безответным. Лукцей, право, вполне мог позаботиться о тускульской усадьбе, если бы случайно не обычное происшествие с флейтистом[2190]. Мне хотелось бы знать его состояние. Наш Лентул, я слыхал, объявил о продаже всего, за исключением своей тускульской усадьбы. Очень хочу видеть их свободными от долгов; желаю этого также Сестию; присоедини, если угодно, Целия. К ним всем подходят слова:
Вызов стыдились отвергнуть, равно и принять ужасались[2191].
О намерении Куриона добиться возвращения Меммия[2192] ты, я думаю, слыхал. Что касается долга Эгнация Сидицинского, то я не теряю надежды, но она не велика. О тяжело больном Пинарии, которого ты мне препоручаешь, Дейотар заботится самым внимательным образом. Ответил также на более короткое письмо.
24. Пока я буду в Лаодикее, то есть до майских ид, пожалуйста, беседуй со мной посредством писем возможно чаще, а по приезде в Афины шли ко мне письмоносцев при всяком удобном случае; ведь мы уже будем знать о событиях в Риме, о провинциях, а все эти дела перенесены на март месяц.
25. Но послушай! неужели вы уже вырвали у Цезаря пятьдесят аттических талантов через Герода? Этим, слыхал я, вы сильно рассердили Помпея, ибо он полагает, что вы съели его деньги и что Цезарь проявит большее усердие при постройке храма в Роще[2193]. Я узнал об этом от Публия Ведия, большого бездельника, но тем не менее близкого друга Помпея. Этот Ведий встретился мне со своими двумя колясками, повозкой, запряженной лошадьми, лектикой и многочисленными рабами, за каждого из которых ему придется заплатить по сто сестерциев, если Курион проведет свой закон[2194]. Кроме того, в коляске он вез кинокефала[2195]; в диких ослах также не было недостатка. Никогда не видывал я большего ничтожества. Но выслушай окончание. В Лаодикее он останавливался у Помпея Виндулла и оставил там свое имущество, когда поехал ко мне. Тем временем Виндулл умирает. Так как полагали, что его имущество должно было перейти к Помпею Великому, то в дом Виндулла является Гай Венноний. Опечатывая все, он обнаруживает Ведиевы вещи, среди которых оказалось пять небольших изображений матрон: среди них одно сестры твоего друга, человека тупого, носящего это имя, и жены того милого[2196], столь благодушно это переносящего. Я хотел кстати поведать тебе об этом: ведь мы оба отменно любопытны.
26. Пожалуйста, обрати внимание еще на одно. Я слыхал, что Аппий устраивает в Элевсине преддверие. Буду ли я глупцом, если также устрою его в Академии[2197]? «Полагаю, что будешь», — скажешь ты. Так напиши мне это самое. Право, самые Афины очень нравятся мне. Хочу там поставить какой-нибудь памятник; ложных надписей на статуях, воздвигнутых другими, не терплю. Но пусть будет так, как ты захочешь. Сообщи мне, на какой день приходятся Римские мистерии[2198] и как ты провел зиму. Береги здоровье. На семьсот шестьдесят пятый день после битвы при Левктре[2199].
CCLII. Квинту Минуцию Ферму, в провинцию Азию
[Fam., XIII, 54]
Лаодикея, февраль 50 г.
Марк Туллий Цицерон шлет привет пропретору Ферму.
Мне приятно многое, что ты сделал под влиянием моей рекомендации, а прежде всего твое столь благожелательное обхождение с Марком Марцилием, сыном моего друга и переводчика[2200]. Ведь он приехал в Лаодикею и сообщил мне о своей глубочайшей благодарности тебе и мне за твое отношение к нему. Поэтому мне остается просить тебя, так как ты обязываешь своими услугами благодарных людей, тем охотнее помогать им и постараться, насколько это допустят твои правила, чтобы тещу молодого человека не привлекали к суду. Я и ранее усердно рекомендовал Марцилия, а теперь гораздо усерднее, потому что узнал исключительную и почти невероятную честность, воздержанность и скромность отца Марцилия во время его продолжительной службы у меня.
CCLIII. Квинту Минуцию Ферму, в провинцию Азию
[Fam., XIII, 57]
Лаодикея, март 50 г.
Цицерон пропретору Ферму привет.
1. Чем более я с каждым днем на основании писем и известий убеждаюсь в том, что в Сирии происходит большая война, тем настоятельнее прошу тебя, во имя тесной дружбы, при первом же удобном случае отослать ко мне легата Марка Аннея, ибо понимаю, что он своими стараниями, советами и знанием военного дела может чрезвычайно помочь мне и государству. Если бы не столь важное для него дело, то ничто бы не заставило ни его уехать от меня, ни меня отпустить его от себя. В Киликию думаю отправиться приблизительно в майские календы. Аннею надлежит возвратиться ко мне до этого срока.
2. Что я тщательнейшим образом обсуждал с тобой при встрече и в письмах, о том я еще и еще прошу тебя теперь: постарайся, чтобы он завершил свое дело с жителями Сард, в соответствии с правотой дела и в соответствии со своим достоинством. Беседуя с тобой в Эфесе, я понял из твоих слов, что ты во всем благожелателен ради самого Марка Аннея. Тем не менее, пожалуйста, считай, что ты не можешь сделать для меня ничего более приятного, нежели если я пойму, что он при твоем посредстве завершил свое дело к своему удовлетворению. Еще и еще прошу тебя сделать это возможно скорее.
CCLIV. Марку Целию Руфу, в Рим
[Fam., II, 11]
Лаодикея, 4 апреля 50 г.
Император Марк Туллий Цицерон шлет привет курульному эдилу Марку Целию.
1. Неужели, по-твоему, когда-либо может случиться, чтобы мне нехватило слов и притом не только ваших, ораторских, но и обычных, наших? Между тем я их не нахожу по той причине, что меня чрезвычайно тревожит, что именно будет решено насчет провинций. Я испытываю удивительную тоску по Риму, невероятную по своим и прежде всего по тебе, я пресыщен провинцией, — потому ли, что я, видимо, достиг такой степени славы, что мне следует не столько стремиться к увеличению, сколько опасаться судьбы, или же потому, что все это дело недостойно моих сил, так как я и могу и привык выдерживать большее бремя государственных дел, или же потому, что над нами нависла угроза большой войны, которой я, видимо, избегну, если уеду к установленному сроку.
2. Что касается пантер, то, по моему распоряжению, те, кто обычно охотится, действуют старательно; но их удивительно мало, а те, которые имеются, говорят, горько жалуются, что в моей провинции западни устраивают только для них одних; поэтому они, как говорят, решили уйти в Карию из моей провинции. Тем не менее все усердно стараются, а прежде всего Патиск. Все, что только будет, будет тебе; но что есть, я совершенно не знаю. Клянусь, твое эдильство доставляет мне много хлопот. Мне о нем напоминает этот день: ведь я пишу тебе как раз в день Мегаленсий[2201].
3. Пожалуйста, пиши мне самым тщательным образом обо всем положении государства; ведь то, что узнаю от тебя, буду считать самым достоверным.
CCLV. От Марка Целия Руфа Цицерону, в провинцию Киликию
[Fam., VIII, 11]
Рим, апрель 50 г.
Целий Цицерону привет.
1. Твои моления[2202] мучили меня не долго, но тяжко; ведь я наткнулся на трудный узел, ибо Курион, чрезвычайно к тебе расположенный, у которого всякими способами урывали комициальные дни[2203], утверждал, что он никоим образом не может допустить назначения молений без того, чтобы не показалось, будто он по своей вине утратил то благо, которого он достиг благодаря неистовству Павла[2204] и чтобы его не сочли корыстным предателем общественного дела[2205]. Поэтому я снизошел до соглашения, и консулы подтвердили, что не назначат этих молений в этом году. Ясно, что тебе следует поблагодарить обоих консулов; Павла, во всяком случае, больше; ведь Марцелл ответил в том смысле, что он не возлагает надежды на эти моления[2206], а Павел, что он вообще не объявит о них в течение этого года.
2. Мне было сообщено, что Гирр намерен говорить дольше обычного[2207]; я взялся за него: он не только не сделал этого, но, когда говорилось о жертвенных животных[2208] и он мог бы затянуть дело, если бы потребовал подсчета, он промолчал. Он только согласился с Катоном, который, высказавшись о тебе с почетом, не голосовал за моления. Третьим к ним присоединился Фавоний. Итак, каждого следует поблагодарить в соответствии с его природой и поведением: этих — потому что они только проявили благожелательность, вместо того чтобы высказать мнение, и когда могли воспрепятствовать, не боролись; Куриона же — потому что он ради тебя отказался от своего образа действий. Фурний же и Лентул, как им и следовало, обходили[2209] вместе со мной и старались, словно это было их дело. Могу похвалить также содействие и усердие Бальба Корнелия, ибо он настойчиво говорил с Курионом и сказал, что он нанесет обиду Цезарю, если поступит иначе, затем поставил под подозрение его верность. Домиции, Сципионы, правда, голосовали утвердительно, но не хотели, чтобы было проведено; когда они прерывали, чтобы вызвать запрет в этом деле, Курион очень тонко им ответил, что он с тем б