Или еще: античный амфитеатр на триста мест в Пуле, в Сардинии. На самом берегу моря, с мозаичным полом. Здесь для «Медеи» построили станок, его обтянули белой кожей. Рядом море, слышался шум волн, шелест гальки. Огромная луна за моей спиной и низкие южные звезды (Луна – мой знак, я ведь «Весы»). А перед глазами зрителей в морской дали мигал маяк. Запись удивительного голоса Рецоса, колхидские мелодии, мои речитативы – все соединялось в одну вибрацию…
Уроки Рецоса аукнулись мне и в Москве. Рецос великолепно чувствует гекзаметр с его длинной строкой и цезурой посередине. Он же мне объяснил, что многие греческие трагедии оканчивались на гласном звуке – долгом «и», на глаголе или на обрывке слова – как вечное движение, нет ни начала ни конца. Эти гласные очень важны. Недаром Анатолий Васильев, работая над «Каменным гостем», заметил, что у Пушкина очень много «и», и чисто интуитивно зафиксировал важность этого момента. Он стал объединять две стихотворные строки в одну длинную с цезурой посредине, как в гекзаметре. Стихи Пушкина, которые, казалось, умеет читать каждая домохозяйка, зазвучали у него в спектакле, какими их еще не слышали…
Последнее время в моей судьбе все цепляется, лепится одно к другому довольно-таки закономерно: греческая трагедия, Пушкин, поэтические вечера, гекзаметр, васильевский «Каменный гость» и чтение «Поэмы без героя» на сцене «Новой Оперы» с камерным оркестром под управлением Евгения Колобова.
Мне все больше и больше хочется оставаться на сцене одной вместе с Поэзией и Музыкой. Кстати, как-то у Питера Брука спросили: в чем будущее современного театра? Он ответил: «Поэзия и пластика».
Письмо
11 июля 1996 г.
Том! Здравствуйте! Простите, что пишу на этой гостиничной бумаге – нет под рукой другой. Я опять в Афинах, которые мне порядком надоели, сказать по правде. Здесь жарко, душно, смрадно и т. д., но это мой перевалочный пункт: мы возим «Медею» по летним фестивалям. Играли уже в Стамбуле в прекрасной старой церкви – вернее, в храме – это «Святая Ирина», она старше (т. е. церковь) «Святой Софии» и относится, по-моему, к 3 веку. Сохранился в алтаре мозаичный огромный крест и по арке тоже мозаикой древнегреческое (византийское) изречение. Все было довольно-таки символично. Православный крест, в зале мусульмане – турки, режиссер – грек (а Вы знаете, наверное, про нынешний греческо-турецкий конфликт из-за каких-то островов), и я играю по-русски. Успех! Прекрасная критика, хотя мне было очень трудно: плохая акустика и многочисленное эхо из-за огромного пространства, но я справилась – приходилось иногда переходить на пение. Потом опять через Афины – в Барселону, где в курортном городке Sitges (оттуда я Вам как-то звонила) я уже в 3-й раз. Покупалась в море, сыграла спектакль и опять сижу в Афинах. Завтра улетаю в Москву.
Перехожу на другие чернила – они не промокают и я Вам смогу побольше написать, чтобы Вам подольше разбирать мои каракули.
В Москве у меня будет неприятная операция на ноге (года 3 назад сильно ударилась на сцене в «Электре», и сейчас аукнулось). Если все будет в порядке – полечу опять с «Медеей» в Португалию на фестиваль, потом в Сардинию и Японию – для того же. В конце августа и в сентябре буду в Москве, а потом опять перекладные. Кое-что зарабатываю. Поэтому, Том, пока не нужно оформлять мне новую карточку (старая кончилась в июне этого года). Обхожусь наличными. Если Маквала будет в Нью-Йорке (она с 20 июня по 20 июля в США, но где – не помню), пошлю с ней кое-какие деньги, чтобы положить на мой счет, и тогда, если Вас не затруднит, Вы через нее передадите (в закрытом пакете) карточку. Закрытый пакет не из-за Маквалы, а из-за таможни и т. д. Я так и не научилась пользоваться банками и карточками. «Все свое ношу с собой». Тем более что неизвестно про нашу жизнь после выборов. Правда, мои «темные» (так я называю экстрасенсов-ясновидящих, они около меня почему-то крутятся), говорят, что Ельцин выиграет после 2-го тура. Я научилась жить при всех режимах, и мне почти все равно. Рефрен моей мудрой бабушки-старообрядки, когда я была недовольна чем-нибудь, или мне что-то не нравилось – «хорошо, что не на нарах» – я запомнила очень крепко.
Вот, Том, пожалуй, все мои внешние новости, а внутренних уже давно нет.
Как Ваша книга? Ваша Юлия? Ваше больное сердце? Куда ездили? Где были? Не забыли ли меня? Что поделываете? Напишите мне письмецо. Почта московская, по-моему, работает в полсилы, поэтому если Маквала Вам сообщит свой адрес в Америке, то Письмо лучше послать с ней, быстрее дойдет и вернее будет.
Обнимаю Вас и Юлию.
Всегда Ваша —
Не могла вспомнить сегодняшнее число, но вспомнила Мандельштама:
«И Батюшкова мне противна спесь:
Который час, его спросили здесь,
И он ответил любопытным: вечность!»
Вспомнила! – 11 июля 1996 года.
Письмо Тома
3 августа 1996 г.
Дорогая Алла! Очень тебя понимаю по отношению Афин. Ты слишком там часто живешь, а все равно это не твой «дом».
Ты мне не писала из Constantinopol’a. Мне ужасно, когда я посещаю бывшие греческие церкви, которые турки преобразовали в мечети (mosques). Например, в городе BURSA, первой турецкой столице, есть прекрасная старая церковь, которую турки преобразовали в мавзолей своих ранних султанов. Это – богохульство, по-моему.
Вот видишь, все препятствовало твоей игре в этой изуродованной церкви «Св. Ирэна». Сатана не хотел, но ты преодолела.
Алла, иногда я не могу понять значение слов, которые ты пишешь. Даже через словарь – не понимаю. Например, что значит «перекладные» в твоем контексте?
Забавная сторона твоей личности – общение с «темными», как ты их называешь. Но, зная тебя, ты укротишь и темные силы.
«Все свое ношу с собой» – почему-то я улыбался, когда прочитал это.
И что значит изречение твоей бабушки: «хорошо, что не на нарах»?
И почему нет внутренних новостей? Что ты имеешь в виду?
Вот видишь – как я иногда не понимаю тебя. Вернее, я очень хорошо тебя чувствую, но мои знания 2 ноября 1996 г. русского, конечно, хромают.
P.S. Я тебе позвоню – скажи, где ты будешь в ближайшее время?
Письмо
Дорогой Том! Пишу из Мадрида. Председатель института среднеземноморской культуры Жозе Монлион – мой старый знакомый – пригласил нас с Терзопулосом (а Теодор его заместитель в этом институте) играть «Медею».
Мадрид я люблю, и здесь живет моя кузина с семьей. Она давно вышла замуж за испанца. Ее зовут Наташа. Она старше меня. Когда я пошла в школу, она ее заканчивала. Дружила со Светланой Сталиной. Наташа, Таня и Оля – три сестры. Абсолютно чеховские и по характеру и по возрасту. Но у меня родственные чувства атрофированы, поэтому я за ними в Москве наблюдала со стороны через мою маму, которая обожала всех своих родственников.
А в Мадриде, когда я туда приехала первый раз много лет назад, я сразу же позвонила Наташе, и мы встретились. Тогда, при советской власти, это было не безопасно, и мы встречались тайно. У них большой дом с садом. Они водили меня по разным тавернам, где иногда Наташа вместе с другими очень хорошо пела. Она натуральная блондинка с аквамариновыми глазами. Можете представить, как ее здесь все любят и отмечают. Ходили на фламенко, и я влюбилась в этот жанр.
Сейчас, конечно, они с мужем постарели и не так легки на подъем, как прежде. Конечно, пришли всем семейством ко мне на спектакль. Им, по-моему, понравилось. Да и газеты местные меня перехвалили.
Очень смешно мы себя с Терзопулосом ведем на пресс-конференции. Мы ведь ездим без переводчика, и, чтобы общаться друг с другом, Теодор выучил с голоса мой французский со всеми моими ошибками и интонацией. Он, конечно, знает испанский, и очень хорошо, но, чтобы поддержать меня, говорит на французском. И мы выглядим как два клоуна, веселя корреспондентов. Может быть, поэтому они ко мне так благосклонны. И Монлион здесь почти национальный герой. Это старый и очень красивый мужчина. С палкой, т. к. в какой-то войне перебиты на допросах ноги. Он абсолютный лорд внешне и энциклопедист внутренне. С молодой, конечно, женой, что не мешает ему и приударять за мной. «Приударять» – Вы это слово не поймете, но оно точнее в данной ситуации, чем просто «ухаживать».
Вообще, мне здесь хорошо. Испанию я люблю и объездила ее вдоль и поперек, и «по диагонали», как любил выражаться наш Пушкин.
Пора на спектакль собираться.
Обнимаю.
1997 год
Письмо
1 января 1997 г.
Том! Поздравляю с Новым Годом! Желаю, конечно, здоровья и благополучия.
В виде эксперимента – отправляю это Письмо из Крыма. Я приехала в Ялту сниматься в фильме. Живу одна в огромной 5-звездочной гостинце. Вся труппа живет в другой. Фильм детский, a la Диккенс, и я играю злую хозяйку пансиона. Со мной мой пекинес Микки, и я с ним и в кадре тоже. Здесь тепло. Снега нет. Дети в платьицах 19 века милые и талантливые. Мне с ними легко, хотя снимаюсь с детьми первый раз. Моя старая шутка: дети должны сидеть в углу и тихо рисовать, собаки спать на бархатной подушке, а актрисы молчать.
В одной сцене, где я должна была разбивать палкой вазу на столе, я не рассчитав расстояние, ударила Микки, который лежал рядом. Он полетел на пол. От страха у него отнялись передние ноги на какое-то время. Думала, что на 2-й дубль он не согласится сидеть на столе. Но он, милый, все вытерпел, правда, на экране монитора было видно, как он поджал уши и хвост. Но после выпал снег, и он обрадовался и успокоился.
Жить одной в большой гостинице немного страшно. Внизу охрана, а я, на четвертом этаже (все другие этажи закрыты). Вечером Микки «гуляет» в зимнем саду около лифта. Как-то днем мы с Микки пошли на работу, и он около лифта у своей любимой пальмы привычно поднял лапу, а в это время шел директор, но вышколенность – он сделал вид, что ничего не видит. Крым – это Украина, здесь другие деньги – гривны, и местные никак не могут сориентироваться в ценах на доллары. Например, я заказала в номер осетрину и салат – стоило 20 гривен (это 18 долларов) – дешево. Попросила горничную постирать мою кофточку – тоже 20 гривен – дорого!