4. Мой авторитет в этом деле тем меньше, что я обязан тебе, и мое влияние уничтожается вследствие того, что люди предполагают, что угождают этим Помпею[916]. Я веду себя так, как приходится в деле, которое сам царь и близкие друзья Помпея задолго до твоего отъезда тайно обострили, а затем консуляры открыто раздули и довели до высшей степени озлобления. Все видят мою верность, а присутствующие здесь твои друзья — мою любовь к тебе, отсутствующему. Если бы верностью обладали те[917], в ком она должна была быть самой глубокой, то мы не испытывали бы затруднений.
XCV. Публию Корнелию Лентулу Спинтеру, в провинцию Киликию
[Fam., I, 2]
Рим, 15 января 56 г.
1. В январские иды в сенате ничего не было решено, потому что день ушел главным образом на спор между консулом Лентулом и народным трибуном Канинием[918]. В этот день я также произнес длинную речь и, по-видимому, очень сильно повлиял на сенат, напомнив о твоем хорошем отношении к этому сословию. Поэтому на другой день было решено, чтобы мы высказывались кратко. Благожелательное отношение сената ко мне, видимо, восстановлено; я усмотрел это и во время своей речи и в отдельных обращениях и вопросах. Итак, после того как первым было объявлено предложение Бибула о том, чтобы царя возвратили трое послов[919], вторым — предложение Гортенсия о том, чтобы его возвратил ты без войска, третьим — предложение Волкация о том, чтобы его возвратил Помпей, — потребовали, чтобы предложение Бибула было разделено: поскольку он говорил о религиозном запрете, против чего действительно уже нельзя было возражать, с Бибулом согласились; предложение о трех послах было отвергнуто подавляющим большинством.
2. Следующим было предложение Гортенсия, как вдруг народный трибун Луп, ссылаясь на то, что он внес предложение о Помпее, начал добиваться, чтобы ему позволили произвести голосование[920] раньше, чем консулам. Его речь вызвала со всех сторон резкие возражения, ибо это было и несправедливо и ново. Консулы и не уступали, и не отвергали решительно, желая, чтобы на это ушел весь день, что и произошло: им было ясно, что большинство с разных сторон будет голосовать за предложение Гортенсия, хотя многих открыто просили согласиться с Волкацием и притом вопреки желанию консулов, так как те очень хотели, чтобы победило предложение Бибула.
3. Эти прения продолжались вплоть до наступления темноты, и сенат был распущен.
В тот день я случайно обедал у Помпея и, улучив время, наиболее удобное, нежели когда-либо ранее, ибо тот день доставил мне наибольший, после твоего отъезда, почет в сенате, я поговорил с ним так, что отвлек его, как мне казалось, от всяких иных мыслей и склонил к намерению защищать твое достоинство. Слушая его самого, я совершенно освобождаю его даже от подозрения в своекорыстии; но когда вижу его друзей из всех сословий, я понимаю то, что уже явно для всех: определенные люди уже заранее устроили все это дело с помощью подкупа, не без согласия самого царя и его советников.
4. Пишу это за пятнадцать дней до февральских календ[921], на рассвете. В этот день сенат должен был собраться. В сенате — так я надеюсь по крайней мере — мы поддержим свое достоинство, насколько это возможно при таком вероломстве и несправедливости людей. Что же касается передачи вопроса народному собранию[922], то мы, видимо, дошли до того, что народу ничего нельзя предложить, сохраняя при этом уважение к ауспициям или уважение к законам или, наконец, без применения насилия[923]. За день до того, как я это писал, сенат вынес очень важное суждение[924] об этом деле. Хотя Катон и Каниний и наложили на него запрет, оно все-таки записано; его тебе, полагаю, прислали. О прочем, что бы ни произошло, я напишу тебе и приложу все свои заботы, труды, старания и влияние, чтобы решение было как можно более благоприятным.
XCVI. Публию Корнелию Лентулу Спинтеру, в провинцию Киликию
[Fam., I, 3]
Рим, середина января 56 г.
1. С Авлом Требонием[925], ведущим в твоей провинции крупные и удачные дела, я поддерживаю в течение многих лет чрезвычайно дружеские отношения. Он и раньше всегда, благодаря своему блестящему положению и рекомендации моей и прочих друзей, пользовался огромным влиянием в провинции; и в настоящее время, имея в виду твою приязнь ко мне и наши дружеские отношения, он глубоко уверен в том, что это мое письмо доставит ему твое расположение.
2. Чтобы эта надежда не обманула его, я, препоручая тебе все его дела, вольноотпущенников, управителей, рабов[926], настоятельнейшим образом прошу тебя прежде всего подтвердить решения Тита Ампия[927], касающиеся его, и во всем вести себя по отношению к нему так, чтобы он понял, что моя рекомендация не была обычной.
XCVII. Публию Корнелию Лентулу Спинтеру, в провинцию Киликию
[Fam., I, 4]
Рим, около 16 января 56 г.
1. За пятнадцать дней до февральских календ, когда наше положение в сенате было прекрасным, потому что накануне мы уже сломили то предложение Бибула о троих послах[928] и оставалось только бороться против предложения Волкация[929], наши противники[930] оттянули решение при помощи разных уверток[931]. Ведь мы одерживали верх при полном составе сената, без большого разногласия и большого недовольства тех, кто был готов поручить царское дело другому в ущерб тебе. В этот день Курион был резок, Бибул — гораздо справедливее, даже почти другом, Каниний и Катон заявили, что до комиций они не предложат никакого закона[932]. Как ты знаешь, по Пупиеву закону[933], сенат не может собраться ни перед февральскими календами, ни в течение всего февраля месяца, если прием посольств не будет закончен или отложен[934].
2. Все-таки мнение римского народа таково: твои недруги и завистники воспользовались, как предлогом, вымышленным религиозным запретом не столько для создания затруднений тебе, сколько для того, чтобы кто-нибудь не захотел отправиться в Александрию из желания получить войско. Что же касается твоего достоинства, то нет никого кто бы думал, что сенат не считался с ним; ведь всякий знает, что проведению голосования воспрепятствовали твои противники. Если же они теперь попытаются от имени народа, а на самом деле благодаря преступнейшим разбойничьим действиям трибунов[935], сделать что-нибудь, то я принял достаточные меры предосторожности для того, чтобы они не могли ничего сделать вопреки знамениям[936] или законам, или, наконец, без применения насилия[937].
3. Не нахожу нужным писать ни о своем рвении, ни о несправедливости некоторых лиц, ибо что хвалиться мне, когда я ни в какой степени не воздам тебе за твои заслуги, даже положив жизнь в защиту твоего достоинства? Или что мне жаловаться на обиды со стороны других, когда я не могу сделать этого без сильнейшей скорби? В случае применения насилия, особенно при этой слабости властей, не могу ручаться тебе ни за что; если насилие будет исключено, могу подтвердить тебе, что ты сохранишь свое высокое положение благодаря глубокой преданности сената и римского народа.
XCVIII. Квинту Туллию Цицерону, в провинцию Сардинию
[Q. fr., II, 2]
Рим, 17 января 56 г.
Марк брату Квинту привет.
1. Не мои занятия, которыми я действительно поглощен, а небольшое гноетечение из глаз заставило меня продиктовать это письмо, а не написать его — как обычно письма к тебе — собственноручно. Прежде всего снимаю с себя обвинение в том самом, в чем обвиняю тебя. Ведь до сих пор никто не спрашивал меня, не нужно ли мне чего-либо в Сардинии, а у тебя, я думаю, часто бывают люди, спрашивающие, не дашь ли ты им какого-нибудь поручения в Рим. О чем ты написал мне от имени Лентула и Сестия, — я говорил с Цинцием[938]. В каком бы положении ни было дело, оно не очень легкое. Но Сардиния, конечно, обладает свойством вызывать воспоминания о прошлом. Ибо, подобно тому как тот авгур Гракх[939] вспомнил по прибытии в эту провинцию о том, что с ним произошло, когда он, вопреки знамениям, руководил на Марсовом поле комициями, избиравшими консулов, так ты, мне кажется, в Сардинии на досуге вспомнил о плане Нумисия[940] и о займе у Помпония. До сих пор я не купил ничего. Продажа имущества Куллеона состоялась. Для тускульской усадьбы покупателя не нашлось. Если условия будут особенно выгодными, то я, возможно, не упущу[941].
2. Не перестаю торопить Кира[942] с твоей постройкой. Надеюсь, что он выполнит свои обязательства. Но все задерживается вследствие ожидания, что эдилом будет бешеный человек