(48). Легко верю, что ты с удовольствием дома; но я хотел бы знать, что тебе остается, или ты уже закончил[4136]? Жду тебя в тускульской усадьбе и тем более, что ты написал Тирону, что приедешь немедленно, и прибавил, что считаешь это нужным.
DC. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 45, §§ 2—3]
Тускульская усадьба, 17 мая 45 г.
2. Насчет Аттики отлично. Беззаботность твоя меня волнует, хотя ты и пишешь, что ничего нет. В тускульской усадьбе мне быть тем удобнее, что я и чаще буду получать твои письма и тебя самого иногда буду видеть; ведь в прочем отношении в Астуре было более терпимо, и то, что бередит, здесь гнетет меня не больше; впрочем, где бы я ни был, это — со мной.
3. Насчет соседства Цезаря я писал тебе, так как узнал об этом из твоего письма. Предпочитаю, чтобы он жил в одном храме с Квирином, а не с Благоденствием[4137]. Ты же распространяй Гирция[4138]. Ведь я думал о том же, о чем пишешь ты: чтобы, одобряя дарование нашего друга, высмеивали основное положение — порицание Катону.
DCI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 50]
Тускульская усадьба, 18 мая 45 г.
Как твой приезд облегчил меня, так поразил отъезд. Поэтому, когда сможешь, то есть когда окажешь содействие на торгах у Секста[4139], опять посетишь меня. Даже один день будет мне полезен; что говорить мне: «приятен»? Я сам приехал бы в Рим, чтобы мы были вместе, если бы я достаточно обдумал кое-что[4140].
DCII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 48 (конец); 49]
Тускульская усадьба, 19 мая 45 г.
Я, правда, чувствовал, какую пользу ты приносишь мне своим присутствием. Но после твоего отъезда чувствую это гораздо больше. Поэтому, как я писал тебе ранее, либо я к тебе весь, либо ты ко мне, насколько будет дозволено.
1. Вчера, вскоре после твоего отъезда, какие-то, по-видимому, городские жители доставили мне письменное поручение от Гая Мария, сына Гая, внука Гая[4141]; в длинном письме он, «во имя моего родства с ним, во имя того Мария, о котором я писал[4142], во имя красноречия своего деда Луция Красса, обращается ко мне с просьбой защитить его». И он написал мне о своем деле. Я написал в ответ, что он вовсе не нуждается в защитнике, так как вся власть принадлежит его родственнику Цезарю, прекрасному мужу и благороднейшему человеку; что все-таки я окажу ему содействие. О времена! Чтобы дошло до того, что Курций думает, не домогаться ли ему консульства[4143]! Но об этом достаточно.
2. Тирон заботит меня; но скоро я буду знать, что с ним; ведь я послал вчера человека, который увидит его; я дал ему письмо и к тебе. Посылаю тебе письмо к Цицерону[4144]. Напиши мне, пожалуйста, на какой день назначена продажа садов.
DCIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 51]
Тускульская усадьба, 20 мая 45 г.
1. Тирон оказался у меня скорее, чем я рассчитывал; приехал и Никий, а Валерий, как я слыхал, приедет сегодня. Хотя их и много, тем не менее буду более одинок, нежели был бы, если бы был один ты. Но жду тебя, от Педуцея — во всяком случае[4145]; ты же слегка намекаешь, что даже раньше. Однако пусть будет, как ты сможешь.
2. Что касается Вергилия, — как ты пишешь. Но я хотел бы знать одно: когда продажа с торгов? Обращение к Цезарю с письмом ты, вижу я, одобряешь. Что еще нужно? Это же чрезвычайно одобрил и я, и тем более, что в нем нет ничего, кроме свойственного честнейшему гражданину, но честнейшему в такой мере, какую допускают обстоятельства, покоряться которым учат все государственные люди. Но мне, как ты знаешь, казалось нужным, чтобы сначала прочитали те[4146]. Итак, ты позаботишься об этом. Но если ты поймешь, что они совсем не одобряют, его не следует посылать. Но думают ли они это, или же притворяются — ты поймешь. Для меня притворство будет равносильно отказу. Ты разузнаешь это.
3. Что касается Цереллии, Тирон рассказал мне, какого ты мнения: быть должником не подобает моему достоинству, письменное обязательство ты одобряешь —
Бояться этого, не знать боязни пред другим[4147].
Но об этом и многом другом при встрече. Все же, если ты согласишься, следует воздержаться от уплаты долга Цереллии, пока мы не будем знать и насчет Метона и насчет Фаберия.
DCIV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 52]
Тускульская усадьба, 21 мая 45 г.
1. Луция Туллия Монтана, который поехал с Цицероном, ты знаешь. Я получил от мужа его сестры письмо с извещением, что Монтан должен Планку[4148] 20000 сестерциев, так как он поручитель за Фламиния; что Монтан на этот счет о чем-то просил тебя. Планка ли следует просить, ты ли можешь чем-нибудь ему помочь — помоги, мне бы очень хотелось. Это входит в мои обязанности. Если дело случайно известно тебе больше, чем мне, или если ты считаешь, что следует просить Планка, пожалуйста, напиши мне, чтобы я знал, каково положение и о чем следует просить.
2. Жду известий о том, что ты предпринял насчет письма к Цезарю[4149]. О Силии совсем не так беспокоюсь. Необходимо, чтобы ты устроил мне с садами или Скапулы, или Клодии; но ты, мне кажется, в чем-то сомневаешься насчет Клодии: насчет ли времени ее приезда или насчет их продажи. Но я слыхал, что Спинтер развелся, — в чем дело?
3. Что касается латинского языка, — не беспокойся. Ты скажешь: «Как ты пишешь такие сочинения?»[4150]. Это переписанное: оно создается с меньшим трудом; я только привожу слова, которые у меня в изобилии.
DCV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XII, 53]
Тускульская усадьба, 22 мая 45 г.
Хотя мне и нечего тебе писать, пишу все-таки, так как мне кажется, будто я говорю с тобой. Здесь со мной Никий и Валерий. Сегодня я ждал твоего утреннего письма. Быть может, будет другое — пополудни, если тебе не помешает письмо в Эпир[4151], которого я не прерываю. Посылаю тебе письма к Марциану и к Монтану. Присоедини их, пожалуйста, к той же связке, если ты случайно уже не отправил.
DCVI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 1]
Тускульская усадьба, 23 мая 45 г.
1. Цицерону[4152] ты написал так, что не было возможности написать ни строже, ни сдержаннее и в большей степени в том духе, в каком я сам хотел бы более всего; вполне благоразумно — также Туллиям[4153]. Итак, либо это принесет пользу, либо следует действовать иначе.
2. Что касается денег, ты, вижу я, прилагаешь или, лучше, приложил всяческую заботливость. Раз ты делаешь это, я получу от тебя сады. Как раз этот род владения я и предпочитаю — более всего, разумеется, ввиду того дела, которое предпринято; от спешки в этом ты избавляешь меня, так как обещаешь или, лучше, берешься в течение лета[4154]. Затем, также для преклонного возраста и уменьшения печали невозможно найти ничего, более подходящего для меня; желание этого иногда заставляет меня хотеть уговаривать тебя; но я сам останавливаю себя; я ведь не сомневаюсь, что в том, чего я, по твоему мнению, очень хочу, ты своим желанием превосходишь меня самого. Потому считаю это уже сделанным.
3. Жду сообщения, как они[4155] решают насчет письма к Цезарю. Никий любит тебя, как он и должен, и чрезвычайно доволен, что ты помнишь его. Я очень люблю нашего Педуцея; ведь я и перенес на него все свое отношение к его отцу[4156] и люблю его самого так же, как я любил того, тебя же — особенно, раз ты хочешь, чтобы мы оба так относились друг к другу. Если ты осмотришь сады и если ты сообщишь мне о письме, то ты дашь мне, о чем писать тебе; если нет — все-таки напишу что-нибудь; недостатка ведь никогда не будет.
DCVII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 2, § 1]
Тускульская усадьба, 24 мая 45 г.
1. Твоя быстрота[4157] приятнее мне, нежели само дело. Ведь что более обидно? Но я уже стал нечувствителен к этому и отбросил всякую человечность. Жду сегодня твоего письма, хотя из него не узнать ничего нового. И в самом деле, что? Тем не менее...
DCVIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 27]
Тускульская усадьба, 25 мая 45 г.
1. Что касается письма к Цезарю, мне всегда представлялось вполне правильным, чтобы раньше его прочли эти твои[4158]. Ведь иначе я по отношению к ним оказался бы нарушившим свои обязанности, а на себя самого — если бы я собирался оскорбить его — едва ли не навлек бы опасность. Но эти — благородно, а мне приятно, что они не умолчали о своем мнении, и даже превосходно, что они хотят изменения столь многого, что у меня нет оснований писать заново.