свойственно старости»; более свойственна старости слабость памяти. Ведь за три дня до календ я назначил Аксию, тебе — за два, Квинту — в день своего приезда, то есть за четыре дня до календ. Итак, имей в виду вот это, нового ничего. Так какая надобность была в письме? Какая, когда мы вместе и болтаем, что бы ни пришло на ум? Болтовня, конечно, кое-что представляет собой; хотя в ней и ничего не скрывается, она, именно благодаря собеседованию, приятна.
D. Луцию Папирию Пету, в Неаполь
[Fam., IX, 26]
Рим, ноябрь (?) 46 г.
Цицерон шлет привет Пету.
1. Я лег в девятом часу[3693] и вот царапаю на табличках черновик этого письма к тебе[3694]. Ты скажешь: где? У Волумния Евтрапела[3695], и выше меня Аттик, ниже Веррий, твои близкие. Ты удивляешься тому, что наше рабство так развеселилось? Что же делать мне? Прошу совета у тебя, слушающего философа[3696]. Быть мне в тревоге, терзаться? Чего я достигну? Затем, до какого предела? «Живи, — говоришь ты, — литературными занятиями». Полагаешь ли ты, что я делаю что-либо другое? Или мог бы я жить, если бы не жил своими занятиями? Но в этом отношении существует если не пресыщение, то некоторая мера. Всякий раз, когда я отхожу от них, я — хотя для меня обед и менее всего важен (ты предложил это философу Диону как одну задачу) — все-таки не нахожу, что именно мне сделать, прежде чем отправиться спать.
2. Слушай остальное. Ниже Евтрапела легла Киферида[3697]. «Следовательно, на том пиру, — скажешь ты, — был тот Цицерон,
Перед кем склонялись греки и чей взгляд они ловили[3698]».
Клянусь, я не предполагал, что она будет присутствовать. Однако даже сократик Аристипп[3699] не покраснел, когда ему заметили, что он обладает Лаидой. «Обладаю я, — сказал он, — не Лаида мной». По-гречески это лучше; если захочешь, переведешь. Но меня, даже когда я был молодым человеком, ничто из этого никогда не волновало; не теперь же, когда я старик. Пир доставляет мне удовольствие; там я говорю то, что падает на почву, как говорится, и превращаю вздохи в сильнейший смех.
3. Или лучше поступаешь ты, который высмеял даже философа? Когда он сказал: «Не спросит ли кто-нибудь о чем-нибудь?», ты сказал, что ты с утра спрашиваешь об обеде. Он, дуралей, считал, что ты спросишь, существует ли одно небо или бесчисленное множество небес. Что тебе до этого? — «Но, клянусь, что тебе в обеде, особенно там?».
4. Так вот и живешь: каждый день читаешь или пишешь что-нибудь; затем, чтобы не отказать друзьям во внимании, мы едим вместе — не только не противозаконно, если теперь существует какой-либо закон, но даже в пределах закона[3700] и притом в значительной мере. Поэтому у тебя нет оснований пугаться моего приезда: ты примешь гостя — не любителя пищи, любителя шутки.
DI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 6, §§ 1—2]
Тускульская усадьба, дополнительный месяц[3701] 46 г.
1. Что касается Целия[3702], пожалуйста, позаботься, чтобы не было какой-либо недостачи золота. Я не сведущ в этом, но при обмене, во всяком случае, убыток достаточно большой. Если к этому присоединяется золото, ... но что я говорю? Ты позаботишься. Ты обладаешь красноречием Гегесия[3703], которое Варрон хвалит.
2. Перехожу к Тиранниону. Что ты? Действительно было это, без меня? А сколько раз я, будучи свободен, все-таки не хотел без тебя[3704]! Так каким образом ты это загладишь? Одним, разумеется, — если ты пришлешь мне книгу. Еще и еще прошу сделать это; впрочем, сама книга доставит мне не большее удовольствие, нежели то, какое мне доставило твое восхищение. Ведь я люблю всякого любознательного и радуюсь, что ты так сильно восхищен этой столь тонкой теорией. Впрочем, все твое в этом роде. Ведь ты хочешь знать; одно это питает дух. Но, прошу тебя, что из этой острой и строгой теории относится к цели?
Однако рассуждение длинно, а ты, быть может, занят каким-либо моим делом. А за то жаркое солнце, которым ты пользовался на моем лужке[3705], я потребую от тебя яркого солнца и умащения. Но возвращаюсь к первому: пришли книгу, если любишь меня; она твоя, конечно, раз она прислана тебе.
DII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 6, §§ 3—4]
Тускульская усадьба, дополнительный месяц 46 г.
3. Неужто мало дела у тебя, Хремет[3706],
так что ты даже «Оратора» читаешь? Хвала доблести! Мне приятно и будет приятнее, если ты не только в принадлежащих тебе книгах, но и в чужих заменишь при посредстве своих переписчиков «Эвполида» «Аристофаном»[3707].
4. Однако Цезарь, мне показалось, смеется над тем твоим «прошу», которое было и устаревшим и изысканным. Затем он велел тебе не тревожиться, так что, по крайней мере, у меня рассеял сомнения. Я огорчен, что Аттика так долго[3708]; но раз у нее уже нет озноба, то положение, надеюсь, таково, какого мы хотим.
DIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 7]
Тускульская усадьба, дополнительный месяц 46 г.
1. Все, чего ты хочешь, я написал на табличках[3709] и дал их Эроту; вкратце, но даже больше, чем ты спрашиваешь, на них — о Цицероне[3710], о первоначальном намерении которого ты мне сообщил. Я говорил с ним самым дружеским образом; пожалуйста, расспроси об этом его самого, если только это будет удобно тебе. Но зачем я откладываю? Я рассказал, что это ты сообщил мне, и чего он хочет, и чего ему недостает; что хочет он в Испанию, недостает ему щедрости. Что касается щедрости, то я сказал, что дам ему столько, сколько Публилий, сколько фламин Лентул сыну. Что касается Испании, то я привел два довода: во-первых, тот же, что и тебе, — что я опасаюсь порицания. «Разве не достаточно, что мы оставили эту воюющую сторону[3711]. Еще и за противную[3712]?». Во-вторых, он будет удручен, если брат[3713] превзойдет его в отношении близости и всяческого расположения. Я предпочел бы, чтобы он пользовался моей щедростью больше, чем своей свободой. Я все-таки позволил; ведь я понял, что ты не особенно против этого. Еще и еще подумаю и прошу тебя сделать то же. Дело важное: остаться — просто, то — нечто обоюдоострое. Но увидим.
2. Насчет Бальба я и написал и на табличках и так думаю: как только он возвратится. Но если он проявит медлительность, то я все-таки три дня[3714], и — забыл упомянуть об этом — Долабелла также со мной.
DIV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 8]
Тускульская усадьба, дополнительный месяц 46 г.
1. Что касается Цицерона, то многим дело нравится. Есть подходящий спутник[3715]. Но раньше мне следует позаботиться о первом взносе[3716]; ведь срок наступает, а он мчится[3717]. Напиши, прошу, что Целер[3718] сообщает о решении Цезаря насчет кандидатов: думает ли он отправиться на Поле укропа или на Марсово[3719]? Я бы очень хотел знать, неужели мне необходимо быть в Риме во время комиций. Ведь мне следует выполнить свой долг перед Пилией и обязательно перед Аттикой[3720].
DV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 11]
Тускульская усадьба, дополнительный месяц 46 г.
1. Дурно насчет Сея[3721]! Но все человеческое следует считать выносимым. Ведь что представляем собой мы сами или как долго нам предстоит заботиться об этом? Обратим внимание на то, что важнее для нас, хотя и не намного: что нам делать насчет сената? И — чтобы не пропустить чего-нибудь — Цезонин прислал мне письмо: Постумия, жена Сульпиция, посетила его дома. Что касается дочери Помпея Великого, то я ответил тебе, что совсем не думаю в настоящее время[3722]. Полагаю, что ты знаешь другую, о которой пишешь; я не видел ничего более скверного. Но я приезжаю. Итак, при встрече.
Запечатав письмо, я получил твое. Рад слышать о веселости Аттики; недомоганиям сочувствую.
DVI. Публию Сервилию Исаврийскому, в провинцию Азию
[Fam., XIII, 67]
Рим, 46 г.
Марк Тулий Цицерон шлет привет пропретору Публию Сервилию.
1. Из всей моей провинции Киликии, к которой, как ты знаешь, было присоединено