипли в вечер «сакральной геометрии», «узлов мощи», нумерологии, Мамули, музыки лабиринта (прокрученной на еле живом магнитофоне Сига), псевдоюнгианского трепа, «того, что я лично предпочитаю называть «her-story» [60], и мифа о Дедале, модифицированного в духе современности. (Говорил Дедал Икару — не летай слишком близко к солнцу… «Но разве дети — они слушают? Никогда!») Бессистемно смешивая свои религии и цивилизации, будто взбалтывая самодельное мюсли, Сиг вдруг всполошился, не обидится ли кто-нибудь на то, что он, в духе новейших веяний, переименовал «молитву Господу» в «молитву Господу-и-Госпоже». Но кто ж обидится хоть на что-нибудь в современной англиканской церкви? Разве что тени кристоферреновских покровителей разворчатся в своем осажденном логове на хорах —