3. Ведь я думал следующее: для меня ни в случае союза с Помпеем не будет неизбежным когда-либо погрешить перед государством, ни при согласии с Цезарем не придется сразиться с Помпеем: так тесен был их союз. Теперь, как ты указываешь и я вижу, угрожает сильнейшая распря между ними. Меня же и тот и другой считает своим, если только второй случайно не притворяется. Ибо Помпей не сомневается; ведь он искренно считает, что я очень одобряю его нынешнее мнение о положении государства. Однако я получил от каждого из них, в одно время с твоим, по письму такого рода, что может показаться, будто бы ни один из них решительно никого не ставит выше, чем меня.
4. Но что мне делать? Имею в виду не отдаленные события (ведь если дело будет решаться военными действиями, то, предвижу я, лучше быть побежденным вместе с одним, нежели победить вместе с другим)[2389], но то, о чем будет речь тогда, когда я приеду, — чтобы не обсуждался вопрос об отсутствующем[2390], чтобы он распустил войско. «Скажи, Марк Туллий!»[2391]. Что я скажу? «Прошу тебя, подожди, пока не встречусь с Аттиком»? Уклоняться неуместно. Против Цезаря? «Где те протянутые руки?»[2392]. Ведь тому, чтобы это ему позволили, я помог, когда он сам в Равенне попросил меня насчет народного трибуна Целия[2393]. Но он ли сам? Также наш Гней в то божественное третье консульство.
Буду ли я другого мнения? Стыд мне не только перед Помпеем, но и перед троянцами и троянками[2394].
Первый Полидамас на меня укоризны положит[2395].
Кто? Разумеется, ты сам, прославляющий и мои поступки и сочинения.
5. Итак, я избежал этих сетей в течение двух предыдущих консульств Марцеллов[2396], когда было обсуждено дело о провинции Цезаря, а теперь попадаю именно в решающее время. И вот, для того, чтобы глупый[2397] первым высказал свое мнение, мне очень хочется предпринять что-нибудь насчет триумфа, быть вне Рима на самом законном основании[2398]. Тем не менее они приложат старания, чтобы вытянуть мое мнение. В этом месте ты, быть может, посмеешься. Как бы мне хотелось и поныне оставаться в провинции! Право, было нужно, если угрожало это; хотя и нет ничего более жалкого, ведь я хочу, замечу мимоходом, чтобы ты знал следующее: все то первое, что ты превозносил до неба в своих письмах, было наносным.
6. Как нелегка доблесть! Но как трудно продолжительное притворство в ней! Ведь когда я считал правильным и славным из годичных издержек, которые были установлены для меня, оставить квестору Гаю Целию деньги на год и возвратить в казначейство до 1000000 сестерциев, вся моя когорта[2399] застонала, считая, что все это следует раздать ей, так что во мне видели большего друга казначейств фригийцев и киликийцев, нежели нашему. Но на меня они не повлияли; ведь и моя слава имела для меня величайшее значение, и я все-таки не пренебрег ничем, что могло совершиться с почетом для кого-либо из них. Но это будет, как говорит Фукидид[2400], не бесполезным отступлением в речи.
7. Но ты обдумаешь мое положение: прежде всего — какими ухищрениями сохранить мне благоволение Цезаря, затем насчет самого триумфа, который я себе представляю, если только не помешает положение государства, достижимым. Но я сужу как на основании писем друзей, так и на основании моления. Тот, кто за него не голосовал[2401], голосовал за большее, нежели в случае, если бы голосовал за все триумфы; далее, с ним согласился один мой друг, Фавоний, и другой, обозленный, Гирр. Катон же и присутствовал при записи и прислал мне приятнейшее письмо о своем мнении. Тем не менее Цезарь, поздравляя меня с молениями, торжествует по поводу мнения Катона и не пишет, что за мнение тот высказал, но только, что он не голосовал за моление в мою честь.
8. Возвращаюсь к Гирру. Ты начал мирить его со мной; закончи. К твоим услугам Скрофа, к твоим услугам Силий. Им я писал и уже давно самому Гирру; ведь он сказал им, что он мог легко воспрепятствовать, но не хотел; что он, однако, присоединился к моему лучшему другу Катону, когда тот высказал обо мне чрезвычайно почетное мнение; я же не прислал ему ни одного письма, тогда как я посылаю всем. Он говорил правду: ведь я не писал одному ему и Крассипеду.
9. Это — о делах на форуме. Перейдем к дому. Хочу отделиться от того[2402]: чистый путаник, подлинный Лартидий[2403].
Но забываем мы все прежде бывшее, как ни прискорбно[2404].
Уладим остальное; сначала вот это, которое в виде заботы присоединилось к моей скорби. Однако я не хочу, чтобы Прециево[2405], каково бы оно ни было, примешалось к тем счетам, которые тот рассматривает как мои. Я написал Теренции, написал также ему, что все деньги, какие только смогу собрать, доставлю тебе для подготовки ожидаемого триумфа. Я думаю, так будет безупречно. Но как будет угодно. Возьми на себя и такую заботу: каким образом мне попытаться? Это ты указал в одном из писем, присланном из Эпира или из Афин, а я тебе в этом помогу.
CCLXXXIV. Марку Туллию Тирону[2406], в Патры (Ахайя)
[Fam., XVI, 1]
Между Патрами и Ализией, 3 ноября 50 г.
Марк Туллий Цицерон и мой Цицерон, и брат, и сын брата шлют большой привет Тирону[2407].
1. Я полагал, что могу несколько легче переносить тоску по тебе, но я совершенно не переношу ее, и хотя для моих почестей[2408] и очень важно, чтобы я возможно скорее прибыл под Рим[2409], тем не менее мне кажется, что, уехав от тебя, я провинился. Но так как твоим желанием, видимо, было не пускаться в плавание, не окрепнув телом, я одобрил твое решение и теперь не меняю его, если ты того же мнения. Если же, после того как ты принял пищу[2410], тебе кажется, что ты можешь меня догнать, то решай сам. Я послал к тебе Мариона[2411], чтобы он либо возможно скорее приехал ко мне вместе с тобой, либо, если ты задержишься, тотчас же возвратился ко мне.
2. Ты же будь уверен в следующем: если это может послужить на пользу твоему здоровью, то я хочу больше всего, чтобы ты был со мной; если же, по твоему мнению, тебе нужно несколько задержаться в Патрах для укрепления своего здоровья, то я больше всего хочу, чтобы ты был здоров. Если ты сядешь на корабль немедленно, то догонишь нас в Левкаде[2412]. Если же ты хочешь окрепнуть, то тщательно подумай и о спутниках, и о погоде, и о подходящем корабле. Имей в виду, мой Тирон, только одно: если ты меня любишь, то пусть на тебя не повлияет ни приезд Мариона, ни это письмо: если ты сделаешь то, что больше всего на пользу твоему здоровью, то ты больше всего угодишь моей воле. Реши это своим умом. Я же тоскую по тебе так, как готов любить: любовь склоняет меня к тому, чтобы увидеть тебя здоровым, тоска — чтобы возможно скорее; итак, лучше первое. Поэтому заботься главным образом о своем здоровье. Из неисчислимых услуг, оказанных тобой мне, это будет самая приятная. За два дня до ноябрьских нон.
CCLXXXV. Марку Туллию Тирону, в Патры
[Fam., XVI, 2]
Ализия[2413], 5 ноября 50 г.
Туллий шлет большой привет своему Тирону.
Не могу, да мне и не хочется писать тебе, как я огорчен; пишу только, что и для тебя и для меня величайшим наслаждением будет, если я возможно скорее увижу тебя бодрым. К Ализии я подъехал на третий день, после того как покинул тебя. Это место находится на расстоянии 120 стадий не доезжая Левкады. В Левкаде я рассчитывал либо принять тебя, либо получить от Мариона твое письмо. Сколь ты любишь меня или сколь ты, как ты знаешь, любим мной, настолько береги здоровье. В ноябрьские ноны, из Ализии.
CCLXXXVI. Марку Туллию Тирону, в Патры
[Fam., XVI, 3]
Ализия, 6 ноября 50 г.
Туллий и Цицерон, Квинт отец и Квинт сын шлют привет своему Тирону.
1. Мы задержались на день у Ализии — из этого места я уже отправил тебе письмо, — потому что Квинт нас не догнал. Это были ноябрьские ноны. Это письмо отправлено за семь дней до ноябрьских ид, выезжая оттуда на рассвете. Если ты любишь нас, а особенно меня, своего учителя, укрепляй свое здоровье.
2. Я с большим беспокойством ожидаю, во-первых, разумеется, тебя, во-вторых, Мариона с твоим письмом. Мы все, а прежде всего я, жаждем тебя видеть, но, мой Тирон, здоровым. Поэтому не торопись; я увижу тебя достаточно скоро, если ты будешь здоров. Без твоих услуг я могу обойтись. Желаю тебе здоровья прежде всего ради тебя, затем ради меня, мой Тирон. Будь здоров.