. Что еще могло присоединиться к скорби, с прибавлением одного этого несчастья? Или какой испытанный в этом дух не должен уже огрубеть и придавать всему меньшее значение?
3. Скажи, ты скорбишь из-за ее участи? Сколько раз ты должен был прийти к заключению (и мне часто представлялось оно), что именно в настоящее время судьба тех, которым было дозволено без страдания обменять жизнь на смерть, не наихудшая? Но что могло бы в настоящее время особенно привлекать ее к жизни? Какие обстоятельства? Какая надежда? Какое утешение для души? Чтобы она прожила свой век, сочетавшись с каким-нибудь знатнейшим молодым человеком? Тебе, уверен я, по твоему высокому положению, было дозволено выбрать из нынешнего юношества зятя, честности которого ты мог бы безопасно доверить свое дитя. Для того ли, чтобы она родила детей, которым бы она радовалась, видя их цветущими? Которые сами могли бы сохранить имущество, переданное им родителями, стали бы последовательно искать почестей[3975], намереваясь пользоваться своей свободой в государственных делах, в делах друзей? Что из этого не было отнято раньше, нежели было дано? — «Но ведь терять детей — зло?». — Зло; но, пожалуй, еще худшее — вынести и вытерпеть настоящее.
4. Я хочу рассказать тебе, что принесло мне немалое утешение, — не сможет ли это же случайно уменьшить твою скорбь? Плывя, при моем возвращении из Азии[3976], от Эгины по направлению к Мегаре, я начал рассматривать расположенные вокруг места. Позади меня была Эгина, впереди — Мегара, справа — Пирей, слева — Коринф[3977]; города эти были некогда самыми цветущими; теперь они лежат перед глазами, поверженные и разрушенные. Я начал так размышлять сам с собой: «Вот, мы, жалкие люди, выходим из себя, если погибает или убит кто-либо из нас, чья жизнь должна быть более короткой, когда
Так много трупов городов
Здесь вместе распростерто[3978].
Не хочешь ли ты, Сервий, сдержаться и помнить, что ты родился человеком?». Поверь мне, это размышление немало укрепило меня. Если ты согласен со мной, постарайся представить себе это же. Недавно в одно время погибло столько славнейших мужей, произошло такое уменьшение власти римского народа[3979], потрясены все провинции. Если произошла утрата в виде ничтожной жизни слабой женщины, то ты так волнуешься? Если бы она не встретила своего смертного часа в настоящее время, то ей все-таки предстояло умереть спустя немного лет, так как она родилась человеком.
5. Отвлекись и ты от этого своим умом и помыслами и лучше вспомни то, что достойно тебя: что она прожила столько, сколько ей полагалось; существовала вместе с государством; видела тебя, своего отца, претором, консулом, авгуром; состояла в браке со знатнейшими молодыми людьми[3980]; пользовалась всеми благами; ушла из жизни при падении государства. На что в этом отношении ты или она могли бы жаловаться судьбе? Наконец, не забывай, что ты Цицерон и тот, кто привык наставлять и давать советы другим, и не подражай плохим врачам, которые при болезнях у других заявляют, что обладают знанием врачебной науки, сами же себя не могут лечить; или, лучше, то, в чем ты обычно наставляешь других, примени сам и предложи себе.
6. Нет ни одного страдания, которого бы не уменьшила и не смягчила длительность времени[3981]. Ждать этого времени и, по своей мудрости, не спешить навстречу этому — для тебя позорно; но если какое-нибудь чувство имеется также у мертвых, то, в соответствии с тем, какова была ее любовь к тебе и преданность всем своим, она, конечно, не хочет, чтобы ты делал это. Уступи в этом ей, умершей; уступи прочим друзьям и близким, которые горюют из-за твоей скорби; уступи отечеству, чтобы оно могло пользоваться твоим содействием и советом, если в чем-нибудь понадобится. Наконец, так как нас постигла такая участь, что мы должны считаться даже с этим, не допускай, чтобы кто-нибудь счел, что ты горюешь не столько по дочери, сколько из-за положения государства и победы других[3982].
Больше писать тебе об этом мне совестно, чтобы не показалось, будто я не верю в твое благоразумие. Поэтому закончу письмо одним следующим соображением: мы видели несколько раз, что ты прекрасно переносишь счастливую судьбу и достигаешь за это высокой похвалы; постарайся, чтобы мы наконец поняли, что ты можешь спокойно переносить и превратную, и что это тебе не кажется большим бременем, нежели должно, — чтобы не казалось, будто из всех доблестей тебе недостает одной этой.
Что касается меня, — когда узнаю, что ты настроен более спокойно, извещу тебя о том, что происходит здесь, и как обстоят дела в провинции[3983]. Будь здоров.
DLXI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 12]
Астурская усадьба, 16 марта 45 г.
1. Насчет приданого — тем более позаботься о порядке[3984]. Условие с делегацией[3985] на Бальба — царское. Закончи любым способом. Позорно, чтобы дело не удавалось из-за препятствий. Остров под Арпином[3986] может быть настоящим местом для апофеоза[3987], но я опасаюсь, как бы не показалось, что удаленность уменьшает почет. Итак, мои помыслы — о садах[3988], которые я все-таки осмотрю, когда приеду.
2. Что касается Эпикура — как ты захочешь[3989]. Впрочем, в будущем я изменю этот выбор действующих лиц. Трудно поверить, как некоторые этого ищут. Следовательно — к древним: ведь это не вызывает нареканий. Мне не о чем писать тебе; тем не менее я решил посылать письма ежедневно, чтобы вызвать тебя на письмо, — не потому, чтобы я чего-нибудь в нем ожидал, но все-таки каким-то образом ожидаю. Поэтому, есть ли у тебя, о чем писать, или нет — все-таки напиши что-нибудь и заботься о себе.
DLXII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 21]
Астурская усадьба, 17 марта 45 г.
1. Я прочитал письмо Брута[3990] и отослал его тебе; оно написано совсем не убедительно в ответ на те недостатки, которые ты указал. Но об этом пусть он сам заботится. Впрочем, он не знает этого, к своему позору. Он считает, что Катон первым высказал мнение о наказании, которое все, кроме Цезаря, высказали раньше, и так как мнение самого Цезаря, который тогда высказался в числе бывших преторов[3991], было столь сурово[3992], он считает, что мнения консуляров были более мягкими — Катула, Сервия, Лукуллов, Куриона, Торквата, Лепида, Геллия, Волкация, Фигула, Котты, Луция Цезаря, Гая Писона, Мания Глабриона, также Силана, Мурены, избранных консулов[3993]. «Итак, почему же по предложению Катона?»[3994]. Потому что он охватил тот же предмет более красноречиво и более обстоятельно. Меня же он[3995] хвалит за то, что я доложил[3996]; не за то, что я раскрыл[3997]; за то, что я убедил; что, наконец, сам высказал суждение, прежде чем опросить[3998]. Так как Катон превознес все это похвалами до небес и высказал мнение, что это следует записать, потому, по его предложению, и было произведено голосование. Но он считает, что и он многое воздает мне тем, что написал «лучший консул». И в самом деле, какой недруг сказал более скупо? А на прочее что написал он тебе в ответ? Он только просит тебя исправить насчет постановления сената[3999]; это он сделал бы даже по совету переписчика. Но об этом пусть он опять-таки сам заботится.
2. Что касается садов[4000], — раз ты одобряешь, сделай что-нибудь; мои средства ты знаешь. Если Эрот получил также от Фаберия[4001], то это не составит никакого труда, но я, по-видимому, могу стремиться и без этого. Продаются, во всяком случае, сады Друза, быть может, и Ламии и Кассия; но — при встрече.
3. Что касается Теренции, то не могу писать благожелательнее, чем пишешь ты[4002]. Долг для меня — важнее всего. Если я и ошибусь в чем-нибудь, предпочитаю чувствовать раскаяние из-за нее, а не из-за себя.
4. Овии Гая Лоллия[4003] следует уплатить 100000 сестерциев; Эрот говорит, что не может без меня, — думаю, потому, что следует принять и передать оцененный участок[4004]. Я хотел бы, чтобы он сказал тебе. Ведь если, как он мне пишет, дело подготовлено и он именно в этом не лжет, то оно могло быть выполнено при твоем посредстве. Пожалуйста, выясни и выполни это.
5. Ты зовешь меня на форум; ты зовешь туда, откуда я старался бежать даже при счастливых для себя обстоятельствах