DCLXIX. Марку Фадию Галлу, в Рим
[Fam., VII, 24]
Тускульская усадьба, 20 августа 45 г.
Цицерон шлет привет Марку Фадию Галлу.
1. Следы твоей приязни, куда бы я ни обратился, — хотя бы недавно в деле Тигеллия[4513]. Ведь я почувствовал из твоего письма, что ты сильно беспокоился. Итак, ценю расположение. Но немного о деле. Ципий, мне думается, некогда сказал: «Не для всех я сплю»[4514]. Так я не у всех рабом, мой Галл! Впрочем, что это за рабство? Прежде, когда считалось, что я царствую[4515], я ни с чьей стороны не пользовался уважением в такой степени, в какой в настоящее время пользуюсь со стороны всех самых близких к Цезарю, за исключением этого. Записываю в доход, что меня не переносит человек, более зачумленный, нежели его родина[4516], и считаю, что он уже тогда был приговорен гиппонактовым объявлением Кальва Лициния[4517].
2. Но посмотри, на что он сердится. Я взялся за дело Фамеи[4518], ради него самого; ведь он был очень близок мне. Он пришел ко мне и сказал, что судья определил, чтобы его дело рассматривалось в тот самый день, когда было необходимо идти на совещание насчет Публия Сестия[4519]. Я ответил, что никак не могу это сделать; что если он выберет любой другой день, я его не оставлю без помощи. Однако он, зная, что его внук[4520] прекрасный флейтист и достаточно хороший певец[4521], ушел от меня, как мне показалось, рассерженным. Вот тебе продажные сардинцы, один гаже другого[4522]. Ты узнал мои основания и неправоту этого хвастуна. Пришли мне своего «Катона»[4523]; ведь я жажду прочесть. Что я не прочитал до сего времени, позор для нас обоих.
DCLXX. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 49]
Тускульская усадьба, около 22 августа 45 г.
1. Сначала привет Аттике (она, полагаю, в деревне; итак, большой привет) и Пилии. Относительно Тигеллия[4524], — если есть что-нибудь новое. Как мне написал Галл Фадий, он выражает мне некоторое порицание — совершенно несправедливое — за то, что я не оказал помощи Фамее, взявшись за его дело. Я, правда, взялся за дело против молодых Октавиев, сыновей Гнея[4525], — неохотно; но к Фамее я относился благожелательно. Ведь он, если помнишь, при соискании консульства обещал мне через тебя свое содействие, если бы что-нибудь понадобилось, и я на это смотрел точно так, словно я воспользовался этим. Он пришел ко мне и сказал, что судья определил, чтобы его дело рассматривалось в тот самый день, когда, на основании Помпеева закона, было необходимо идти на совещание насчет нашего Сестия[4526]. Ты ведь знаешь, что дни для того суда были строго установлены ранее. Я ответил, что ему хорошо известно, в каком я долгу перед Сестием[4527], что если бы он выбрал другой день, какой захочет, я не оставлю его без помощи. Так он тогда ушел от меня рассерженным. Думаю, я тебе рассказывал. Я не беспокоился, разумеется, и не думал, что мне следует тревожиться из-за несправедливейшего гнева чужого человека.
2. Но Галлу я, будучи недавно в Риме, рассказал, что слыхал, но не назвал Бальба младшего. У Галла было свое занятие, как он пишет; по его словам, тот[4528] говорит, что я отношусь к нему подозрительно ввиду угрызений совести из-за того, что я покинул Фамею. Поэтому поручаю тебе в таких пределах: разузнай, если сможешь, что-нибудь о том нашем; обо мне совсем не беспокойся. Прекрасно ненавидеть кого-нибудь с удовольствием и, как не для всех спать, так не у всех быть рабом[4529], Впрочем, клянусь, как ты понимаешь, эти[4530] больше в рабстве у меня, если уважать — значит быть рабом.
DCLXXI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 50]
Тускульская усадьба, около 24 августа 45 г.
1. Склоненный одним твоим письмом к решению послать Цезарю более подробное письмо, я — после того как Бальб недавно сказал мне в Ланувийской усадьбе, что он и Оппий написали Цезарю, что я прочитал и горячо одобрил книги против Катона[4531], — составил об этих самых книгах письмо к Цезарю с тем, чтобы оно было доставлено Долабелле. Но копию его я послал Оппию и Бальбу и написал им, чтобы они приказали доставить мое письмо Долабелле в том случае, если сами одобрят копию. И вот они ответили мне, что никогда не читали ничего лучшего, и приказали отправить мое письмо Долабелле.
2. Весторий написал мне, чтобы я приказал передать в собственность его рабу, в пределах моей доли, владение Бринния для некоего Гетерея, чтобы сам он[4532] мог по правилам передать ему в собственность в Путеолах[4533]. Если тебе покажется нужным, пришлешь ко мне этого раба. Ведь Весторий, полагаю, написал также тебе.
3. Насчет прибытия Цезаря Оппий и Бальб написали мне то же, что и ты. Удивляюсь, что ты еще ни о чем — с Тигеллием; хотя бы — о том, сколько он получил; очень хочу знать, однако не придаю этому никакого значения[4534].
4. Ты спрашиваешь, что я думаю насчет выезда навстречу[4535]. Что ты имеешь в виду, если не в Альсий[4536]? Я, правда, написал Мурене насчет пристанища, но полагаю, что он выехал с Мацием. Итак, Саллюстий испытывает беспокойство.
5. Когда последняя строчка была написана, Эрот сказал мне, что Мурена ответил ему любезнейшим образом. Итак, обращусь к нему. Ведь у Силия[4537] нет матрацов, а Дида, полагаю я, уступил гостям всю усадьбу.
DCLXXII. Марку Фадию Галлу
[Fam., XII, 25]
Тускульская усадьба, около 25 августа 45 г.
Цицерон шлет привет Марку Фадию Галлу.
1. Ты огорчаешься, что письмо разорвано[4538]; не беспокойся: дома есть целое[4539]; попросишь его, когда будет угодно. Но что ты меня предостерегаешь, мне очень приятно, и я прошу тебя всегда это делать. Ведь ты, мне кажется, опасаешься, как бы мы, если он[4540] не будет за нас, не посмеялись сардоническим смехом. Но послушай — руку прочь от дощечки[4541]! Учитель прибывает скорее, чем мы полагали; опасаюсь, как бы он катонианцев не в катоний[4542].
2. Мой Галл, не подумай, что существует что-либо лучшее, чем часть твоего письма, начиная с того места — «прочее проходит». Выслушай это тайно, держи про себя, не говори даже своему вольноотпущеннику Апелле. Кроме нас двоих, так никто не говорит; хорошо ли, плохо ли — я увижу; но что бы ни было — дело наше. И, как говорят, ни на ширину ногтя от палочки[4543]; ведь она творец речи[4544]. А я, со своей стороны, уже прихватываю даже некоторую часть ночи.
DCLXXIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIII, 51]
Тускульская усадьба, 26 августа 45 г.
1. Я забыл тогда послать тебе копию того письма, которое я послал Цезарю. И это было не то, что ты предполагаешь, — что мне совестно перед тобой, как бы я смешно не показался Микиллом[4545], и я, клянусь, написал не иначе, чем написал бы равному и подобному себе. Ведь я хорошего мнения о тех книгах[4546], как я тебе сказал при встрече. Поэтому я написал и без лести и всё же так, что он, полагаю, ничего не прочтет с большим удовольствием.
2. Насчет Аттики для меня только теперь выяснилось; поэтому поздравь ее снова. О Тигеллии[4547] — мне всё и притом возможно скорее; ведь я в нерешительности. Расскажу тебе — Квинт[4548] завтра; но ко мне ли, или к тебе — не знаю. Мне он написал, что в Рим — за семь дней до календ. Но я послал человека с приглашением. Впрочем, уже теперь, клянусь, следует приехать в Рим, чтобы тот[4549] не прилетел раньше.
DCLXXIV. Квинту Валерию Орке
[Fam., XIII, 4]
Рим, осень 45 г.
Марк Туллий Цицерон шлет привет легату пропретору[4550] Квинту Валерию, сыну Квинта, Орке.
1. С жителями муниципии Волатерры у меня чрезвычайно тесная связь. Ведь они, очень облагодетельствованные мной, весьма щедро отблагодарили меня: они никогда не оставляли меня ни в дни почета, ни в дни тревог. Если бы у меня не было никаких отношений с ними, все-таки — так как я чрезвычайно расположен к тебе и так как я чувствую, что я высоко ценим тобой — я и советовал бы и уговаривал бы тебя заботиться об их выгодах, особенно когда у них есть почти исключительные основания для признания их прав, во-первых, потому что они, по благоволению бессмертных богов, избежали жестокости времен Суллы