3. То, что я написал тебе, быть может, неясно, такого рода[4692]: по его словам, Цезарь, в то время как я был у него по просьбе Сестия, сказал, когда я сидя ожидал: «Могу ли я теперь быть настолько глупым, чтобы считать этого человека, как он ни сговорчив, своим другом, раз он, сидя так долго, ждет ради моего удобства?». Вот тебе, следовательно, плешь[4693] — злейший враг спокойствию, то есть Бруту[4694].
4. В тускульскую усадьбу думаю сегодня, в Ланувии — завтра, затем в Астуре. Для Пилии кров приготовлен, но я хотел бы видеть Аттику. Но прощаю тебе[4695]. Им обеим привет.
DCCVI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIV, 3]
Тускульская усадьба, 9 апреля 44 г.
1. Твое письмо спокойное. О, если бы дольше так! Ведь Маций отрицал эту возможность. Но вот мои строители[4696], отправившиеся за хлебом, вернувшись с пустыми руками, сообщают упорный слух, что в Риме весь хлеб свозится в дом к Антонию; панический, во всяком случае; ведь ты написал бы. Корумб[4697] Бальба до сего времени не является; имя мне известно, ведь он, говорят, прекрасный архитектор.
2. Ты, видимо, не без оснований был привлечен к запечатыванию[4698]; они[4699] ведь хотят, чтобы мы так считали; не знаю, почему это не может быть их искренним настроением. Но что нам в этом? Все-таки разнюхай намерения Антония; впрочем он, полагаю я, больше имеет в виду обеды, нежели помышляет о каком-нибудь зле. Если у тебя будет что-либо, относящееся к делам, напишешь; если нет — пиши подробно о проявлениях со стороны народа, о репликах актеров[4700]. Пилии и Аттике привет.
DCCVII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIV, 4]
Ланувий, 10 апреля 44 г.
1. Ты думаешь, что я в Ланувии что-либо узнал? А я предполагаю, что ты там[4701] — каждый день что-нибудь новое. События нарастают. Ведь если Маций[4702], то что, по-твоему, прочие? Я, со своей стороны, скорблю из-за того, что ни в одном государстве никогда не случалось, чтобы вместе со свободой не был восстановлен государственный строй. То, что, по слухам, говорят, то, что грозит, — ужасно. К тому же я опасаюсь и войн в Галлии, куда выскользнет сам Секст[4703].
2. Но пусть всё объединится; утешают мартовские иды[4704]. Что же касается наших героев — что они могли совершить самостоятельно, они совершили достославно и великолепнейше[4704]; прочее требует средств и войск, которыми мы не располагаем. Это я говорю тебе. Ты же, если что-либо новое, — ведь я каждый день жду чего-нибудь, — спешно мне, а если и ничего нового, все-таки, по нашему обыкновению[4705], не потерпим перерыва в письмах. Я, со своей стороны, не допущу этого.
DCCVIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIV, 5]
Астурская усадьба, 11 апреля 44 г.
1. Надеюсь, тебе уже так, как я хочу, потому что ты голодал, когда был слегка нездоров; всё же я хотел бы знать, как ты поживаешь. Прекрасный знак, что Кальвена огорчается тем, что он у Брута на подозрении[4706]; не хорош тот знак, что легионы со знаками[4707] прибывают из Галлии. Что, по-твоему, сделают те, которые были в Испании? Не потребуют ли они того же? Что те, которые перебросил Анний? Я хотел сказать «Гай Асиний», но — ошибка памяти[4708]. От игрока[4709]большая суматоха. Ведь этот заговор вольноотпущенников Цезаря[4710] было бы легко подавить, если бы Антоний правильно разбирался.
2. О моя глупая скромность, — раз я не захотел взять на себя посольство[4711] до остановки в государственных делах, чтобы не показалось, будто я убегаю от нарастающих событий! Конечно, если бы я мог врачевать их, я не должен был бы отсутствовать. Но ты видишь должностных лиц, если это — должностные лица; ты видишь, несмотря ни на что[4712], спутников тирана облеченными властью, видишь его же войска, видишь на фланге[4713] ветеранов; все это легко увлечь, а тех, которые должны были не только быть ограждены охраной всего мира, но даже быть великими[4714], только прославляют и любят, но держат за стенами. И как бы они ни были счастливы, государство несчастно.
3. Но я хотел бы знать, каков был приезд Октавия[4715] — не было ли устремления к нему, нет ли какого-либо подозрения насчет переворота? Я, правда, не думаю, но все-таки жажду знать, что бы ни было. Пишу тебе это, уезжая из Астуры, за два дня до ид.
DCCIX. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIV, 6]
Фунды[4716], 12 апреля 44 г.
1. Я получил твое письмо в Фундах во время обеда в канун ид. Итак, во-первых, тебе лучше; во-вторых, ты извещаешь о лучшем; ведь прежние новости — о прибытии легионов — были удручающими; насчет Октавия — и так и сяк. Жду, что насчет Мария[4717], который, я полагал, устранен Цезарем. Разговор Антония с нашими героями, применительно к создавшемуся положению, не неблагоприятен; тем не менее до сего времени меня не радует ничто, кроме мартовских ид[4718]. Ведь в то время как я нахожусь в Фундах с нашим Лигуром[4719], меня мучит, что имением Секстилия владеет битый Куртилий[4720]; когда я говорю это, я говорю обо всей породе.
2. Ведь что более жалко, нежели защита нами того, из-за чего мы его[4721] ненавидели? И в течение двух лет также тех консулов и народных трибунов, которых он пожелал? Никак не придумаю, как это я мог бы заниматься государственными делами. Ведь нет ничего столь неправильного, как то, чтобы тираноубийцы были на небесах, а деяния тирана защищались. Но ты видишь консулов, видишь остальных должностных лиц, если это должностные лица, видишь бездействие честных. В муниципиях они вне себя от радости. Ведь невозможно высказать, как они ликуют, как стекаются ко мне, как жаждут слышать мои слова о положении государства. А между тем — никаких постановлений[4722]; ведь наша государственная деятельность такова, что мы опасаемся побежденных[4723]. Пишу тебе это во время второй перемены[4724]. Подробнее и с более государственной точки зрения — потом, а ты — что ты делаешь и что делается.
DCCX. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIV, 7]
Формийская усадьба, 15 апреля 44 г.
1. На другой день после ид я видел Павла[4725] в Кайете; он мне — о Марии[4726] и кое-что о положении государства, очень дурное. От тебя, разумеется, ничего; ведь никого из моих. Но нашего Брута, по слухам, видели вблизи Ланувия. Где же он, наконец, намерен быть? Ведь я хочу знать как остальное, так и об этом. Пишу это за шестнадцать дней до календ, выезжая из формийской усадьбы, чтобы затем на другой день — в путеольскую.
2. От Цицерона — письмо вполне отделанное и очень длинное: прочее можно выдумать, но отделка письма показывает, что он кое-чему обучен. Теперь усиленно прошу тебя — об этом я недавно говорил с тобой — позаботиться, чтобы он не нуждался. Это входит в мои обязанности и важно для доброго имени и достоинства; я понял, что ты такого же мнения. Вообще, если я, как хочу, в квинтилии месяце — в Грецию, все будет легче; но так как обстоятельства таковы, что не может быть никакой уверенности в том, что для меня почетно, что дозволено, что полезно, — прошу, приложи старания, чтобы мы обеспечили его с возможно большим почетом и щедростью. Об этом и о прочем, что будет иметь значение для нас, ты, по своему обыкновению, подумаешь и напишешь мне либо о том, что имеет значение для дела, либо, если ничего не будет, — что придет на ум.
DCCXI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIV, 8]
Синуесса, 15 апреля 44 г.
1. Ты думал, когда писал, что я уже в своих приморских имениях, а я за шестнадцать дней до календ получил твое письмо на маленьком заезжем дворе в Синуессе. Насчет Мария — хорошо; хотя я и скорблю о внуке Луция Красса[4727]