. А он уже размяк и говорит, что тот справедливо сердит на него.
2. Но я последую твоему совету; ведь ты, вижу я, стоишь за «хитрости»[4472]. В Рим приеду, раз ты находишь нужным, но против своего желания; ведь я очень увлекся писанием. «Брута, — говоришь ты, — на том же пути»[4473]. Разумеется; но не будь этого, то дело[4474] не заставило бы меня. Ведь он и приезжает не оттуда, откуда я бы предпочел[4475], и не отсутствовал долго, и ни строки мне. Тем не менее хочу знать, каков был для него итог всей поездки.
Книги, о которых я писал тебе ранее, пожалуйста, пришли и особенно Федра «О богах» и «О Палладе»[4476].
DCLXIV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 40]
Тускульская усадьба, 7 или 8 августа 45 г.
1. Так ли? Брут сообщает, что он[4477] — к честным мужам? Благая весть. Но где они? Разве только он, пожалуй, повесится. Но он — как глупо[4478]! Итак, где то твое искусное произведение, которое я видел в Парфеноне — Агала и Брут[4479]? Но что делать ему? Прекрасно одно: «Даже виновник всего позора[4480] не отзывается хорошо о нашем[4481]». А я опасался, как бы Брут не был расположен к нему; ведь он так намекнул в том письме ко мне: «А я бы хотел, чтобы ты отведал чего-нибудь из россказней». Но при встрече, как ты пишешь.
2. Но что ты советуешь мне? Прилететь ли мне или остаться? Я зарылся в книги и не хочу принимать его[4482] здесь. К нему, как я слыхал, отец сегодня отправляется к Скалам[4483] в чрезвычайном раздражении. Он выезжал в удивительно недружелюбном настроении, так что я упрекал его. Но я сам сглупил. Итак, потом. Ты все-таки обдумай, что ты решишь насчет моего приезда, и, если завтра будет возможно разобраться, утром немедленно дай мне знать о деле в целом.
DCLXV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 41]
Тускульская усадьба, 8 или 9 августа 45 г.
1. Да, я послал Квинту твое письмо к сестре[4484]. Так как он сетовал на войну[4485] между сыном и матерью и говорил, что по этой причине он покинет дом для сына, то я сказал, что тот — матери благожелательное письмо, тебе — никакого. Первому он удивился; что же касается тебя, то он признал свою вину в том, что часто в резких выражениях писал сыну о твоей несправедливости к нему. Что же касается его слов, будто он смягчился, то я, прочитав ему твое письмо, намекнул «хитрыми обманами»[4486], что я не буду сердит. Ведь тогда и было упомянуто о Кане[4487].
2. Вообще если бы это решение было одобрено, то это было бы необходимо; но, как ты пишешь, следует считаться с достоинством, и решение каждого из нас должно быть одно и то же, хотя по отношению ко мне несправедливости и более тяжки и, во всяком случае, более известны. Если же и Брут добавит что-нибудь[4488], тогда сомнения нет. Но при встрече. Дело ведь важное и требует большой осмотрительности. Итак, завтра, если ты не дашь мне какой-нибудь передышки[4489].
DCLXVI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 45]
Тускульская усадьба, 11 августа 45 г.
1. Был у меня Ламия[4490] после твоего отъезда и принес мне письмо, присланное ему Цезарем. Хотя оно и было отправлено раньше, чем те, к Диохару[4491], тем не менее оно ясно указывало, что он прибудет до Римских игр[4492]. В конце его было написано, чтобы он приготовил все для игр и не заставлял его спешить понапрасну. Вообще на основании этого письма казалось несомненным, что он приедет ранее этого срока, и Ламия говорил, что это же показалось Бальбу, когда он прочитал это письмо.
Вижу, что мне прибавлены дни праздников, но сколько — дай мне знать, если любишь меня; сможешь от Бебия или от другого соседа — Эгнация[4493].
2. Ты советуешь мне затратить эти дни на изложение философии; право, ты бегущего...[4494] Но, как видишь, мне придется провести эти дни с Долабеллой. Если бы меня не удерживало дело Торквата[4495], дней было бы достаточно, чтобы я мог вырваться в Путеолы[4496] и вовремя возвратиться.
3. Ламия же слыхал, кажется от Бальба, что дома[4497] есть много наличных денег, которые надо разделить возможно скорее, большое количество серебра; что торги, за исключением продажи имений[4498], должны состояться в ближайшее время. Пожалуйста, напиши мне о своем мнении. Если бы следовало выбирать из всех, я с легкостью избрал бы Вестория[4499], и как самого внимательного, и как самого обязательного, и, клянусь, как самого преданного мне. Я отправил ему очень тщательно написанное письмо; полагаю, ты сделал то же. Мне лично это кажется достаточным. Ты что говоришь? Меня беспокоит одно: как бы мы не показались несколько небрежными. Итак, буду ждать твоего письма.
DCLXVII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 46]
Тускульская усадьба, 12 августа 45 г.
1. Поллекс, как сказал — к секстильским идам, так и явился ко мне в Ланувии в канун ид, но подлинно большой палец, не указательный[4500]. Итак, узнаешь от него самого.
2. С Бальбом я встретился; ведь Лепта, занятый своим попечением игр[4501], привел меня к нему; это было в той Ланувийской усадьбе, которую он передал Лепиду. Первые его слова были следующие: «Немного времени тому назад я получил то письмо, в котором он[4502] решительно подтверждает, что до Римских игр». Я прочитал письмо. Многое о моем «Катоне»[4503], от очень частого чтения которого он, по его словам, обогатил свой язык; прочитав «Катона» Брута, он показался себе красноречивым.
3. Я узнал от него, что принятие наследства[4504] Клувия (о небрежность Вестория!) — это свободное принятие в присутствии свидетелей в течение шестидесяти дней. Я опасался, как бы его не пришлось вызывать[4505]. Теперь следует сообщить, чтобы он принял по моему приказанию. Итак, тот же Поллекс[4506]. Я говорил с Бальбом и насчет садов Клувия; все вполне благожелательно: он немедленно напишет Цезарю; но Клувий из доли Тита Гордеония завещал и Теренции 50000 сестерциев, и на погребение, и на многое; из моей доли — ничего. Попеняй, прошу, Весторию. Что более заслуживает порицания, чем то, что составитель мазей Плоций через своих рабов столь заблаговременно обо всем сообщил Бальбу[4507], а он не сообщил мне даже через моих.
4. О Коссинии я скорблю: я любил этого человека. Я переведу долги Квинту[4508], если что-нибудь останется после оплаты моих долгов и покупок, из-за которых мне, полагаю, придется еще наделать долгов. Насчет дома в Арпине ничего не знаю.
5. Оснований винить Вестория нет; ведь уже после того как это письмо было запечатано, ночью прибыл мой письмоносец и доставил от него тщательно написанное письмо и копию завещания.
DCLXVIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 47a]
Тускульская усадьба, 13 августа 45 г.
1. «Тотчас же после того, как от тебя, Агамемнон, до моего слуха дошла весть», не «чтобы я приехал» (ведь я бы и это сделал, если бы не было Торквата), но чтобы я написал, — я оставил начатое; отбросил то, что у меня было в руках; вытесал то, что ты велел[4509].
2. Пожалуйста, узнай у Поллекса о состоянии моих денежных дел. Ведь для меня позор, чтобы он[4510], каков бы он ни был, нуждался в течение этого первого года. Впоследствии я ограничу его более тщательно. Того же Поллекса следует отослать — пусть он[4511] примет наследство. Право, не следовало ездить в Путеолы как из-за того, о чем я тебе писал, так и потому, что Цезарь прибывает. Долабелла пишет, что он ко мне — на другой день после ид. О тягостный учитель[4512]!