DCXCIV. Марку Туллию Тирону
[Fam., XVI, 18]
Рим, конец декабря 45 г.
Туллий шлет большой привет Тирону.
1. Так что же? Надо не так? Я, со своей стороны, полагаю, что так[4625]. Следует прибавить также «своему». Но, если угодно, будем избегать недоброжелательности, которую, впрочем, я всегда презирал.
Радуюсь, что потение принесло тебе пользу; но если бы принесла пользу и тускульская усадьба, — всеблагие боги! — насколько приятнее она была бы для меня! Но если ты любишь меня, что ты либо делаешь, либо прекрасно изображаешь, что однако выходит в меру, — но как бы ни было, ухаживай за своим здоровьем, которому ты до сего времени, усердно служа мне, служил недостаточно. Чего оно требует, ты хорошо знаешь — пищеварения, неутомления, умеренных прогулок, натирания, освобождения живота. Постарайся возвратиться цветущим. Я более полюбил бы не только тебя, но и свою тускульскую усадьбу.
2. Склоняй Паредра[4626], чтобы он сам снял сад. Так ты побудишь этого огородника. Негоднейший Геликон давал тысячу сестерциев, когда не было ни открытого для солнца сада, ни сточной канавы, ни изгороди, ни хижины. Этот готов смеяться надо мной после столь большого расхода? Разожги его, как я Мофона. Поэтому у меня и в изобилии венки.
3. Хотя как раз теперь даже избыток воды, я все-таки хотел бы знать, что делается насчет Крабры[4627]. Я пришлю солнечные часы и книги, если будет сухая погода. Но неужели с тобой нет книжек? Или ты сочиняешь что-нибудь в духе Софокла? Постарайся, чтобы труд появился.
Умер Авл Лигурий, близкий к Цезарю, хороший человек и расположенный ко мне. Дай мне знать, когда мне ожидать тебя. Заботься о себе внимательно. Будь здоров.
DCXCV. Марку Туллию Тирону
[Fam., XVI, 20]
Рим, конец 45 г.
Марк Туллий Цицерон шлет большой привет Тирону.
Беспокоит меня — да буду я так жив! — твое здоровье, мой Тирон; но я уверен — если ты проявишь заботливость, которую ты начал проявлять, ты вскоре окрепнешь. Приведи в порядок книги; указатель — когда будет угодно Метродору[4628], раз следует жить по его воле. С огородником — как признаешь нужным[4629]. В календы можешь посмотреть на гладиаторов, на другой день возвратиться; и я так считаю. Однако — как признаешь нужным. Заботься о себе, если любишь меня, внимательно. Будь здоров.
DCXCVI. Манию Курию, в Патры
[Fam., VII, 30]
Рим, январь 44 г.
Цицерон шлет привет Курию[4630].
1. Да, я уже и не уговариваю тебя и не прошу вернуться домой; более того, сам жажду улететь отсюда и попасть куда-нибудь,
Где Пелопа сынов ни имен, ни деяний не слышно[4631].
Трудно поверить, как позорно я, мне кажется, поступаю, присутствуя при этом. Право, ты, кажется, гораздо раньше предвидел, что угрожает, — тогда, когда ты бежал отсюда. Хотя это горько, даже когда о нем слышишь, все-таки слышать менее невыносимо, чем видеть. Во всяком случае тебя не было на поле[4632], когда во втором часу[4633], после открытия квесторских комиций[4634], было поставлено кресло Квинта Максима[4635], которого они[4636] называли консулом[4637]; после извещения о его смерти кресло было удалено. А тот[4638], кто совершил гадание для трибутских комиций, руководил центуриатскими; в седьмом часу[4639] он объявил о выборе консула[4640] на срок до январских календ, которые должны были наступить на другой день утром[4641]. Таким образом, знай, что при консуле Канинии никто не позавтракал[4642]. Однако при этом консуле не сделано ничего дурного: ведь он проявил изумительную бдительность, раз он за все свое консульство не видел сна.
2. Это кажется тебе смешным; ведь тебя здесь нет; если бы ты видел это, ты не сдержал бы слез. Что, если я напишу о прочем? Ведь оно неисчислимо и в том же роде; я не перенес бы этого, если бы не направился в гавань философии и если бы участником моих занятий не был наш Аттик. Тем, что ты, как ты пишешь, принадлежишь ему по праву собственности и долгового обязательства, а мне по праву пользования[4643], я доволен. Ведь собственностью каждого является то, из чего каждый извлекает выгоду и чем пользуется. Но об этом в другой раз подробнее.
3. Ацилий[4644], который послан с легионами в Грецию, чрезвычайно мною облагодетельствован; ведь я дважды успешно защищал его в суде, угрожавшем его гражданским правам, а он — человек, отнюдь не неблагодарный и меня глубоко уважает. Я написал ему о тебе заботливейшим образом и присоединил то письмо[4645] к этому; пожалуйста, напиши мне, как он его принял и что обещал тебе.
DCXCVII. Манию Ацилию Глабриону, в провинцию Ахайю
[Fam., XIII, 50]
Рим (?), январь 44 г.
Марк Туллий Цицерон шлет привет проконсулу Ацилию.
1. Ввиду твоего уважения ко мне, в котором я вполне убедился в течение всего времени, проведенного нами в Брундисии[4646], я позволю себе писать тебе по-дружески и как бы по праву; обо всем том, что является для меня предметом сильного беспокойства.
Маний Курий, который ведет дела в Патрах, настолько близок мне, что более тесной связи не может быть. Много с его стороны услуг мне, много ему с моей и — что самое важное — глубочайшее и взаимное расположение друг к другу.
2. Раз это так, если моя дружба подает тебе какую-либо надежду, если ты хочешь сделать те одолжения и услуги, которые ты оказал мне в Брундисии, — хотя они и чрезвычайно приятны, — еще более приятными, если ты видишь, что я любим всеми твоими, дай и даруй мне следующее: сохрани Мания Курия починенным и покрытым[4647], как говорят, и целым и невредимым от какого бы то ни было убытка, ущерба, тяготы. И сам я обещаю и все твои поручатся тебе за меня в том, что от моей дружбы и твоего одолжения мне ты получишь пользу и необычайное удовольствие.
DCXCVIII. От Публия Ватиния Цицерону, в Италию
[Fam., V, 10a]
Нарона, конец января 44 г.
Публий Ватиний шлет привет своему Цицерону.
1. Если ты здравствуешь, хорошо; я здравствую. Насчет твоего Дионисия[4648] я до сего времени ничего не выяснил и тем менее, что далматинский мороз, который выгнал меня оттуда[4649], снова заморозил меня даже здесь. Всё же не перестану, пока когда-нибудь не отрою его. Но ты требуешь от меня все трудное. О Гае Катилии[4650] ты написал мне в духе заботливейшего заступничества. Отстань с нашим Секстом Сервилием[4651]; ведь и я, клянусь, люблю его. Но такого рода клиентов, такого рода дела беретесь вы защищать? Человека, жесточайшего из всех, который убил, захватил, разорил стольких свободнорожденных, матерей семейств, римских граждан, опустошил столько областей? Обезьяна[4652], человек, не стоящий полушки, взялся за оружие против меня, и я захватил его на войне.
2. Но все-таки, мой Цицерон, что могу я сделать? Клянусь, жажду сделать все, что ты приказываешь мне. Вынесенное мной осуждение на казнь, которой я намеревался подвергнуть того, кого я захватил, полностью отменяю в угоду тебе. Что могу я ответить тем, кто требует судебных дел по поводу разграбления имущества, захвата приступом кораблей, убийств братьев, детей, родителей? Клянусь, если б я обладал бесстыдством Аппия[4653], на место которого я избран, я все-таки не мог бы выдержать это. Так что же? Старательно сделаю всё, чего ты, как я узнаю, захочешь. Его защищает твой ученик Квинт Волусий[4654], — если это обстоятельство как-нибудь сможет обратить противников в бегство; на это величайшая надежда.
3. Ты будешь защищать меня, если там будет какая-либо надобность. Цезарь до сего времени поступает со мной несправедливо: о молениях в мою честь[4655] и о моих действиях в Далмации он не докладывает[4656] до сего времени, как будто мои действия в Далмации не дают полного права на триумф[4657]. Ведь если следует ждать, пока я закончу всю войну, то в Далмации двадцать древних городов, а тех, которые они к себе присоединили, — больше шестидесяти. Если в мою честь не назначаются моления, раз я не беру приступом их все, то я нахожусь в совершенно ином положении, нежели прочие императоры