6. Прошу тебя, будь уверен, что не существует ни одного самого малого дела, касающегося тебя, которое не было бы для меня дороже всех моих дел. При таких чувствах я могу быть удовлетворен своим собственным усердием, но на деле не получаю удовлетворения, ибо даже частично не могу ни воздать тебе по твоим заслугам, ни даже мысленно отблагодарить[1161].
7. Был слух, что ты действовал очень успешно[1162]; от тебя ждут письма, о котором мы с Помпеем уже говорили. Если оно придет, буду стараться встречаться с должностными лицами и сенаторами. Что же касается прочих твоих дел, то хотя я и буду прилагать даже большие усилия, чем могу, я все же сделаю меньше, чем должен.
CXXIV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., IV, 10]
Кумская усадьба, 22 апреля 55 г.
1. В Путеолах ходит упорный слух, что Птоломей в своем царстве[1163]. Если у тебя есть более надежные известия, сообщи, пожалуйста. Я здесь насыщаюсь библиотекой Фавста[1164], — ты, быть может, думал, что путеольскими и лукринскими лакомствами[1165]. И в них нет недостатка. Но, клянусь тебе, если государственные дела отравляют мне прочие наслаждения, то меня поддерживают и возрождают науки, и я предпочитаю сидеть у тебя в том твоем креслице под изображением Аристотеля, чем в их[1166] курульном кресле, и гулять у тебя вместе с тобой, а не с тем[1167], с кем, как я вижу, мне предстоит гулять. Но что касается той прогулки[1168], то решит судьба иль бог, коль бога то заботит[1169].
2. Что же касается моего портика, Лаконика[1170] и созданий Кира, то, пожалуйста, посещай их по возможности и подгоняй Филотима[1171]; пусть он поторопится, чтобы я мог ответить тебе чем-нибудь в этом роде.
Помпей приехал вчера, в день Парилий[1172], в кумскую усадьбу. Тотчас же прислал мне привет. На следующий день, утром, закончив это письмо, иду навестить его.
CXXV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., IV, 11]
Кумская усадьба, 26 апреля 55 г.
1. Восхищен двумя твоими письмами, которые я получил за четыре дня до календ. Продолжай о дальнейшем, я жажду знать все это. Пожалуйста, выясни также, в чем там дело; можно у Деметрия[1173]. Помпей сказал мне, что он ждет Красса в свою альбанскую усадьбу — за три дня до календ; когда он приедет, они оба тотчас же отправятся в Рим, чтобы произвести расчеты с откупщиками. Я спросил, не ко времени ли боев гладиаторов. Он ответил — до того. Сообщи мне, пожалуйста, в чем здесь дело, либо теперь, если узнаешь, либо после его приезда в Рим.
2. Я здесь глотаю книги вместе с Дионисием[1174] — удивительным человеком (клянусь тебе, я действительно так думаю), который шлет привет тебе и всем вам.
Знать все! Ничто не может быть приятней![1175]
Поэтому напиши мне подробно, как человеку любознательному, что в первый день, что во второй[1176], что цензоры[1177], что Аппий[1178], что та народная Аппулея[1179], что, наконец, делаешь ты сам. Ведь мне, сказать правду, доставляют удовольствие не столько новости, сколько твои письма. С собой я не взял никого, кроме Дионисия, но не боюсь, что мне будет не хватать беседы: он доставляет мне огромное удовольствие. Дай мою книгу Лукцею[1180]. Посылаю тебе сочинение Деметрия из Магнесии[1181], чтобы было кому тотчас же вернуться ко мне с письмом от тебя.
CXXVI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., IV, 9]
Неаполь или в пути из Неаполя в Помпеи, 27 апреля 55 г.
1. Я очень хотел бы знать, действительно ли трибуны препятствуют цензу, ссылаясь на дурные приметы[1182] (такой слух есть), и что они делают и думают насчет цензуры в целом. Я виделся здесь с Помпеем. Он много говорил со мной о государственных делах, очень недовольный собой, по его словам (ведь об этом человеке так приходится говорить), презирая Сирию, хвастаясь Испанией[1183], — и тут тоже — «по его словам». И я думаю, когда мы будем говорить о нем, то это будет беспрестанно, вроде: «Вот также мысль Фокилида»[1184]. Он также благодарил тебя за то, что ты взялся за постановку статуй[1185]; по отношению ко мне, клянусь, самые нежные излияния. За пять дней он посетил меня в моей кумской усадьбе; мне показалось, что для него менее всего желательно, чтобы Мессала[1186] домогался консульства. Если ты знаешь что-либо об этом, пожалуйста, сообщи мне.
2. Ты пишешь, что ты намерен поручить Лукцею заботу о моей славе[1187] и что часто посещаешь мой дом[1188]; это радует меня. Брат Квинт писал мне, что так как его прелестный Цицерон у тебя, он посетит тебя в майские ноны. Я уехал из кумской усадьбы за четыре дня до майских календ и в тот же день остановился у Пета в Неаполе. Пишу это рано утром за три дня до майских календ, направляясь в помпейскую усадьбу.
CXXVII. Марку Марию, в Кампанию
[Fam., VII, 1]
Рим, первая половина октября 55 г.
Марк Цицерон шлет привет Марку Марию.
1. Если тебя удержала от посещения игр какая-нибудь болезнь или слабость здоровья[1189], то я приписываю это более судьбе, чем твоей мудрости; если же ты счел достойным презрения то, чему удивляются прочие, и не захотел приехать, хотя и мог по состоянию здоровья, то я радуюсь и тому, что ты не болел телом, и тому, что ты был здоров духом, презрев то, чем без причины восхищаются другие; лишь бы ты наслаждался своим досугом. Право, ты мог дивно насладиться им, так как ты остался в этом приятном месте почти в одиночестве. Впрочем, не сомневаюсь, что в течение этих дней ты проводил утренние часы за чтением, в той комнате, из которой ты расчистил и открыл себе вид на стабийскую сцену[1190], в то время как те, кто оставил тебя там, полусонные смотрели на пошлую игру актеров. Остальные же часы дня ты тратил на приятные занятия, которые ты выбирал для себя по своему усмотрению; нам же пришлось вытерпеть то, что одобрил Спурий Меций[1191].
2. Игры[1192], если хочешь знать, были подлинно великолепными, но не в твоем вкусе; сужу по себе. Ибо, во-первых, ради почета на сцену снова вышли те, кто, как я полагал, ради почета оставил сцену. А наш Эзоп[1193], твой любимец, играл так, что, по общему мнению, ему можно было бы перестать. Когда он стал произносить клятву, то в знаменитом месте: «Если я сознательно обманываю»[1194] — ему изменил голос. Что мне рассказывать тебе о прочем? Ведь остальные игры ты знаешь. В них не было даже той прелести, какая обычно бывает в посредственных играх. А смотреть на пышность обстановки было совсем невесело; не сомневаюсь, что ты обошелся без этой пышности совершенно спокойно. И на самом деле, что за удовольствие смотреть на шесть сотен мулов в «Клитемнестре», или на три тысячи крате́ров в «Троянском коне»[1195], или на различное вооружение пехоты и конницы в какой-нибудь битве? Это вызвало восхищение народа, но тебе не доставило бы никакого удовольствия.
3. Так что, если ты посвятил эти дни занятиям со своим Протогеном[1196] — лишь бы он читал тебе что угодно, только не мои речи, — то ты получил много больше удовольствия, нежели любой из нас. Ибо не думаю, что ты желал видеть греческие или осские игры[1197], особенно когда на осские ты можешь смотреть хотя бы в вашем сенате[1198], а греческие не любишь настолько, что даже в свою усадьбу избегаешь ездить по греческой дороге[1199]. Как я могу думать, что ты жалеешь, что не видел атлетов, ты, который отнесся с презрением к гладиаторам, когда сам Помпей признает, что он понапрасну истратил на них масло и труд[1200]. Остается еще упомянуть о боях с дикими зверями[1201], по два раза в день на протяжении пяти дней; они были великолепными, ни