– Очень трудно, что и говорить. Но всего легче это было сделать в конце войны, когда армии турок были разгромлены, когда мы бывали в двух шагах от их столицы. Для того, чтобы раз навсегда решить этот затяжной вопрос, выгоднее было вести две, три войны подряд, нежели целую дюжину их. Растянув нашу тяжбу с Турцией на двести лет, мы до сих пор ее не решили, и каждый раз обе стороны несут всё новые судебные издержки.
– Вы говорите, как будто нет на свете других держав, сторожащих Турцию.
– Бывает так, что и нет их. Конечно, нужно выбирать момент… В течение одного столетия мы могли четыре раза решить восточный вопрос без помехи. Во время французской революции – раз, при Наполеоне – два: он сам предлагал нам раздел Турции. – По свержении Наполеона – три, во время франко-прусской войны – четыре… Между тем мы начинали войну в самое неудобное время, а в Крымскую войну сумели соединить против себя всю Европу.
– Ну, это ошибки дипломатии нашей, – заметила Анна Петровна. – Но Господи, – прибавила она, – неужели нельзя не воевать вовсе? Неужели нельзя съехаться дипломатам и помириться раз навсегда?
Капитан саркастически улыбнулся.
– Скучно было бы жить на свете, дорогая Анна Петровна. Пусть война – безумие, но она поддерживает драму жизни, дает ей облик поэтический. Мир – это хуже, чем проза, это – кладбище.
Защитник мира, писатель грустно поглядел на свое желтое лицо в зеркале. Он чувствовал, что истина на его стороне, но жизнь – на стороне его воинственных противников. «Удивительное у нас общество, – подумал он. – Великие идеи отскакивают от него как горох от стены. Не успели еще замолкнуть речи Толстого, Бьернсона, Сутнер против войны – как уже „грохочут пушки, дым багровый клубами всходит к небесам“… к этим бесстрастным небесам, видевшим океан человеческий крови…»
На верхах культуры
Есть три великих страны на свете, которые нестерпимо счастливы, до того счастливы, что не в силах этого скрыть и на весь мир кричат о своем несказанном благополучии. Один за другим почти одновременно, торжественно и единодушно высказались от лица своих народов президент Соединенных Штатов, император германский и английский министр иностранных дел. Рузвельт в послании к конгрессу прямо заявил о «беспредельном процветании» великой республики. Вильгельм II в том же духе на похоронах Круппа восхвалил духовную мощь своего народа. Лорд Лэндсдоун воскурил фимиам своей собственной политике, одержавшей блистательные мирные победы.
Для нас, русских, особенно знаменательна речь английского министра, своей теневой частью обращенная к России. Объявив о союзе с Германией в разных частях земного шара, лорд Лэндсдоун перечислил приятные отношения к другим державам, но на Франции остановился как бы с гримасой. «С Францией, – заявил он, – соглашения по всем пунктам еще не достигнуто, но ветер дует в эту сторону». Виновата в этой заминке, по-видимому, Россия. Имя России лорд не произнес, но выразился с величайшей – для министра иностранных дел – откровенностью: «Опасность для мира возможна лишь там, где западные державы сталкиваются с восточными, обладающими более низкой цивилизацией, которые боятся и ненавидят прогрессивные и могущественные западные державы и стараются ссорить их между собой». Намекая на ссору Франции и Германии, поддерживаемую будто бы Россией, лорд Лэндсдоун полагает, что «в таких случаях две западные державы лучше бы сделали, откровенно объяснившись и согласившись между собою».
Таким образом, единственное облачко счастливой Англии – это опасность для мира со стороны нецивилизованной, отставшей от Европы, завистливой России, которая, видите ли, только тем и занята, что сеет раздор между высококультурными народами. Не успела, однако, смолкнуть эта задорная речь в столовой «United club’а», как подвернулся совсем неожиданный аккомпанемент к ней – в виде пушечных громов в Америке. Телеграф с изумлением оповестил мир, что соединенные эскадры Англии и Германии потопили весь флот крохотного заокеанского государства. Так-таки, без долгих разговоров, среди белого дня, поставили ультиматум и давай стрелять в чужие корабли. Это называется быть со всеми в мире и ждать опасности лишь со стороны варварских, отставших от всего света стран.
Как сообщают телеграммы, совершив геройский подвиг, т. е. лапой слона раздавив будто бы враждебную муху, – немцы и англичане поглядели друг на друга вопросительно. В чем, однако, дело? Собственно из-за чего мы стреляли и пустили ко дну три несчастных венесуэльских судна? Ты не знаешь, Михель? – Нет, а ты, Джон? И обе нашумевшие стороны отказываются от того, что они действовали для своих интересов. – Мы, если сказать правду, не имели серьезного повода к бомбардировке. – А мы тем менее!
Прелестное признание. Оказывается, что этот разбой со стороны двух счастливейших и культурнейших империй над микроскопической разоренной республикой произошел даже без внешнего, сколько-нибудь существенного повода. По-видимому, тут просто руки чесались, просто захотелось разрядить орудия, долго не стрелявшие. Так охотник, не встречая дичи, разряжает ружье по первой встречной вороне. Судя по вызывающей речи руководителя английской политики, великолепные охотники не прочь были бы прицелиться в более серьезную добычу, например в русского медведя. Я профан в политике и ничего, конечно, не утверждаю. Однако, позвольте спросить, что же значит этот непостижимо странный в мирное время тон, принятый английской дипломатией? Знаменательно, что он сделался столь резким как раз после загадочного свидания императора Вильгельма с Чемберленом. Как пишут газеты, на этом свидании состоялось окончательное соглашение насчет Турции. Наследье Византии будто бы уступлено раз навсегда добрым немцам взамен каких-нибудь гарантий для доброй Англии – на Западе или на Востоке…
Мысль лорда Лэндсдоуна, будто опасны общему миру лишь «восточные, отсталые» страны, весьма замечательна. Только англичане могут позволить себе роскошь говорить столь явную неправду с серьезным видом. Их глубокомыслие при этом только подчеркивает коварный юмор речи. И в данном случае, как во многих других, следует понимать уверение английского дипломата с некоторою осторожностью, т. е. по крайней мере наоборот. Опаснейшими для мира странами на самом деле оказываются вовсе не «восточные» и не отсталые, а именно западные, самые что ни на есть культурные державы и главным образом Англия. Действительно, – сравните с одной стороны Китай, Сиам, Персию, Турцию, Египет – и с другой Англию, забрызганную человеческой кровью, Германию с «закованным бронею кулаком». Соединенные Штаты, только что поколотившие Испанию и задушившие Филиппины. Если считать Россию страной восточной, то сравните ее с архизападной и прогрессирующей Японией: кто более задорен, от кого идут угрозы и бряцанье саблей? Россия уже двадцать лет хранит глубокое спокойствие. Ни одна великая держава не принесла столько жертв общему миру, не сделала столь многочисленных и важных уступок. Россия со времен последней войны играет роль как бы материка мира среди волнующихся и дерущихся народов. Россия во множестве сторон горестно отстала, но в этом драгоценном отношении – в деле мира – она впереди всех. Столь же смирно, говоря по совести, ведет себя и весь Восток. Китай не делает нашествий; не слыхать также, чтобы и негры из Африки вторгались в Англию или Германию, захватывали земли и стада европейцев. Было как раз обратное. Восточные страны, отсталые и бедные, ведут себя с достоинством и человечностью, а тевтоны и англосаксы рыщут по свету и всюду устраивают резню.
Если есть великая опасность для общего мира, то это по преимуществу со стороны Англии. Эта хищная держава давно уже служит плавучим брандером среди народов; ее нагруженные смертью эскадры составляют истинный бич Божий для многих стран. Уже много десятилетий Англия не знает мира: она не только в вечной войне с цветными расами, но и с постоянно занесенным мечом над многими другими, «дружественными» ей народами. В Англию плохо всматриваются, не все еще вникли в ее роль на земном шаре. Роль эта губительная для слабых рас, и близится время, когда и сильным придется защищать от них свою свободу. Мир международный – лучшая мечта в человечестве, но именно Англия – культурнейшая из стран – есть сплошное и самое грубое глумление над этой мечтой.
Новое язычество
От одного ученого, доктора международного права, барона М.А. Таубе я получил недавно небольшую книжку, с которою очень советую читателям познакомиться. Эта книжка называется «Христианство и организация международного мира» и составляет часть большого труда по истории международного права. Названный ученый дает несколько глубоких и важных обобщений – как раз на тему, которой столь беспечно коснулся лорд Лэндсдоун. Барон Таубе доказывает, что новая Европа, именно в лице наиболее культурных и богатых стран, не только не прогрессирует в деле мира, но существенно отстала даже от Средних веков. Более того, – по мнению автора, «новая Европа со времени Возрождения выставила античный принцип», а этот принцип был ничем не сдерживаемое бесчеловечие в отношении к так называемым варварам. «Слишком сильное развитие материальной культуры, – говорит барон Таубе, – привело Европу почти к такому же преклонению пред грубой силой, к какому в свое время оно привело и античный мир. Следовавшие один за другим на рубеже XX столетия возмутительнейшие примеры насилия первых по „цивилизации“ народов мира над более слабыми… показывают в достаточной мере, к чему может вести господство одних материальных интересов. А новых общих духовных идеалов для членов современной „семьи“ государств, в которую одинаково входят Франция и Япония, Испания и Турция, – новая Европа еще не выработала».
Чтобы понимать, что делается на свете, какой истинный разум имеют события нечаянные и кровавые, следует уяснить себе дух эпохи и наше место в истории. Ничего нет нового под солнцем, говорил древний мудрец, – «что было, то и будет». То, что есть, когда-то уже было, человеческий род когда-то уже находился приблизительно в теперешних международных условиях и был охвачен настроениями столь же жестокими. Когда англичане, немцы, французы, американцы охотятся за отсталыми, цветными расами, вырубая их и выжигая с тем равнодушием, с каким колонист расчищает заросли, – никому не приходит в голову, что эти культурные христиане поступают точь-в-точь как древние язычники и что истинная их вера, истинная мораль совершенно та, что за пятьсот лет до Христа. Если нынешние знаменитые люди, как Момзен и Гартман, стоят за беспощадную войну (в особенности – со славянами), то это точь-в-точь как в Древней Греции, где величайшие умы отрицали всякое братство между народами. «Греки настолько же выше варваров, – говорил Исократ, – насколько люди – выше животных». «Эллинам подобает властвовать над варварами», – говорил Эврипид. «По самой природе, – заявлял Демосфен, – варвары ненавистны грекам». Аристотель всякую войну против варваров признавал столь же законной, как охоту на диких животных и пр. и пр. По мнению Ливия, между цивилизованными народами и варварами должна вестись вечная война, и что это неизменный закон природы. Тем же чувством ненасытной вражды к слабым соседям дышали все культурные народы древности.
Не то ли же самое и теперь? Со времен Генриха-Мореплавателя ведется война белой расы с дикарями, и за истреблением последних, та же участь угрожает и нынешним «варварам» – народам восточным, по выражению Лэндсдоуна, «с более низкой цивилизацией и образом правления». В Африку, Египет, Индию, Турцию, Китай, Бирму со стремительной быстротой врываются современные Александры и Цезари, и к концу XX века едва ли хоть клочок земли останется не завоеванным белой расой. Барон Таубе говорит, что теперь, как во времена Фукидида, возобладал страшный для понятия международного права принцип, что единственным двигателем поведения правительства является польза государства. Как в древности первобытное общество переродилось в хищное государство, так и теперь. Наше время вообще очень напоминает эпоху, следовавшую за распадением монархии Александра Македонского. «Отношения между государствами (тогда) приняли новый оборот, по внешности весьма схожий со структурой современной нам международной жизни», – говорит барон Таубе. Как и теперь, владычество над миром было поделено между пятью великими державами и почти одной культуры: на Западе соперничали Рим и Карфаген, на Востоке – Македония, Сирия, Египет. Вокруг этой могущественной группы, обреченные на поглощение, ютились более мелкие царства – Понтийское, Парфянское, Пергам, Нумидия и пр. Великие державы древности, как игроки вокруг зеленого стола, облегали Средиземное море, тогда единственно доступное; по этому морю – как кучи золота у игроков – двигались богатства из края в край, и народы, жадно склонившись, мечтали обобрать друг друга. Из торговой борьбы возникла военная, приведшая к созданию единой мировой державы. Теперь средиземный бассейн расширился на весь шар земной; груды богатства движутся по океанам, но народы душит та же зависть, тоска по выигрышу. Разбившись на пять великих держав, древний мир мечтал о политическом равновесии, о своего рода европейском концерте, но эти мечты, высказанные у Полибия, в конце концов рухнули. Весьма возможно, что та же участь постигнет и современное «политическое равновесие». Спокойное, свободное сожительство народов когда-то было испробовано и оказалось невозможным. Несмотря на высокую культуру или благодаря ей, древние народы вели борьбу до тех пор, пока на поле битвы остался один победитель. Всемирное государство – вот единственная форма «вечного мира», которая была – и то лишь на короткое время – достигнута в пределах древней цивилизации.
Поразительнее всего то, что и тогда, в языческую эпоху, варвары считались единственною угрозою мира, и под этим предлогом и тогда культурные страны весь утонченный гений свой тратили на усовершенствование войны. Мы думаем, что только теперь наука вооружает людей орудиями истребленья, – совершенно то же самое было и в Древнем мире. Если император германский воздает царственные почести Круппу, то это только возвращение к языческому культу, где, например, копью поклонялись, как богу войны.
Карфаген и Рим
Параллель, намеченная нашим даровитым ученым, весьма тревожна (я беру лишь кое-какие черты ее и развиваю его мысль дальше). Если группа великих держав две тысячи лет назад разрешилась в одну мировую империю, то хочется спросить, не угрожает ли та же судьба и нынешним государствам? Мысль о мировом господстве никогда не померкала в истории, и в XX веке она имеет поклонников столь же пылких, как во времена Цезаря. Я уже писал о заговорах против человечества, о химерических мечтах Сесиля Родса, об империальной политике Чемберлена. Строго говоря, о мировом господстве спорят в наше время только две страны: современный Карфаген – Англия и современный Рим – Германия. Все остальные схемы – латинский союз, панславизм, панмонголизм, панисламизм – не столько серьезны. Хотя ими и охватываются колоссальные человеческие массы, но победу дает не количество, а качество. Карфаген и Рим – вот два великих соперника, как в древности. Что существует глухая вражда между Германией и Англией – это бесспорно, и мелкие, частные союзы их для совместного разбоя еще не обеспечивают вечного между ними мира. Германия уже выступила крайне опасной соперницей Англии на Востоке, в Африке, в Австралии, в Средиземном море, и через полстолетия эти два могущества непременно должны столкнуться. Если вы припомните гигантский замысел Сесиля Родса, разделяемый нынешним английским правительством, то целью политики его ставится объединение всех стран англо-саксонского языка, т. е. и Соединенных Штатов. Германия же и теперь считает своею добычей «все страны, где звучит немецкая речь», и смотрит как на колонии свои не только на Турцию, но и на Россию (Янжул). И Англия, и Германия завоевывают своих соседей прежде всего экономически. В Англии, например, за пределами страны помещен так называемый «эмиграционный» капитал, доходящий до 2 миллиардов рублей.
Как колоссальная помпа, капитал этот высасывает из окрестных народов до 600 миллионов рублей в год – сверх той добычи, какую дает Англии ввоз и вывоз. Подобные же аппетиты обнаруживает и Германия. Оба соперника, и Карфаген и Рим, растут необычайно быстро, и сила их становится непомерной. Соседям – чтобы сдерживать физическое давление этих могуществ, приходится воздвигать высокие плотины из миллионных армий, – но того и гляди воинственная стихия прорвет. Весьма возможно, что перед тем как сложиться окончательно, и Карфаген и Рим разгромят немало царств «более низкой цивилизации», вроде Турции, Персии, Китая и проч., чтобы подобно снежной лавине обрушиться на последние преграды.
Нынче только Россия боится новых земельных приобретений. Англия и Германия размежевывают земной шар рукою вольной. Китай, что бы там ни говорили о новых договорах, экономически уже разделен между Англией и Германией. Трудно себе представить безмерные силы, которые этим державам даст обладание новыми странами. Сколько угодно денег, сколько угодно солдат, сколько угодно оружия и кораблей – вот что должна дать Азия тем, кто умело возьмет ее в свои руки. И я решительно не вижу невозможности в более или менее отдаленном будущем окончательного дележа всей земли между двумя державами и затем образования новой, всемирной империи, вроде Рима. Не говорите, что это химера, – попытка к ней была ведь всего девяносто лет назад, и в размерах грандиозных. Не говорите, что всемирный завоеватель невозможен, – наши деды видели его воочию. Прямо поразительно, как быстро, в течение каких-нибудь десяти лет при тогдашних скверных путях сообщения одна великая держава за другою сдавались Наполеону. Ведь если бы не климатическая случайность, может быть все планы этого завоевателя были бы осуществлены. Германские стратеги, разбирая войну 12-го года, клянутся, что ошибки Наполеона более невозможны и что они, немцы, поведут свое дело совсем иначе и наверняка. На первый взгляд кажется прямо нелепостью, чтобы какая-нибудь великая держава могла быть завоевана, но припомните, что тридцать два года назад французам казалось нелепостью быть разбитыми Пруссией, и однако это случилось. Если бы не великодушие Александра II, то Франция была бы еще раз и уже окончательно разгромлена в 1875 г. Бисмарк не скрывал своего плана раздробить Францию на мелкие герцогства, которые были бы вассалами Германии. Вы скажете: теперь это невозможно, – двойственный союз – сила громадная. Да, но тройственный, четверной, пятерной союз – сила еще большая. Кто в действительности знает, во что уже разросся и во что может разрастись немецкий лагерь. Если хитрой политике наших врагов удастся окружить Россию такими контр-союзниками, как Япония, Китай, Турция, Швеция (ведь даже Швеция вооружается изо всех сил), Афганистан, Персия, Румыния, а в особенности если удастся пошатнуть нашу дружбу с Францией (лорд Лэндсдоун говорит, что ветер дует в эту сторону), то шансы борьбы будут слишком неравны. Я ни о чем не пророчествую, ничего не предрекаю, но странно было бы в числе грозных возможностей не допустить и эту. Поведение культурнейших народов таково, что менее культурным следует смотреть в оба. И если прав названный мною ученый, если мир интегрируется, как в эпоху диадохов, во II–III веке до Р. X., то совершенно невероятно, чтобы нас не коснулся поднимающийся ураган событий. Слишком уж широко земля русская разостлалась по земному шару.
Вы скажете: но не даром же Европа пережила 19 столетий христианства. На это в книге барона Таубе можете найти крайне интересные толкования. Христианство считает за собою девятнадцать веков, но теперешнее западное христианство есть не что иное как новое язычество, до такой степени со времен Возрождения оно выродилось в религиозном принципе и евангельской этике. Выйдя из средневекового католичества, Западная Европа вернулась не в первые века христианства, а в последние – античного мира, и в своих идеалах и мечтах прямо повторяет греков и римлян.
Эволюция морали
Как это случилось?
Когда культурный мир вошел в рах romana, объединился в одном всесветном государстве, последнее тем самым потеряло свой главный смысл. Государство создано для защиты от других государств, но если этих других более не существует, то не от кого и защищать народы. На почве этой мысли возникли стоицизм и христианство. У стоиков гражданином всего мира – «civis totius mundi quasi unius urbis» (Цицерон) – является каждый человек в силу своего рождения. Всемирное государство, хотя бы насквозь кровавое и по колена в крови, осуществило мечту Исайи о вечном мире, о равенстве всех людей или, по крайней мере, о логической возможности этого равенства. Римская конструкция единства человеческого рода была так крепка и жизнеспособна, говорит барон Таубе, что «надолго запала в памяти людей и в течение веков служила примером для других образований». Христианство поддержало эту конструкцию, вложив в нее идеальный разум. Раз всемирное государство осуществлено, то оно не нужно, – эта мысль преобразилась в отрицание земного государства и в попытки устроить царство Божие. У евреев, как известно, никогда не погасало убеждение, что истинный царь их – это Иегова, их вождь и законодатель. Потеря земного царства требовала возвращения к древнему принципу. И вот первые христиане начинают с того, что отвергают вовсе современный им римский строй. Римляне желали единства и мира на земле не иначе как путем насилия, христиане достигали того же самого путем согласия. На основании убедительных цитат из Евангелия и жития святых барон Таубе доказывает, что первые христиане не признавали ни национальности, ни государства, ни войны. «В церкви Христовой нет ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа, ни свободных, ни рабов». Закон Евангелия был объявлен как закон свободы. Вместо безграничного, всепроникающего римского насилия устанавливалось начало самопожертвования и любви к людям, кто бы они ни были.
«Легко видеть, – говорит барон Таубе, – что подобное учение для античного мира невыносимо. В колоссальном организме античного государства, не знающего границ своей воле и власти, появляются безумцы, дерзающие, при всем своем пассивном повиновении физической силе государственной власти, – игнорировать величие, авторитет, значение для себя государственной организации». Повторяя слова апостолов: «судите, справедливо ли вас слушать более, чем Бога», Тертуллиан говорит: «Для нас ничто так не безразлично, как государство». Св. Климент Александрийский противопоставляет языческим «воинственным» народам «мирное племя христиан». Ориген пишет: «Мы не поднимаем оружия ни против какого народа, мы не учимся искусству воевать, ибо через Иисуса Христа мы сделались детьми мира». Христиане, по словам Оригена, сражаются за императора более других: «Правда, они не стали бы сражаться вместе с ним, с его войсками, даже в случае прямого к тому принуждения, но зато сражаются за него своим милосердием и молитвами». В том же духе – еще решительнее – высказываются св. Киприан, Лактанций и др. «Оружие христианам не дозволено, ибо оружие их – только истина». Целый ряд христианских мучеников – св. Максимилиан, Маркелл, Мартин и др. приняли смерть за отказ служить под знаменами Рима. «Licitum поп esse sanguinem humanum fundere etiam injusto bello, imperantibus Christianis principibus..Люцифер, епископ Kaльярийский, прозванный новым Илиею, в IV веке пишет, что «самое дорогое для христиан благо – свою религию – они должны защищать не убиением других, а собственной смертью». Не стану приводить других весьма интересных цитат.
Ясно, как день, что первые христиане совершенно отрицали войну. «Это, – говорит барон Таубе, – перевертывало вниз головой весь государственно-общественный быт, все понятия, которыми веками и веками держался древний мир». Христиане справедливо были объявлены врагами порядка, – они действительно разрушали тогдашний порядок, строя внутри его какую-то новую святую жизнь, всю основанную на любви к Богу и ближнему. В мир, осатанелый от борьбы, христиане внесли неслыханную в древних религиях идею: «ecclesia abhorret sanguinem». Но когда говорят: «христианство отрицает войну», всегда нужно помнить, что это относится к христианству первых веков, так как позднейшее, начиная с IV века, уже мирится с войной, а иногда и благословляет ее. Барон Таубе говорит, что, «идя в уровень с жизнью, которая вообще так далеко унесла „христиан“ и „христианское общество“ от учения Христа, – вокруг этого ясного вопроса, с течением времени постепенно образовалась целая сложная аргументация, стремившаяся (и стремящаяся) доказать, – то лицемерно и с полным сознанием допускаемой лжи, то бессознательно и bona fide, – что „не убий“ может иногда значить – „убивай“»… Наш ученый доказывает, что вопрос «an militare sit peccatum» мучил совесть и мысль христианского общества в течение всего Средневековья, «пока повседневная, противоположная учению Христа практика международной жизни не сдала его окончательно в архив как вопрос чистейшей теории». Таким образом, в этом необычайно важном, центральном отношении новая Европа не только не прогрессировала, но в последние века шла назад, пока не огрубела окончательно, опустившись на ступень язычества. Надо заметить, что высокий принцип первых веков чувствуется очень долго, до X века, сквозя в разных церковных правилах и запрещениях. Сама идея папства была построена на отрицании войны между народами. Эта идея – в лучшей своей мечте – состояла «в свободном объединении и замирении всех народов в церкви Христовой, как единой верховной руководительнице религиозно-моральной стороны их жизни». Над мятущимися народами папство основало как бы моральную римскую империю, духовное царство, объединившее все страны Запада в одну христианскую «республику» – Respublica Christiana. Этим высоким замыслом объясняются многие трогательные явления Средних веков: подчинение царей и народов беззащитному архиерею в Риме, присутствие в обществе религиозного авторитета, более высокого, чем грубая сила, внешняя или внутренняя, серьезные ограничения войны как «Божий мир» и пр. Было время, когда международная политика на Западе велась исключительно церковью и народы ей подчинялись. В XI веке влияние церкви было так сильно, что зашла речь о всеобщем и вечном мире. Может быть, только случайная смерть папы Бенедикта VIII и императора Генриха помешала создать международный парламент, который решал бы споры. Словом сказать, Средние века еще таили в себе остатки древнехристианского пламени, хотя бы под пеплом веков. Был общий возвышенный идеал, был замысел связать во имя Божие все народы, связать не насилием, а чувством совести. Но с эпохою языческого возрождения воскресает и древний материализм в политике. Растут безмерные богатства, растет безверие, растет народная гордость и отрицание всякого авторитета кроме грубой силы.
В современной семье народов уже нет общего Бога, нет общей совести, и, как в эпоху диадохов, национальному эгоизму нет границ. Чем культурнее народы, тем страшнее они для человечества, тем неумолимее для слабых. «Народы-богатыри», «народы-победители», как Германия, Англия, Соединенные Штаты, обезумели от торжества и счастья; они уже не скрывают своих замыслов, они близки к тому, чтобы вызвать на бой весь некультурный мир и затем друг друга. Иначе какой же смысл в продолжающихся неслыханных вооружениях, в лихорадочной постройке флотов, нагромождении союзов и т. п.?
Не сочтите эти строки за мрачное настроение духа – это только желание видеть вещи, как они есть. Если где-нибудь усиленно производят взрывчатые вещества, если обкладывают себя бомбами, динамитом, порохом, то можно с точностью предсказать неминучесть взрыва: со статистическою неумолимостью он произойдет рано или поздно. То же самое и в международной политике благодаря тем странам, которыми восхищается задорный английский лорд. Прямо невозможно, чтобы вся эта безмерная потенция, собираемая в виде армий, «вооруженных народов», броненосных армад, чудовищных пушек, – невероятно, чтобы вся эта без конца накапливаемая причина не привела наконец к соответствующему действию. Будем желать, чтобы все обошлось благополучно, но возможно и то, что мы накануне нового многовекового цикла войн, вроде тех, которыми создался Рим. Жизнь, как и в древние времена, чем обеспеченнее, тем становится опаснее.
Теперешняя международная жизнь воспитывает народы в тяжелых предчувствиях, утомляет враждой. Немудрено, что в нашем «новоязыческом мире», как называет его барон Таубе, раздаются все чаще голоса, – что самый верный путь к миру на земле – не богатство и не сила, а те забытые начала, которые даны Евангелием.