LXXVII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., III, 19]
Фессалоника, 15 сентября 58 г.
1. Так как я получал от вас письма такого рода, что на основании их следовало чего-то ожидать, надежда и нетерпение удерживали меня в Фессалонике; после того как все усилия, предпринятые в этом году, как мне казалось, закончились, я не пожелал ехать в Азию[773], ибо и многолюдство ненавистно мне и я не хотел находиться далеко на случай, если новые должностные лица сделают что-нибудь. Поэтому я решил поехать к тебе в Эпир, — не потому, чтобы природа этого места имела значение для меня, совершенно избегающего света[774], а потому, что мне будет очень приятно отправиться в путь — к избавлению — из твоего порта. Если же он будет отрезан, то нигде в другом месте мне не будет легче либо влачить эту несчастнейшую жизнь, либо, что гораздо лучше, покончить с нею. Со мной будет мало людей, большинство я отошлю.
2. Твои письма никогда не подавали мне такой большой надежды, как письма других; и все же моя надежда всегда была слабее, чем выраженная в твоих письмах. Однако, раз начали действовать, каким бы образом и по какому бы поводу ни начинали, я не отвернусь ни от вызывающих жалость и горестных просьб лучшего и единственного брата, ни от обещаний Сестия[775] и других, ни от надежд несчастнейшей женщины Теренции, ни от заклинаний пораженной тягчайшим горем Туллиолы, ни от твоих полных преданности писем. Либо Эпир откроет мне путь к избавлению, либо произойдет то, о чем я написал выше.
3. Тебя умоляю и заклинаю, Тит Помпоний, если ты видишь, что я лишился вследствие людского вероломства всего самого ценного, самого дорогого и самого приятного, что мои советчики предали и бросили меня, если ты понимаешь, что меня заставили погубить себя самого и своих, — помогать мне из состраданья, поддерживать брата Квинта, который может быть спасен, оберегать Теренцию и моих детей. Дождись меня, если считаешь, что ты увидишь меня там[776]; если же нет, то посети меня, если можешь, а из своей земли удели мне столько, сколько я смогу занять своим телом, и шли ко мне рабов с письмами возможно скорее и чаще. Написано за пятнадцать дней до октябрьских календ.
LXXVIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., III, 20]
Фессалоника, 5 октября 58 г.
Квинту Цецилию, сыну Квинта, Помпониану Аттику[777].
1. Чрезвычайно одобряю, что это действительно так[778] и что твой дядя выполнил свой долг; что я радуюсь, скажу тогда, когда мне можно будет употреблять это слово. Горе мне! Как бы все соответствовало моим пожеланиям, если бы мне не изменило присутствие духа, разум и верность тех, на кого я полагался: не хочу перебирать этого, чтобы не усиливать своей печали, но хорошо знаю, что тебе приходит на ум, какую жизнь я вел, сколь приятную, сколь почетную. Во имя судьбы, приложи все усилия для восстановления этого, что ты и делаешь, и постарайся, чтобы я провел день, в который родится мое возвращение, в твоем приятнейшем доме вместе с тобой и моими родными. Я все же очень хотел бы дождаться этого предстоящего дня моей надежды и чаяний у тебя в Эпире, но мне пишут о таких новостях, что я нахожу более выгодным для себя находиться именно в этих местах.
2. Что касается моего дома и речи Куриона[779], то это так, как ты пишешь. Полное избавление, если только оно произойдет, будет включать в себя возвращение всего; я ничего так не хочу, как получить дом. Но не даю тебе никаких указаний о частностях, всецело вверяя себя твоей дружбе и верности.
Меня очень радует, что ты, получив столь большое наследство, уже освободился от всех дел. Ты обещаешь использовать свои возможности для моего спасения, чтобы я получал от тебя помощь всеми средствами — больше, чем от других; вижу, какой большой опорой для меня это будет, и понимаю, что ты в значительной части берешь на себя дело о моем спасении и можешь поддержать его и что тебя нечего просить о том, чтобы ты так поступал.
3. Ты запрещаешь мне подозревать, что тебе пришла мысль, будто я по отношению к тебе совершил какой-то проступок или упущение; выполню твое желание и освобожусь от этой заботы, а тебе буду обязан тем более, что твое доброе отношение ко мне было возвышеннее, чем мое к тебе. Пиши мне, пожалуйста, о своих наблюдениях и заключениях, а также о событиях и убеждай всех своих друзей содействовать моему избавлению.
Предложение Сестия[780] и недостаточно почетно и недостаточно надежно. Ведь нужно и упомянуть меня по имени и точнее написать об имуществе; пожалуйста, обрати внимание на это. Написано за два дня до октябрьских нон в Фессалонике.
LXXIX. Родным, в Рим
[Fam., XIV, 2]
Фессалоника, 5 октября 58 г.
Туллий шлет привет своей Теренции и своим Туллиоле и Цицерону.
1. Не думай, что я пишу кому-нибудь более длинные письма; разве только тем, кто написал мне более пространно и кому, по моему мнению, следует ответить. Ведь мне не о чем писать, и в настоящее время это самое трудное для меня дело. Тебе же и нашей Туллиоле я не могу писать, не обливаясь слезами, ибо я вижу глубоко несчастными вас, которым всегда желал величайшего счастья и должен был доставить его и доставил бы, не будь я столь робок.
2. Нашего Писона[781] я горячо люблю, по его заслугам. Я ободрил его в письме, как мог, и поблагодарил, как и должен был. Понимаю, что ты возлагаешь надежды на новых народных трибунов[782]. Это будет прочно, если Помпей отнесется благожелательно; но Красса я все же опасаюсь. Вижу, что ты все делаешь действительно с великой стойкостью и глубокой преданностью; не удивляюсь этому, но опечален тем, что этот случай такого рода, что требует облегчения моих несчастий твоими столь великими несчастьями. Ведь Публий Валерий[783], преданный нам человек, написал мне, — и я прочел, проливая слезы, как тебя вели от храма Весты до банка Валерия[784]. Увы, мой свет, моя желанная! Ведь к тебе все обычно прибегали за помощью и тебя, моя Теренция, теперь так терзают, ты повергнута в слезы и траур![785] И это происходит по моей вине; я спас других на нашу погибель.
3. Что касается твоего сообщения о доме, то есть об участке, то мне только тогда будет казаться, что я восстановлен, когда нам его возвратят. Но это не в нашей власти; меня угнетает то, что в необходимых расходах[786] участвуешь ты, несчастная и разоренная. Если дело закончится благополучно, то мы получим все, если же нас будет давить тот же злой рок, то будешь ли ты, несчастная, и дальше тратить остатки своего состояния? Заклинаю тебя, моя жизнь, что касается издержек, то предоставь нести их другим[787], кто может, если только они захотят, а ты, если любишь меня, щади свое слабое здоровье. Ведь ты день и ночь у меня перед глазами; вижу, что ты берешь на себя всякие труды, и боюсь, что не выдержишь. Но все, вижу я, держится на тебе. Поэтому для того, чтобы мы получили то, на что ты надеешься и чего добиваешься, береги здоровье.
4. Не знаю, кому мне писать, кроме тех, кто пишет мне, и тех, о которых вы кое-что пишете мне. Дальше, раз это вам угодно, я не поеду, но, пожалуйста, пишите мне возможно чаще, особенно если есть более прочное основание для надежды. Будьте здоровы, мои желанные, будьте здоровы. Написано за два дня до октябрьских нон, из Фессалоники.
LXXX. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., III, 21]
Фессалоника, 28 октября 58 г.
Сегодня, когда я отправляю это письмо, истекло ровно тридцать дней, на протяжении которых я не получил от вас ни одного письма, Я намеревался уже, как я писал тебе раньше, отправиться в Эпир и именно там ожидать того или иного решения своего дела. Прошу тебя, если ты выяснишь что-нибудь (в какую бы то ни было сторону), написать мне возможно яснее и передать письмо от моего имени тем, кому сочтешь нужным, как ты об этом пишешь[788]. Написано за четыре дня до ноябрьских календ.
LXXXI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., III, 22]
Фессалоника, затем Диррахий, 25 ноября 58 г.
1. Хотя брат Квинт и Писон тщательно написали мне о том, что произошло[789], я все-таки хотел бы, чтобы твои занятия не помешали тебе подробно написать мне, согласно твоему обыкновению, что происходит и как ты объясняешь это. Меня до сих пор любезно удерживает Планций[790], хотя я уже несколько раз пытался уехать в Эпир. Он внушил себе надежду, не разделяемую мной, что мы сможем выехать вместе; он надеется, что это принесет ему великий почет. Но уже, когда скажут, что солдаты[791] близко, мне придется уехать от него. Когда я сделаю это, немедленно сообщу тебе, чтобы ты знал, где я.
2. Лентул своей преданностью по отношению ко мне, проявляемой и на деле, и в обещаниях, и в письмах, подает мне некоторую надежду на благожелательность Помпея; ведь ты часто писал мне о том, что он всецело в его руках[792]