, — и привел войско в самую неспокойную часть Киликии, где я вот уже двадцать пятый день при помощи насыпей, навесов и башен[2004] осаждаю сильнейшим образом укрепленный город Пинденисс — с такими средствами и напряжением, что мне, для вящей славы, недостает одного лишь названия города. Если я возьму его, на что я надеюсь, только тогда отправлю уже официальное донесение.
4. Пишу это тебе теперь для того, чтобы ты надеялся, что достигаешь того, чего ты хотел[2005]. Но возвращаюсь к парфянам: нынешнее лето окончилось довольно счастливо; будущее лето внушает большие опасения. Поэтому, мой Руф, бодрствуй: во-первых, чтобы мне назначили преемника; но если это, как ты пишешь и как я полагаю, затянется, то, чтобы не продлили срока моих полномочий, — это легко. Как я писал тебе ранее, я жду в твоих письмах сообщений как о нынешних событиях в государстве, так особенно о грядущих. Поэтому настоятельно прошу тебя писать мне обо всем самым тщательным образом.
CCXXVI. От Марка Целия Руфа Цицерону, в провинцию Киликию
[Fam., VIII, 10]
Рим, 17 ноября 51 г.
Целий Цицерону привет.
1. Письма Гая Кассия и Дейотара меня сильно взволновали; ведь Кассий написал, что войска парфян находятся по эту сторону Евфрата; Дейотар — что они через Коммагену направились в нашу провинцию. Зная, в какой мере ты обеспечен войском, я особенно опасался, насколько это касалось тебя, как бы это смятение не принесло какой-нибудь опасности для твоего достоинства; ведь за жизнь я боялся бы, если бы ты был более обеспечен войском. Теперь эта малая численность сил предвещала мне твое отступление, не схватку. Как это примут люди, в какой мере необходимость послужит оправданием, — я опасаюсь даже теперь и перестану страшиться не ранее, чем услышу, что ты высадился в Италии.
2. Известия о переходе парфян вызвали разные толки: один говорил, что следует послать Помпея, другой — что Помпея не следует отпускать из Рима; третий — что Цезаря с его войском; четвертый — что консулов; но никто — что частных лиц на основании постановления сената. Консулы же из опасения, как бы сенат не постановил, чтобы они выступили в походных плащах[2006], и чтобы дело, в ущерб их чести, не было помимо них передано другому, вообще не хотят, чтобы сенат собирался, — настолько, что кажутся мало заботливыми о государственных делах. Но честно: небрежение ли это, или бездеятельность, или тот страх, который я предположил, но под этим видом умеренности скрывается нежелание в провинцию. От тебя письмо не пришло, и не будь затем получено письмо от Дейотара, возникало мнение, что Кассий для того, чтобы показалось опустошенным врагом то, что разграбил он, выдумал насчет войны, впустил в провинцию арабов и донес сенату, что это парфяне. Поэтому советую тебе — каково бы там ни было положение, тщательно и осторожно написать, чтобы о тебе не говорили, ни что ты для кого-то поднял паруса[2007], ни что ты умолчал кое о чем таком, что важно знать.
3. Теперь конец года; ведь я пишу это письмо за тринадцать дней до декабрьских календ. Я вполне уверен, что до январских календ ничего невозможно сделать. Ты знаешь Марцелла — как он вял и мало деятелен, а также Сервия[2008] — как он медлителен. Что это, по-твоему, за люди или как могут совершить то, чего не хотят, если то, чего они желают, они все-таки делают так холодно, что полагаешь, будто они не хотят? Но при новых должностных лицах, если будет война с парфянами, это дело займет первые месяцы. Если же там не будет войны или будет такая, что вы или преемники, получив небольшие подкрепления, сможете выдержать, то Курион, предвижу я, будет метаться вдвойне: во-первых, чтобы что-нибудь отнять у Цезаря; во-вторых, чтобы чем-нибудь воздать Помпею, любым маленьким одолжением, как бы незначительно оно ни было. Кстати, Павел не мягко говорит о наместничестве[2009]. Против его жадности намерен действовать наш Фурний[2010]; предположить еще о ком-нибудь не могу.
4. Это я знаю. Другое, что может случиться, мне не ясно. Знаю, что время приносит многое и изменяет подготовленное. Но что бы ни случилось, оно будет происходить в этих пределах. К выступлениям Гая Куриона прибавлю одно — насчет Кампанских земель: Цезарь о них, говорят, не беспокоится, но Помпей очень не хочет, чтобы они были доступны для Цезаря к его приезду, если они будут свободны[2011].
5. Что касается твоего отъезда, не могу тебе обещать, что устрою назначение преемника тебе; но во всяком случае обеспечу, чтобы срок не был продлен. Твое дело решить, пожелаешь ли ты упорствовать, если заставят обстоятельства, если заставит сенат, если у нас не будет возможности с честью отказаться. Мой долг — помнить, с каким заклинанием ты поручил мне, уезжая, не допускать этого.
CCXXVII. Гаю Скрибонию Куриону, в Рим
[Fam., II, 7]
Лагерь под Пиндениссом, конец 51 г.
Проконсул Марк Туллий Цицерон шлет привет народному трибуну Гаю Куриону.
1. За запоздалые поздравления не корят, особенно если не было допущено небрежности — ведь я нахожусь далеко и узнаю новости поздно. Итак, я и поздравляю тебя и желаю, чтобы этот трибунат принес тебе вечную славу; советую тебе управлять и действовать во всем, руководясь своим здравым смыслом, и не подаваться советам других. Нет человека, который мог бы посоветовать тебе разумнее, нежели ты сам, и ты никогда не поскользнешься, если будешь слушаться себя самого. Не пишу этого необдуманно; кому пишу, вижу. Знаю твой дух, знаю твое благоразумие; не боюсь, что ты поступишь в чем-либо трусливо, в чем-либо глупо, если будешь защищать то, что ты сам признаешь правильным.
2. Ты, конечно, понимаешь, что ты не случайно столкнулся с этими обстоятельствами в государстве, но сознательно пришел к ним; ведь по своей воле, а не случайно ты приурочил свой трибунат к решительному времени. Ты, без сомнения, думаешь о том, сколь велика в государстве сила обстоятельств, сколь велики перемены, сколь неверен исход событий, сколь изменчиво настроение людей, сколько коварства, сколько тщеславия в жизни. Но, прошу тебя, не заботься и не думай ни о чем новом, но все — о том, о чем я написал вначале: беседуй сам с собой, спрашивай совета у себя самого, слушай себя, повинуйся себе. Человека, который мог бы дать другому лучший совет, нежели ты, нелегко найти; тебе самому, во всяком случае, никто не даст лучшего совета. Бессмертные боги! Почему я не с тобой, либо как свидетель твоей славы, либо как участник, либо как союзник, либо как исполнитель твоих решений? Хотя этого тебе и менее всего недостает, все же глубина и сила моей дружбы сделали бы так, что я мог бы помочь тебе советом.
3. В другой раз напишу тебе больше; ведь в ближайшие дни я намерен послать собственных письмоносцев: так как я действовал, несомненно, удачно и к своему удовлетворению, то я в одном письме опишу сенату свои действия за все лето[2012]. Что касается твоего жречества, то из письма, которое я даю твоему вольноотпущеннику Фрасону, ты узнаешь, какую большую заботу я приложил и в каком трудном деле[2013].
4. Во имя твоего необычайного расположения ко мне и моего исключительного к тебе, настоятельнейшим образом прошу тебя, мой Курион, не допускать какого бы то ни было продления этого тягостного для меня наместничества в провинции. Я говорил с тобой лично, когда я не думал, что ты станешь народным трибуном в этот год, и неоднократно об этом же просил в своих письмах, но тогда как бы знатнейшего сторонника и в то же время влиятельного молодого человека; теперь же прошу народного трибуна и трибуна Куриона не о том, чтобы было решено что-нибудь новое (обычно это более трудное дело), но чтобы не было решено ничего нового, и чтобы ты защищал постановление сената и законы, и чтобы для меня осталось то же положение, при котором я выехал. Еще и еще убедительно прошу тебя об этом. Будь здоров.
CCXXVIII. Титу Помпонию Аттику, в Эпир
[Att., V, 20]
Киликия, между 19 и 27 декабря 51 г.
1. Утром в день Сатурналий[2014] пиндениссцы сдались мне на пятьдесят седьмой день осады. «Проклятие! кто такие эти пиндениссцы? — скажешь ты, — никогда не слыхал я этого названия». Что делать мне? Разве мог я превратить Киликию в Этолию или Македонию[2015]? Но будь уверен в том, что с этим войском и притом здесь выполнить столь обширную задачу не было возможности. Сообщу тебе об этом в извлечении; ведь ты мне так позволяешь в своем последнем письме. Как я прибыл в Эфес, ты знаешь, ибо ты даже поздравил меня с тем славным днем, доставившим мне большее удовольствие, чем что-либо когда-либо. Оттуда, встречая удивительный прием в городах, через которые лежал путь, я прибыл в Лаодикею в канун секстильских календ. Задержавшись там на два дня, я стяжал громкую славу и пресек в доставивших мне почести речах все недавние беззакония; это же я сделал в Колоссах, затем во время пятидневного пребывания в Апамее, трехдневного в Синнаде, пятидневного в Филомелии и десятидневного в Иконии. Ничего справедливее, нежели этот суд, ничего мягче, ничего важнее.
2. Оттуда я прибыл в лагерь — за шесть дней до сентябрьских календ; за два дня до календ произвел смотр войска под Иконием. При получении важных известий о парфянах я перевел войска в Киликию через ту часть Каппадокии, которая граничит с ней, с таким расчетом, чтобы армянский Артавасд, и сами парфяне сочли, что их отрезают о