Стелла покачала головой, сделала шаг назад.
– Нет уж. Чарлз приз присудил – ему и вручать.
– Путешествие за границу! – воскликнула Нэнси, подходя к Стелле. – Я сказала мадам Анушке: надеюсь, говорю, это означает, что я выйду за янки и переселюсь в Штаты. Потому что ведь это может означать, что меня призовут служить в ВМС какой-нибудь радисткой. А мадам Анушка отвечает: не бойся, радисткой тебе не бывать. А еще в чаинках она увидела устрицу, а устрица значит страсть. Ну, – Нэнси понизила голос, поскольку подошла к Стелле вплотную, – как ты намерена объясняться со своим американцем?
– Ума не приложу.
Представив лицо Дэна, Стелла чуть не расплакалась.
– Теперь мне из дома точно не вырваться, а я не знаю, где он остановился. Я даже не могу предупредить его! Будет гадать, почему я не пришла.
– А где вы договорились встретиться?
Стелла назвала адрес.
– «Трокадеро»? Очень приличный ресторан.
Нэнси щелкнула замком сумочки, извлекла квадратное зеркальце.
– Не переживай. Тетушка Нэнси спешит на помощь… Он знает, что ты замужем?
– Разумеется. Ох, Нэнси, ты правда меня выручишь? Спасибо, милая моя подружка! Скажи ему, что мне очень жаль, что я напишу, как только смогу…
– Тише! Раскудахталась! Кругом чужие уши! Вон благоверный твой чешет.
Глядя поверх плеча Стеллы, Нэнси ехидно заулыбалась.
– Преподобный Торн! Здравствуйте! Как приятно вас видеть.
– Добрый день, Нэнси. Взаимно, – процедил Чарлз.
– Вам идет африканский загар. И вы так постройнели, выправкой обзавелись, – не унималась Нэнси. Вернув зеркальце в сумочку, она продолжала: – Я бы с удовольствием поговорила с вами о божественном, да только, вот беда, пора заняться земными делами. У меня вечером свидание, уйма времени уйдет на прихорашивание.
И Нэнси подмигнула Стелле.
– Приходи завтра на чай. Все-все мне расскажешь, – выпалила Стелла.
– Я бы с радостью, да боюсь помешать…
– Ты не помешаешь. У нас гостит Питер, друг Чарлза, а еще будет преподобный Стоукс. Чем больше компания, тем веселее. Верно, Чарлз?
– Конечно, – выдавил Чарлз, даже не попытавшись избавиться от фальши в голосе.
Вроде муж, а на самом деле – чужой человек. Стелла понимала, что Чарлзу нужно время на адаптацию к мирной жизни – после того, чему он стал свидетелем на войне, в африканской пустыне. Но зачем он притащил Питера? При Питере Стелла не сможет поговорить с Чарлзом по душам, выяснить, что гнетет его. А Чарлз ведь презирает жену за то, что она понятия не имеет о фронтовой жизни. Точно презирает, Стелла не сомневалась. Разлука не смягчила его сердце, наоборот, зацементировала края разделявшей их пропасти.
«Я дурная женщина, – говорила себе Стелла, идя домой одна (Чарлз остался пообщаться с паствой). – Муж с фронта приехал, а я ему не рада. Да какое там „не рада“ – я его ненавижу за эту побывку».
Стелла закрыла за собой дверь, прислонилась к стене в холодной буфетной. Здесь Стеллу целовал Дэн.
«Меня бесит, что Чарлз обращается со мной как с неумелым, несмышленым ребенком. Угораздило же его приехать именно сегодня! Теперь я не смогу быть с человеком, с которым хочу быть. Ненавижу, ненавижу Чарлза!»
Вот так просто. Сказала «ненавижу Чарлза», облекла чувства в слова – и сразу будто камень с души. Правда, ненадолго. Уже через несколько секунд Стелла сама себе показалась эгоисткой, мелочной и жалкой. Вылитая жена из анекдота – муж сражается во имя Короля и Отечества, а она тем временем… Пристыженная, отрезвленная, Стелла взяла с полки кочан цветной капусты (малость помятый в капустном тире) и побрела на кухню.
В окно ей виден был Питер Андервуд. Питер сидел с книжкой на старой скамье, под яблоней, склонив темноволосую голову, закинув ногу на ногу, однако вид получался совсем не вальяжный. Питер будто пытался свести к минимуму контакт с замшелой, облупленной скамьей. Того же принципа придерживается Чарлз в отношениях со Стеллой. Параллель сама собой напрашивается. На людях Чарлз говорит вещи, требуемые ситуацией и этикетом, но умение притворяться подводит его, когда нужно обнять жену или взять ее под руку. Чарлз брезгует Стеллой, словно она испачкана или заразно больна.
Наутро Питер в церковь не ходил. Стелла позволила себе удивиться этому факту, а Чарлз поджал губы: дескать, не твое дело, взрослые сами разберутся. Потом все-таки снизошел до объяснения: Питера терзают религиозные противоречия. Пытаясь их разрешить, накануне они с Чарлзом засиделись за полночь. Чарлз надеется помочь другу преодолеть кризис веры, а до тех пор Питеру нужен покой. Он должен разобраться в себе, это процесс длительный, не допускающий насильственных, противных душе посещений служб. По тону мужа Стелла поняла, что предмет разговора дальнейшим обсуждениям не подлежит.
Только он, предмет, никуда не делся. Над стынущей цветной капустой под сырным соусом Чарлз произнес особо длинную молитву, возблагодарил Господа не только за пищу, но и за дружбу, за тех, кто нам близок, за бесценный дар – несколько дней в обществе дорогого человека. Питер упорно смотрел в застекленную дверь террасы, на свинцовые тучи, неизвестно каким ветром принесенные – еще вчера небо было лазурное, как лепестки дельфиниумов. Исподтишка наблюдая за Питером, Стелла заметила вымученное смирение на его худощавом лице. Когда Чарлз произнес заключительное «Аминь», Питер съязвил:
– Хвалю за попытку, приятель.
Преподобный Стоукс нарушил напряженность момента, брезгливо тронув вилкой капусту и обронив:
– Эх, разве такие раньше были воскресные ланчи!
– Вы совершенно правы, – кисло согласился Чарлз.
Последовало еще несколько ходульных замечаний относительно качества пищи. Питер Андервуд, сохраняя гримасу отвращения, развез по тарелке сырный соус, раздавил капустные соцветия и, наконец, оставил в покое вилку с наколотым на нее кусочком. Преподобный Стоукс оживился, когда Стелла внесла рисовый пудинг, Питер же едва взглянул на блюдо, отложил салфетку и со страданием в голосе извинился за то, что вынужден покинуть общество. Чарлз проследил, как Питер выходит из столовой, едва выдержал пару секунд, подхватился и тоже ушел, причем лицо его покрылось красными пятнами, будто от пощечин. Преподобный Стоукс поднял взгляд над пудингом. В глазах читалось легкое удивление.
– Андервуду что, нездоровится? Жаль парня. Ну да ладно, нам больше достанется.
После ланча преподобный Стоукс удалился в гостиную вздремнуть в компании газеты и радио. Стелла мыла посуду. Вихрем влетел Чарлз, объявил, что они с Питером идут на прогулку. Начинался дождь – точнее, полноценный июньский ливень. Чарлз выглядел таким затравленным, что Стелла невольно прониклась к нему сочувствием.
– Бедняга. Думал отдохнуть в отпуске, а не получается, – сказала она, вытирая руки, красные, как панцири вареных раков. – Даже дома ты вынужден разбираться с чужими проблемами.
– У священников рабочий день ненормированный, – ответил Чарлз – по слогам, будто имел дело со слабоумной.
Теплая искорка тут же погасла. Стелла с трудом удержалась, чтобы не показать язык спине мужа.
Слава богу, хоть Нэнси не опоздала. Стелла раскатывала тесто для песочных корзиночек, намереваясь наполнить их остатками ревеневого и морковного джема, когда зазвенел дверной колокольчик. Зазвенел так громко и требовательно, что перекрыл даже грохот радио из гостиной. Стелла бросилась отпирать, не отерев рук, увлекла Нэнси в кухню, закрыла дверь и стиснула подругу в объятиях.
– Рассказывай скорей!
– И тебе доброго дня, Стелла.
– Извини. Ты же знаешь, я всегда рада тебя видеть. Только я с утра как на иголках. Ты встречалась с Дэном? Как он? Расстроился?
– Давай договоримся: я буду отвечать на вопросы по порядку. И вообще, сделала бы чайку для лучшей подруги.
Стелла знала: Нэнси лучше не тормошить. Она же упрямая, чуть что не по ней – вовсе уйдет, слова не скажет. Изнывая от нетерпения, Стелла наполнила водой чайник. Нэнси тем временем приблизилась к плите и принялась оправлять промокшую юбку, разглагольствуя при этом, как ей хотелось пешочком прогуляться, а тут ливень давай хлестать, вот и пришлось тратиться на автобус.
Наконец эмоции, связанные с ливнем и автобусом, были выплеснуты. Нэнси, рискуя обжечься, прикурила прямо от газовой горелки и села к столу.
– Какой же он душка, этот твой янки.
– Ты его легко нашла? – Стелла продолжала раскатывать тесто, вцепившись в скалку так, что побелели костяшки пальцев. Страх и восторг раздирали сердце.
– Элементарно. Узнала с первого взгляда. Смотрю, сидит у барной стойки такой весь из себя красавчик, глаз с двери не сводит, ждет, будто пес в мясной лавке. – Нэнси хихикнула. – Бедняжечка. Кстати, он повел себя неучтиво. Когда я сказала, что вместо тебя придется ему со мной вечер коротать, он прямо скис. Я, понятно, рассердилась. Ладно же, думаю, раз я на замену не гожусь, так и говорить не о чем. Чуть дверью не хлопнула. Пусть бы пил тогда в гордом одиночестве.
– Но ты ведь осталась, правда?
– Конечно. Когда это я упускала возможность бесплатно раздавить коктейльчик? Или пару-тройку коктейльчиков. Твой янки – щедрый парень, доложу я тебе. – Нэнси стряхнула пепел на блюдце. – Люблю щедрых.
– Ну а что он сказал? В смысле, о чем вы говорили?
– Так, о том о сем. Главным образом о тебе.
Изнутри обдало сладким жаром, словно взошло огромное розовое солнце. Стелла засмеялась.
Нэнси подхватила каплю ценного джема, что зависла на ручке ложки, и с наслаждением облизнула палец.
– Он, понятно, интересовался еще и преподобным. В смысле, твоим супругом. – Нэнси понизила голос, покосилась на дверь. – Прежде чем спрашивать про викария, твой янки выпил. Изрядно выпил, к слову. А потом давай пытать: любит тебя Чарлз или не любит?
Смеющееся солнце зашло за тучу.
– Не волнуйся, его дома нет. Дэн хотел знать, любит ли меня Чарлз? А ты что сказала?
– Сначала растерялась. Мы ведь с тобой насчет этого не договаривались. А потом думаю: чего это я буду сочинять? Ну и выложила все как есть.