ным чурбаном, утверждавшим, что женщины не в состоянии должным образом выполнять сложную и ответственную работу — водить самолеты, управлять страной, потому как у них, такое дело, хм-хм, время от времени, правильнее сказать, так вроде как раз в месяц, случается известно чего, они, как бы это сформулировать-то, становятся не совсем надежными, — мисс Грир внушительно посмотрела старому хрычу в глаза и спросила: «А сейчас у меня есть менструация?» Министры, в свою очередь, могут попробовать воспользоваться той же уловкой, когда их поздравляют с блестящей речью: «Да брось ты, всего делов-то — малость попялился прошлой ночью: здорово, кстати, помогает — в том плане, что речи сочинять».
В политическом смысле наиболее отягчающие обстоятельства — это детали банковского счета «Асесс» мистера Ламонта. Если кому-то захотелось бы связать частную и общественную сферы деятельности и предположить, что поведение в одной сфере оказывает влияние на поведение в другой, то тут открывались самые широкие возможности. Частное лицо, которое беспечно влезает в долги и, не погашая эти самые долги, навлекает на себя значительные штрафные проценты — чтобы затем руководство банка вынуждено было умолять его внести деньги — и которое обвиняет ремонтную бригаду за то, что он сам не в состоянии оплатить свой последний счет? Могло ли у этого частного лица быть нечто общее с Канцлером, при котором процентные ставки в государственном секторе чудовищно подскочили, который держал фунт на неконкурентоспособно высоком уровне, который утверждал, что Британия никогда не выйдет из механизма контроля валют — до того дня, пока Британия не вышла из механизма контроля валют, и который во всем предпочитает обвинять немцев и Bundesbank? Похоже или не похоже, что все это один и тот же человек?
Нельзя сказать, чтобы мистер Ламонт был одним из самых впечатляющих канцлеров последних десятилетий. Применительно к нему использовали выражение «не по Сеньке шапка». Помимо всего прочего, он и сам, кажется, никогда не источал убежденности, что он в самом деле Канцлер. Однажды я смотрел по телевизору игровую викторину, в которой один и тот же музыкальный фрагмент трижды проигрывался студийным оркестром, всякий раз с новым дирижером. Аудитории предлагалось угадать, который из троих людей, размахивавших палочкой, был настоящим музыкальным дирижером, а какие двое — автобусными кондукторами[102]. Мистер Ламонт всегда казался кондукторным типом канцлера: пока музыка играет себе, он машет руками во все стороны, но не имеет квалифицированного представления о том, какая тема сейчас должна возникнуть или каким образом музыканты управляются со своими инструментами. Большинство людей признают, что они мало что смыслят в экономике, но тем сильнее они беспокоятся о том, как там обстоят дела; так что общественное доверие к Канцлеру зависит не только от того курса, который он выберет. Важная часть его обязанностей — выглядеть так, будто он знает, что делает, обвиняя других — Францию, Германию, мир — в экономических болезнях страны; с помпой утверждать, что «нас не собьют с курса», что бы там ни показывал барометр; и с ученым видом знатока успокаивать общественность. Но что, если страна знает, что сейчас она находится в острейшем за шестьдесят лет экономическом кризисе, что банкротства и массовые сокращения штатов следуют одно за другим и что тот, кто, как предполагается, отвечает за все это, кто утверждает, будто примечает в экономике «зеленые побеги», тогда как все остальные видят только вытоптанное поле грязи, — не производит впечатление человека, способного контролировать свои собственные скромные финансы? В таком случае попытки Канцлера выглядеть значительным должностным лицом, похоже, выглядят еще менее убедительно.
Но, разумеется, все это скорее точка зрения, мнение редакции, а не сама история. Даунинг-стрит не пыталась опровергнуть разоблачения, касающиеся прискорбной кредитной истории мистера Ламонта, потому что они были неопровержимы; война разразилась скорее за моральную, чем финансовую кредитоспособность мистера Ламонта, и бушевала она среди ломящихся предрождественских полок винных лавок Западного Лондона. Вся огневая мощь британского Казначейства была брошена в бой против мистера Онануга. Чиновники обрывали телефоны газет со своей версией событий: нога мистера Ламонта отродясь не ступала в Thresher's на Прэд-стрит, но за день до того он заскакивал в другой филиал, на обратном пути из своей официальной бакингемширской резиденции; и, уж конечно, он не приобретал охлажденное шампанское и пачку Raffles — а просто три бутылки вина. Нечего и говорить, этому примитивному отпирательству мало кто верил: на чьи слова вы предпочтете положиться — безымянного чиновника из Казначейства или продавца в вашей лавочке на углу? Ясное дело, тут и говорить не о чем. Кроме того, мистер Онануга явным образом рассказал управляющему своего отдела и его подружке о том, что обслужил мистера Ламонта, за несколько дней до того, как Sun опубликовала эту историю.
Thresher's является дочерней компанией Whit bread, большой пивоваренной компании, а также — на что тотчас же обратили внимание сторонники конспирологическихтеорий — крупного спонсора Консервативной партии. (Эта последняя деталь, возможно, не столь значительна, как кажется: вряд ли можно найти компанию такого же масштаба, как Whitbread, которая давала бы деньги еще какой-то партии, кроме Консервативной.) Thresher's в провел экстренное заседание членов правления в своей штаб-квартире в Уэлвин Гарден-Сити; квалифицированные сотрудники тщательно проверили тысячи чеков-расписок по кредитным картам; в конечном счете компания подтвердила версию событий казначейства, так по-прежнему и не уточнив адрес отделения, где отоварился мистер Ламонт, и опровергнув историю их собственного работника как «целиком ошибочную и не имеющую под собой оснований».
Вечером воскресенья, 29 ноября, состоялась финальная попытка запихнуть пробку в бутылку: казначейство обнародовало копию кассового чека Thresher's с подписью Канцлера. Там указывалась дата — 15 ноября (воскресенье), время — 19.19 и сумма к оплате — £ 17,47; в детализированной росписи значились две бутылки кларета J.P. Bartier по £3,99 плюс одна бутылка Margaux 1990 года от Sichelза £ 9,49. Затем мистер Ламонт опубликовал свою собственную копию чека, которая добавила последний штрих: высветился филиал Thresher's, о котором шла речь, а именно — на Коннаут-стрит, в нескольких кварталах от Прэд-стрит. Наконец, официальная представительница Thresher's заявила, что мистер Онануга и его начальник в магазине признали, что их история была «сфабрикованной от начала до конца», но сказали, что они «не имели намерения причинить мистеру Ламонту какого-либо беспокойства». Так а зачем они это сделали? Были ли они агентами, умышленно или неумышленно, некой конспиративной организации, стремящейся подбить клинья под Канцлера? Или, может быть, просто хотели раззадорить прессу, придумать что-нибудь эдакое, чтобы заставить журналистов побегать, словно безголовых куриц. Как бы то ни было, их не предъявили журналистам для перекрестного допроса и временно отстранили от должностей «в соответствии с обычными дисциплинарными процедурами» — как будто в вышеприведенном рассказе было что-нибудь обычное. Осталась всего пара мелочей. Когда журналисты попытались заполучить в Thresher's те два вида вина, которые мистер Ламонт приобрел всего пару недель назад, выяснилось, что оба сняли с полок для того, что было описано как «превентивный контроль качества». И последнее: казалось странным, что при всей этой шумихе, при том, что известна была точная дата, время и место покупки мистера Ламонта, никто из магазина на Коннаут-стрит не откликнулся с каким-либо воспоминанием о том, как обслуживал довольно легко опознаваемого Канцлера.
В течение недели, заполненной препирательствами, история выстаивалась, а затем выдохлась, на соответствующей дегустационной ремарке винного критика Дженсиз Робинсон. Когда ее спросили, какое впечатление произвели бы на нее вина, отобранные мистером Ламонтом для своих погребов, она сверилась со своими записями и обнаружила, что поставила против пункта «кларет J.P. Bartier» одно слово: «Помои». На истории также теперь поставили крест, хотя исключительно в том смысле, что маленькая тучка могла быть поглощена большой. Поскольку ровно в тот самый момент, когда разворачивалась история с Прэд-стрит, на поверхность, словно дохлая собака из грязной речки, вынырнуло более раннее препятствие для пребывания мистера Ламонта в должности Канцлера. И вот это имело отношение, да, да, опять, к сексу, хотя даже и самый похотливый ум не указал бы в этом контексте на самого мистера Ламонта. Началось это, когда его назначили Канцлером в ноябре 1990 года, должность, которая принесла ему жалованье в £63 047, казенный автомобиль, и право пользования двумя домами: на Даунинг-стрит, 11, для работы, и сорокапятикомнатную усадьбу в Бакингемп - шире для выходных и отпусков. Такая избыточная укомплектованность жилплощадью подразумевала, что свое собственное жилище в Ноттинг-Хилл мистер Ламонт мог сдать. В следующем апреле выяснилось, что арендатор цокольного этажа, некая Сара Дэйл, охарактеризовавшая себя в арендном договоре как «терапевт, специализирующийся на стрессах и составлении диет», была, выражаясь языком News of the World, «обаяшкой с бюстом ого-го», и что в ее терапию входили причинение клиенту боли и вознаграждение (? 90 в час), все это слишком предсказуемого свойства. Ни мистер, ни миссис Ламонт не встречались с этой квалифицированной дамой; судя по всему, ее нашли почтенные агенты, принявшие личные рекомендации «адвокатов, банка, жилищностроительного кооператива». Услышав, что историю вот-вот опубликуют, мистер Ламонт, как нетрудно догадаться, пошел повидаться с адвокатом. Что было удивительным, так это его выбор Peter Carter-Ruek Partners, одной из самых известных и, по общему мнению, самых дорогих в Британии фирм, специализирующихся на исках о диффамации. В их задачу входило (1) выселить с площади неуместную женщину (нестандартное направление их деятельности); (2) проконтролировать журналистские расследования (при том, что существовала еще и пресс-служба Казначейства, которая сделала бы это бесплатно); и (3), пожалуй, самое важное, предупредить газеты о том, чтоб они были осторожны с тем, что они пишут. В качестве дальнейшего стимула, чтобы поторопить мисс Дэйл, Carter-Ruck вчинили терапевту довольно необычный иск о диффамации, приписав ей нанесение ущерба репутации имущества